Я понятия не имею, сколько продолжаются роды. Но это невыносимая пытка. Я просто не могу понять, как женщины на это соглашаются из раза в раз. И даже мысли о собственной матери не могли отвлечь меня от адской боли, с которой выходил мой любимый ребенок.
Я все ждала, что вот в следующую секунду Нерон ворвется в палату и расскажет мне о том, как он побывал в клинике, расскажет в каком состоянии моя мать, скажет, наконец, что она проснулась, спрашивала про меня, что она все помнит, каждый день, который мы провели вместе и она знает какой сегодня день недели. Я не верю в такие чудеса, и врачи не давали никаких надежд на то что она проснется, но раз это произошло, может, это значит, что она больна не так безнадежно, как они полагали? Тогда вдруг она поправится совсем? Ведь были прецеденты, когда шизофреники погружались в кому, а потом просыпались и выздоравливали и их мозг будто перезапускался. А вдруг и с мамой будет так же?
Но Нерон не приходил. И только голос врача, который рассказывал мне о ходе родов, нарушал мои крики и взывал к благоразумию, когда я поносила его на чем свет стоит. А не надо было Нерона отговаривать! Хотя и я хороша, поддалась на увещевания, что все будет в порядке и они обо мне позаботятся. Хреново они обо мне заботятся, если я сейчас просто умираю от того, как разрывается все внизу. Я люблю свое дитя и знаю, что Рем будет чудесным ребенком, но так мучить мать, это уже ни в какие ворота. И кто-то получит по ушам за это.
Если бы был жив Рем, я почти уверена, что ему бы влетело за то, как сильно я страдала. В данной же ситуации расхлебывать будет Нерон. И я пока еще не знаю как, но эти мысли неплохо отвлекают от последних этапов родов.
Мне дают подержать малыша и это самое волшебное мгновение, которое когда-либо со мной случалось. Боги, он такой маленький, такой подвижный и громкий. Просто удивительно, как в этом маленьком комочке столько жизни, что на всю больницу с лихвой хватит. И я все еще кидаю взгляды на дверь палаты, ожидая, что муж сейчас войдет и возьмет на руки своего новорожденного сына. Как же мне хочется увидеть их вдвоем. Два самых дорогих для меня мужчины.
После родов меня сразу ожидает операционный стол, на котором лучшие пластические хирурги будут приводить мой живот в порядок. Ребенок – это прекрасно, но я не собиралась ходить, как некоторые бешеные мамочки, положившие себя на семью в широких кофтах, скрывающих их приобретенный вес после малыша. Мне нужен был мой плоский живот и отсутствие боков. Поэтому я заранее договорилась с врачами, чтобы меня привели в надлежащее состояние, чтобы Нерон меня не бросил меня из-за пухлого живота после всего, через что мы прошли.
Конечно, я знала, что он меня не бросит. Кто б его отпустил вообще? Но все же, хорошая фигура была для меня важна. Даже будучи психологом я всегда пеклась о том, чтобы выглядеть превосходно. И каким-то образом, со временем, это стало небольшой манией. Возможно, если бы моя жизнь сложилась по-другому, я была бы совсем не психиатром.
После операции я отлеживаюсь сутки в своей палате и сплю глухим черным сном. Хотя спать совсем не хочется, поэтому то и дело перед глазами мелькают образы новорожденного Рема, Нерона в клинике, матери в коме. В какой0-то момент сон становится настолько реальным, что мне кажется, что все было фантазией, а реальность на самом деле такова, что я по-прежнему работаю в клинике и не существует никого: ни Рема, ни Нерона, ни матери. А я совсем одна.
Поэтому когда я просыпаюсь посреди дня и как только глаза привыкают к свету, то я тут же обращаю свой взор на соседнее кресло, рядом с кроватью. И от увиденной картины сердце начинает стучать быстрее, а голова вот-вот разорвется. Я еще не видела ничего прекраснее и забавнее. И я замираю в постели только бы не нарушить эту атмосферу хрупкого, но огромного счастья, которое разливается у меня в груди.
Нерон сидит в кресле, у него на руках дитенок и оба они спят сладким сном. У Нерона то блаженное выражение лица, которое бывает всякий раз после наших особо «неспокойных» ночей, но вместе с этим, он так крепко держит мальчика, так заботливо, как настоящий любящий отец. И не скажешь никогда, что ребенок не его. Неправда, это его сын от мозга костей, потому что в них течет одна кровь. И я уверена, насколько бы это был сын Рема, настолько бы мальчик стал сыном Нерону, если бы у нас с ним сложились совсем не те отношения, которые сложились.
Сам малыш спит довольный, сытый, кажется, иначе бы он точно плакал. Прости, ребенок мой, вот такая у тебя шизанутая на фигуре мать и не смогла покормить тебя в первый раз в жизни. А теперь еще и собирается сбежать от тебя и твоего папашки.
Я медленно и тихо встаю с постели. И я не знаю, как мне удается сдержать стоны боли, которые так и норовят сорваться с губ. Внизу все болит, живот болит, голова болит и кружится и это при том, что меня тут накачивают морфлингом специальным, забористым, послеоперационным. Наверно именно поэтому мне приходит шальная мысль сбежать к матери, не дожидаясь, пока Нерон проснется и расскажет мне, что с ней. Я просто хочу увидеть все сама. Во мне живет чертова надежда, что мать меня вспомнила. Чертова надежда.
И я тянусь к одежде на стуле, пытаясь стянуть больничную пижаму и задевая все возможные и невозможные провода, которые ко мне прикреплены. Мне невдомек, что они посылают сигнал о работе моего организма и как только я с силой их срываю с тела, то аппарат начинает нервно пищать, возвещая о том, что либо он потерял контакт с мной, либо померла мать, а вы так и не заметили.
Ив палату тут же забегают медсестры, чтобы оказать мне первую помощь, если я тут задыхаюсь или умираю. А хуже всего то, что ребенок начинает плакать и автоматом будит Нерона. Ситуация: я стою, напяливая через голову платье, одной рой пытаясь развязать тесемки пижамы, а другой держа провода от чертового аппарата, который сдал меня, а я ведь этого гада даже не била.

Отредактировано Regina Lucia-Scaevola (2015-04-13 20:53:16)

Аппаратура верещит так, что у меня в голове разносится этот вой в 3 раза громче. Я словно тот алкоголик, который неделями пил, а потом проснулся с бодуна. Хотя. Зачем далеко ходить за примером? Я как Нерон! после своего неудачного косячка с блядью. И надо же, даже она не скрасила ему утреннее пробуждение. Вот уж я оторвалась в тот день, когда он продрал глаза и изображал из себя больного.
А теперь Нерон отрывается на мне.
Не то чтобы я не рассчитывала на скандал и попытки удушить меня, если бы сбежала… Я прекрасно понимала, что Сцевола будет в бешенстве, если проснется и застанет кровать пустую. Мне даже представить страшно, что бы он подумал и что бы он сделал. Вот последнего, к слову, я боялась больше всего. И я так же понимала, что творю абсолютное безумство. Но поделать с собой ничего не могла.
Да, меня штормило, да, голова гудела, но все же я не могла быть в неизвестности. Разбудить Нерона и узнать все о маме рука не поднялась, потому что слишком беззащитно они смотрелись с Ремом вместе, такие спящие, такие безмятежные, такие любимые. А главное, что у меня был аргумент. Нерон ведь знал, как дорога мне мать, как сильно я за нее борюсь, как переживаю. И я сорвалась бы к ней так же. Как когда-то сорвался Нерон за телом Рема в Первый дистрикт. Может быть, наши ситуации несоизмеримы, но это была последняя мысль с которой я засыпала и первая, с которой проснулась. Факт, что я стала матерью еще больше убедил меня в том, как я нуждаюсь в собственной.
И я почти не понимаю о чем говорит Нерон, потому что гул в голове становится невозможным, окружающий хаос не прибавляет понимания ситуации. Медсестра пытается успокоить Рема, Нерон рассказывает мне о матери, аппарат все еще пищит. Что значит, все по-прежнему? Как е так может быть, если она сказала мне не кормить грудью? Почему не лучше? И я, черт возьми, не была толстухой, что за херня?
- Идиот, она не могла такого сказать! Она шизофреничка, но с головой у нее все в порядке! – кричу я в ответ, говоря какую-то нелепицу. А на самом деле я имела в виду, что Нерон врет. И он делает это специально. А вдруг он и про остальное врет? Вдруг она проснулась и все вспомнила?
И я ищу в его глазах ответ а этот мой вопрос, ищу искру шутки и бесконечного счастья, с которым он мне сейчас скажет, что моя мама в порядке, она и правда меня вспомнила и очень скучает. Но Нерон молчит, вместо этого произнося новую речь о том, какая я идиотка-мать. И говорит он это не кому-нибудь, а Рему, которого забирает на руки и пытается успокоить.
И удивительно, но эта картина меня успокаивает. То, как Сцевола пытается укачать ребенка, то, как мастерски он это делает, хотя никогда прежде не держал такую кроху на руках, никогда не был отцом.
- Твоя мать дурочка, Рем. И совсем себя не бережет.
Потому что я всегда берегла кого-то. Когда мама слегла, я пошла на психолога только из-за нее, чтобы нарушить всякие нормы этики и стать ее врачом. Когда я встретила Нерона, я с пеной у рта пыталась заставить его говорить о Сабине, делая больно изо дня в день, потому что мне так хотелось, потому что тоже слишком много думала о нем. Когда осталась с Ремом после новости о беременности. Разве что однажды, когда решила отменить свадьбу, я думала о себе. О себе и Нерона, о нас, потому что знала, что хочу с ним быть. С тех пор ничего не изменилось, сколько бы гадостей он не наговорил.
Медсестра наконец соображает отключить приборы, которые верещат, потому что именно они раздражают ребенка. И меня заодно, голова просто раскалывается.
А я подхожу к Нерону и отвешиваю ему очередной подзатыльник.
- Еще хоть одна гадость в мою сторону при нашем сыне и рожать второго будешь сам.
Впрочем, так же как Нерону достается за гадости, так же и за заботу. Целую его, зарываясь в его волосы, словно мы не виделись несколько месяцев.  А потом обращаю свой взор на малыша в его руках. Рем все так же хнычет и не может успокоиться, как бы Нерон не пытался его укачать. Я провожу пальцем по этим милым, пухленьким розовым щечкам и смотрю на мужа с немой просьбой дать мне его подержать. И как только малыш оказывается у меня на руках, то все проблемы и все тревоги отходят на второй план. Рем ворочается в своем одеяльце и это так странно, что прежде именно это я ощущала в себе, чувствовала как он переворачивается, то и дело пиная меня в живот или органы.
Я хожу с ним по палате, укачивая и нашептывая вслух, разговаривая с Нероном.
- Единственный мужчина, к которому я могу уйти от тебя, сейчас у меня в руках. Но думаю и ты бросишь меня ночью, чем бы мы не занимались, если твой сын вздумает проснуться. – я смеюсь, заглядывая в едва открытые глаза Рема и удивляясь. – Я думала, у него будут твои глаза.
Или глаза Рема. Голубые. Отличительная черта обоих братьев, которая делала их такими похожими. Я возвращаюсь к Нерону, который вроде бы уже не злится, но вид у него весьма напряженный и снова целую его. В отличие от него, я уже совершенно забыла о своей выходке. Я не гарантирую, что не рвану в клинику, стоит мне отпустить Рема из рук, но именно поэтому я говорю сейчас то, что говорю.
- Я хочу к ней. Завтра. Я хочу увидеть все своими глазами. – и даже если завтра все тело будет по-прежнему ныть, я все равно поеду к ней, во что бы то ни стало. Я ждала ее пробуждения слишком долго, слишком много я пережила без нее. И сейчас мне нужна ее поддержка, какая бы она не была. – А знаешь, роль папы тебе очень идет. Ты тайно посещал курсы молодого отца или я чего-то не знаю?

Остаток дня проходит в покое и равновесии. Я практически не выпускаю Рема из рук, то глядя на то как он спит, то как он ест или просто укачиваю его. Пару раз отдаю Нерону ребенка для того чтобы руки немного отдохнули и поесть самой. И даже со всем своим зверским аппетитом я не могу отвести глаз от того, как все-таки Нерон меняется, когда берет на руки Рема. Как много в нем появляется того, чего я никогда не видела, но так хотела. И его взгляд совсем меняется, когда он смотрит на сына. На своего сына и я понимаю, что Нерон окончательно оставил позади мысли о том, что какая-то часть Рема – не его. Ни один из нс не забыл, что это ребенок Рема. И родить второго я хочу вовсе не для того, чтобы поставить между детьми четкую грань. Я просто хочу большую семью, я хочу видеть как Нерон счастлив. Он так много потерял в жизни близких. И наша встреча была предопределена с того самого момента, как Сабина испустила последний вдох. Где-то теряем, где-то находим. Та самая поговорка, которую я не хотела применять к себе, когда после смерти Рема ушла к Нерону. Ничего не изменилось. И мы с Нероном потянулись друг к другу вовсе не потому что он потерял всех, а я желала спасти потерянную душу. Просто так должно было быть. Не будь Сцевола наркоманом, а я дочерью шизофренички, не будь в наших жизнях столько отчаяния и глухого одиночества, нашли бы мы друг друга?
Нерон говорит, что сын повадками в него. И я улыбаюсь, ловя слова мужа о том, что он меня любит и думая, понимает ли он как важно это для меня? и понимает и он, что в этом признании я еще слышу обещание, что и сын будет меня любить? Наверно, это для каждой матери естественно – переживать о том, кем она станет для своего ребенка. Но иногда глядя на свою маму, я думаю о том, смогу ли я воспитать сына правильно. И тут же вспоминаю, что я не буду одна, что Нерон совсем не похож на моего отца, что он будет намного лучше. Не настолько конечно, чтобы оставить его наедине с ребенком, иначе они порушат весь дом на пару. Но тем не менее.

9 января.

На следующий день доктор дает добро на посещение матери. Но это добро тоже относительное. В результате переговоров, в которых меня никто не спрашивал, меня выкатывают на улицу на коляске.
- Это абсурд! Я в состоянии пройти сама. Я всего лишь родила ребенка, а ощущение, как будто я как минимум не могу ходить. Ненавижу.
Мне кажется, что на меня все смотрят с каким-то сожалением в глазах,. Хотя на самом деле всем на меня глубоко плевать. И только Сцевола ржет, то и дело придерживая меня за плечи, когда я уже готова была сорваться с дурацкой коляски и обещая мне, что привяжет меня к этому креслу ремнями насмерть и я уже больше никогда не встану. Гадство.
Но ситуация усложняется, этот герой начинает таскать меня. Я едва сдерживаюсь, чтобы не заверещать в голос, когда вижу, что ему тяжко нести меня на себе. А тут как ни прокрути ситуацию, она будет двоякая. Значит, либо я толстая и он не может меня унести. И кстати относительно на это он мне сейчас, хамло этакое, и намекает. А сам-то невелик ростом и далеко не один из своих высоких накаченных друзей, которым я была бы как пушинка. Либо же, опять, я – толстая. И конечно мне, как женщине легче поверить в то, что мужчина говорит мне что я жирная. Хотя я после операции и родов и веса во мне не так много, чем в наглядный факт, что мой мужчина просто не так сильно отличается фигурой от меня.
Но как бы то ни было, я молчу, потому что вижу, как он беспокоится. Даже через чур, потому что от крыльца до машины я и правда могла дойти сама, но Нерон упертый и выставляет свой фиктивный статус мужика в семье именно тогда, когда не надо. а все мы понимаем, что статус у него с его мозгами реально фиктивный.
А еще мне нравится, как он меня несет на руках, в этой позе, которая совсем недвусмысленно напоминает мне о нашем доме и о том, чем мы в нем занимались. И я не слова не говоря, обнимаю его за плечи и целую шею, зарываясь пальцами в волосы ровно до того момента, как меня усаживают в машину. Должно быть ему так же невыносимо как и мне думать о том, что впереди месяц действительного, реального воздержания. Было бы кесарево, не было бы вопросов, но естественные роды – процесс весьма разрушительный. И я все-таки благодарю врача за то, что Нерон не присутствовала на родах. Зрелище наверно было ужасное. Ну и как потом заниматься любовью после того как из влагалища твоей жены вылез такой огромный ребенок?
Мы приезжаем к маме и она тут же поднимается из кресла, едва мы переступаем порог ее палаты. Она все еще содержится в той, где ее койка, где она лежала в коме. Насколько мне сказал врач, им нужно было пронаблюдать ее состояние после столько длительного периода сна.
Я прослеживаю ее движения, ее взгляд. А она говорит со мной так, будто я виновата в чем-то, будто мы только вчера виделись. Отчитывает за опоздание. И на секунду мне кажется, что она поправилась, стала прежней матерью, которой я помнила ее. А потом она обращается к Нерону и спрашивает как его ребенок. И меня в этом разговоре будто не существует. Мама, это и мой ребенок тоже! Я родила его почти два дня назад! Твой внук, мой сын.
Но я не произношу ни слова, понимая, что передо мной все еще стоит Оливия, но никак не моя мать. Нерон был прав, ей ни хуже, ни лучше. Ничего не изменилось. Она осталась на том месте, где была, и это только я продолжила двигаться в этой жизни.
- Мой муж когда-то хотел сына. – говорит Оливия с какой-то печальной улыбкой. – Но я не смогла больше. И тогда он… - она осекается на секунду, будто воспоминания рвутся наружу, но она старательно пытается остановить их поток. Срабатывает система защиты мозга. - Что же мы стоим? На улице прекрасная весенняя погода. Нужно эти воспользоваться.
Я не отрывая глаз от матери, беру руку Нерона, которая лежит у меня на талии и сплетаю наши пальцы в замок. Почему это внезапно стало так невыносимо? Или просто дело в том, что она пропустила мимо ушей то, что я родила внука? Но я же всегда знала, что это не ее вина. Тогда почему так обидно сейчас?
- Прости, мам, я не смогу сегодня с тобой погулять. – говорю я дрожащим голосом, привлекая внимание матери к себе. Оливия обращает на меня серый взгляд и некоторое время молчит, анализируя то ли мое «мам», которое я употребляю впервые так громко, чтобы она заметила, то ли информацию о том, что прогулка отменяется. – Мы можем посидеть здесь? Ты расскажешь мне что у тебя нового, а расскажу про новое о себе.
И все же она пропускает обращение как к матери и разрешает нам остаться ненадолго, потому что скоро должен придти ее муж с дочерью.
Мы беседуем недолго. Она рассказывает про меня маленькую, про мое выступление, иногда вдруг выключаясь из разговора и наставляя Нерона касательно воспитания малыша.
- Зная твои манеры, я бы посоветовала его матери присматривать за тобой.
И ее совсем не беспокоит, что Нерон сидит на подлокотнике моего кресла, что моя рука покоится на его колене и он держит меня, прекрасно ощущая дрожь, которую не могу унять.
- Ты хочешь увидеть внука, мама? – спрашиваю я в лоб и смотрю затем, как меняется лицо Оливии.
- Да, я бы хотела. – отвечает она с улыбкой, растирая руки будто от озноба. Узнаю этот жест. Она не может понять о чем разговор. – Но Регине еще рано заводить детей. Ей всего 16. Да и она такая худенькая, боюсь у нее будут проблемы во время родов. Она даже не догадывается, как это больно. Она всегда боялась боли. И беспомощности.
На этот раз осекаюсь уже я. Она опять вспоминает мою сломанную ногу.
- Нам пора. – я резко встаю с кресла и тут же морщусь. – Мы скоро вернемся, мам. С твоим внуком.
Я легко касаюсь ее плеча, но она уже не видит и не слышит ничего вокруг себя, продолжая смотреть в окно и рассказывать эту глупую историю про котенка.
И на этот раз я не позволяю ни в какую Нерону нести меня до машины. Боль физическая сейчас очень кстати. Я цепляю хладнокровную маску, когда врач встречает нас на обратном пути и рассказывает, что мозг Оливии не пострадал от комы, что он в порядке. И только в машине, едва Сцевола садится ко мне, я утыкаюсь ему в шею, обнимая и пытаясь раствориться его объятиях. Я прекрасно понимала, что она не поправится, но больно все равно. Наверно, жизнь с Нероном и все живое вокруг нас, напомнило мне что такое жизнь и движение вперед, а не зависание на месте. И теперь состояние матери кажется мне куда хуже, чем прежде.

14 января.

А когда меня выписывают, мы и правда навещаем маму с Ремом. Мама сначала смотрит на него с некоторой опаской, а потом увидев это рассеянный взгляд зеленых глаз, она внезапно проникается.
- Он напоминает мне мою девочку в первые ее дни. Такой же светлый.
И удивительно как ловко при ее состоянии она справляется с малышом, как укачивает и разговаривает с ним, словно и не больна она совсем.
- Надеюсь, его матери рассказали, что сейчас очень важно не перекормить ребенка, чтобы он потом не страдал от ожирения.
- Мне все рассказали. Мам, его зовут Рем. Он – твой внук.
Она как-то отрицательно мотает головой, а потом улыбается рассеянной улыбкой, а меня перекашивает от этого зрелища, но я остаюсь такой же спокойной. Все-таки как ни крути, а при виде ее улыбки и этих естественных материнских движениях, внутри зарождается тепло, что не все еще потеряно. И с ребенком она поладит. И ее даже не пугает, когда Рем начинает вдруг плакать. Она просто начинает петь колыбельную. Ту, которую пела мне.
- Мальчишки всегда перенимают отцовский характер. – обращается она к Нерону, снова упуская меня из виду. – Мальчики всегда ближе к отцам. А девочки – к матерям. Наверно, поэтому мой муж так хотел сына. Но он любил Регину не меньше.
Я отрицательно качаю головой. Иллюзии, которые подбрасывает мозг моей матери, играют с ней злую шутку. Нет, пожалуй, лучше, пусть она живет с такой реальность, чем жестокой правдой.
- Пусть его мать будет готова к тому, что малыш потянется к папе. Но не учи его этим жутким словам.

Нерон не был великим психологом, и из нас двоих диплом этого самого психолога был именно у меня, даже учитывая то, что меня лишили практики. Но каким-то немыслимым образом, он умудрялся успокоить меня лучше всяких дыхательных техник и композиций для медитации. И мне даже не нужно было кидаться на него, как я когда-то это сделала во время комы матери. Теперь этого достаточно было одним лишь прикосновением руки к плечу или поцелуем. Казалось бы, чем дольше длится наш брак, тем быстрее я должна к этому привыкнуть и муж должен начать меня раздражать, как это бывает у большинства семейных пар. Первые три года барка, корабль под названием «Быт», привычка. Но все было ровно наоборот. И чем больше я жила с Нероном, тем больше я нуждалась в нем, наоборот теперь ловя каждый его поцелуй, будто завтра нам расставаться. Я прекрасно понимала, что вперед у нас вся жизнь, счастливая, светлая, но все же с ним я каждый раз забывалась как в первый, будто между нами не много прожитого, а мы все еще стоим, такие поломанные, такие нерешительные, в его палате и держимся за руки, не в силах сделать шаг вперед или назад.
И я любила его все больше. От того как он вел себя с сыном, как умудрялся быть таким податливым, таким покорным, когда Рему не терпелось запрячь свою лошадку в лице собственного отца и пойти воевать против маминых коленок. Ох, ногам в этот момент доставалось. А Нерон довольно ржал как конь и иногда даже кусал, оставляя красные следы на ногах. Тут же правда получал по лбу за распустившуюся челюсть, но шутки шутками, а мы ловили в этом кайф и считали себя самой счастливой семьей на свете.
Насколько Нерон менялся, когда в его руках оказывался Рем, настолько же сильно он менялся, когда мы вновь оказывались наедине. Я думала отцовство хоть немного его образумит и в крошечном мозгу появится серьезность и солидность. Но этот мужчина продолжал вести себя как капризный ребенок, таскать меня на плече, как только я начинала его в чем-то чехвостить, и иногда даже умудрялся орать из спальни в кухню что-то в стиле: «Детка, люби меня до концаааа! А лучше НА конце!». И хорошо хоть мозгов хватало это делать, пока с Ремом гуляла Мелита теми редкими днями, когда я совсем валилась с ног. И я приходила к нему, в нашу спальню, жутко злая, каждый чертов раз бесясь до нервного тика и отчитывая его за расхлябанность и ребячество. И в попытках дать ему несколько подзатыльников, он разворачивал ситуацию круто в свою сторону. И в итоге ни о каких подзатыльниках и речи не шло.
Время шло. Рем рос, Нерон – нет. А мне приходилось приглядывать за этими двумя детьми и сочетать воспитание сына и мужа. Нерон называл меня многодетной матерью и прикидывал мне перспективное будущее, если у нас родится второй ребенок. Впрочем, не сквозило в его тоне попыток отговорить меня. Да и я не сдавалась и каждый раз в ответ говорила, что если почувствую, что не буду справляться. То всегда могу отдать его в детский дом, там много мамочек, которые по вкусу придутся ему по вкусу. И снова все на уровне шуток. И серьезной все еще оставалась тема второго ребенка от Нерона.
Мы не обсуждали это особо кропотливо. Просто однажды Нерон решил пойти к врачу и обследоваться на предмет болезней или отклонений в организме. Последних было валом. Но никто и не ждал, что результат будет впечатляющим. Хорошо хотя бы было то, что не было все так запущено. Что доктор сказал, что есть вероятность здорового ребенка, без видимых отклонений. А потом Нерон перешел вместо сигарет на никотиновые пластыри. И я старалась не нервировать его, хотя считала, что пластыри такая же гадость как и сигареты. Впрочем, зато вони не так много от них. Это был значительный плюс для меня. от диеты Нерон отказался напрочь, хотя я упорно несколько дней пыталась впихнуть в него овощи на пару. Ничем хорошим это не закончилось и эти овощи на пару оказались на стенке, потому что мальчишкам, точнее одному большому, который бестолочь, приспичило поиграть в войнушку едой. Я готова была убить его на месте. Зато Рем верещал на весь дом от радости и задорно бросался фасолью, которую терпеть не мог. Игра их закончилась ровно в тот момент, брокколи засветили мне в голову. Все отправились голодные спать в ту же секунду. Без игр, без телевизоров, бес секса. А Нерон еще и удостоился стойкой отшелушивающей маской после которой лицо прям горит, настолько химическая смесь.
И вот так было постоянно. Эти два абсолютно родственника, которые поднимали дом вверх дном порой доводили меня до истерики, а порой заставляли смеяться и присоединяться к их играм. Там мы с удовольствием втроем раскрашивали гостевую спальню красками руками. Мы тогда вернулись с парка аттракционов, на мне был дорогущий спортивный костюм. И в результате наших художеств я с костюмом конечно попрощалась. Зато мы с Нероном потом долго смывали друг с друга краску в ванной, пока Рем со счастливой улыбкой видел седьмой сон.
Дни были такими разными, но такими живыми.

12 декабря.

В тот вечер Рем в очередной раз что-то разбил и я всерьез уже задумывалась заменить все стеклянные вещи пластмасской. И пока мой ребенок морщился от вкуса морковного сока, мой муж сидел и то и дело фыркал от смеха в еду, от того с каким несчастным видом сидит дитенок, и какой суровый вид приняло мое лицо. Ну да, этому как горохом об стенку, злюсь я или нет. Он всегда умудрялся выправить ситуацию в свою сторону. Это я еще просто не нашла больше чужого бельишка.
Я беру Рема на руки и собираюсь отнести его в десткую, попытно хватая кухонное полотенце и припечатывая им морду Сцеволе, размазывая еду, которую он не успел запихать в рот по его физиономии.
- Хватит фыркать как боевой конь и высморкайся наконец. – говорю я холодным тоном и сама тут же фыркаю от этого зрелища.
- Мама, лошадка заболела? – Рем всегда не упускал момента побеспокоиться о своих родителях и «лошадка» - это, несомненно, папа.
- Нет, солнышко, лошадка просто подцепила с рождения сложную неизлечимую болезнь под названием «скот».
- А что это за болезнь? – мальчик еще говорит медленно, но вполне понятно.
- Это когда… когда твой папа, кроме лошадки может быть еще и другим животным.
- А каким?
- Ох, милый, самым разным. – я любя почесываю Нерона за ухом, словно кота и отправляюсь в комнату Рема.
Уложить сына спать – всегда приключение. Мальчик настолько подвижный, что порой и я не могу за ним угнаться. И за вечер у нас может уйти как минимум 2 сказки, парочка колыбельных и считалочка с поцелуями. Боги, никто даже представить не мог как я любила этого ребенка. Он был таким светлым. Мама когда-то была права. Не на мой счет, но на счет Рема. Он действительно был солнышком.
Сама возвращаюсь в спальню к Нерону и застаю его в тот самый момент, когда он ставит очередной укол витаминов. В основном, я не попадала на эти процедуры. Либо старалась не смотреть, либо просто была занята. Нерон как-то умудрялся делать это сам. И вот сейчас я стою и вижу, как именно он умудрялся. И внутри что-то очень сильно колит и тошнит от этого зрелища, настолько выверены движения мужа. И сегодня я не выдерживаю и подхожу к нему, забирая шприц из его зубов и тут же целуя его.
Он не сразу понимает, почему я вдруг так забеспокоилась. Но и до него доходит. А впрочем, лучше бы не дошло. Тогда бы можно было окончательно забыть о прошлом. Но это невозможно. Ситуация слишком очевидная. Может просто мне не нужно было вмешиваться?
- Тебе удалось. Тебе удалось это давно, просто ты и не заметил. – я ставлю укол и бросаю шприц на поднос на столике, а сама обнимаю Нерона и целую. – Ты у меня очень сильный. И я очень тебя люблю. – он ведь и правда сильный. И я верю в это может и не с первого дня нашей встречи, хотя уже тогда он проявлял стойкость характера, но все же, я поняла Нерона очень давно. Поняла насколько он силен. – И от тебя воняет помидорами. – смеюсь я, припоминая как размазала по его лицу томатную пасту, которой мы ужинали. Но все же обнимаю его и заваливаю на постель, задумчиво улыбаясь. – Завтра Рем от тебя не отстанет, пока ты не покажешь ему всех животных, которыми можешь быть. Я уверена ты не ударишь в грязь лицом, потому что меня ты поражаешь до сих пор. Проверим действие витаминок, пока Рему не захотелось прокатиться на лошадке?

10 апреля.

Сегодня был особый день и мы с Ремом все свое время посвятили украшению дома к празднику. Мы состряпали колажик из фотографий, на которых Нерон изображен в самых унизительных и курьезных ситуациях, которые только возможны. Мы разукрасили его любимые костюмы в более яркие цвета. В общем, сегодня я дала простор фантазии сына, чтобы он сделал папе подарок как можно более яркий и запоминающийся. Свой я оставила на потом. На попозже. А пока что, мы ждали папу с работы, чтобы выпрыгнуть из-за угла и сделать папе сюрприз, изображая из себя короля, готового посвятить папу в рыцари.

Сцевола просто невыносимый ребенок. Он умудряется обласкать меня так, что в итоге это неплохо слышит Рем, который тут же навострил свои уши на объяснение папочки про «сушку». Сказал бы я кто он, да только боюсь не найдется в языке таких подходящих слов, чтобы со стороны звучали прилично. Ох и откручу я кому-то ночью сегодня нос, за распускание языка при ребенке.
Но все же я вижу как Нерон счастлив и это делает счастливой и меня, пусть он и приправляет ситуацию таким ворохом пошлости, от которого у меня кровь по венам начинает бежать быстрее. Мы никогда не исправимся. Раньше мне казалось, что все это со временем пройдет, притремся, поутихнем, постареем в конце концов. Не то чтобы потухнем, но действительно успокоимся, тем более с рождением сына.  Ведь дети же налагают определенную ответственность, серьезность, взрослость. А мы все больше стали похожи на детей, шалящих по ночам, лишь бы родители не запалили. И это было чертовски трудно, зная, что в соседней комнате спит сын, сдерживать себя в определенные моменты наших с Нероном шалостей. Может быть именно в этом определялась взрослость? В выдержке? Но вот что-то как раз с этого я кайф и не ловила.
Но мало мне было сучечки-сушечки, так любимый супруг еще и умудрился совсем опошлись фразу, глядя на меня совершенно похотливым и красноречивым взглядом, от которого тут же вспыхиваю и облизываю губы. Он никогда в карман за словом не полезет, даже при ребенке и при этом же еще умудряется выйти сухим из воды. Чертов Сцевола, я ему таких крендельков то сегодня понакручиваю, он даже не представляет, на что подписался. Впрочем, зачем торопить события? Пусть наслаждается спокойным, счастливым семейным вечером, пока его не накрыло.
Нерон отправляет сына за тортом, Рем весело верещит на весь дом, словно вознося хвалу богам за предстоящее празднество и только я похоже переживаю за самое главное.
- Но не раньше, чем ты съешь порцию овощей. Ты слышишь меня, Рем Сцевола? Иначе никакого торта!
Мне хватило того самого торта, которым эти двое на пару объелись. Но если Нерон большой бывший наркоман и его уже никаким тортом не сломать, то Рем же ребенок, который заработал себе неплохой приступ аллергии, благодаря папочке. Ну ей-богу, я не против, что муж ведет себя, как пятилетка, но он не должен забывать, что у Рема нет такой печени, как у папашки.
И мне хочется тут же высказать это все наставляющим тоном матери семейства, но мне не дают, прижимая меня к стенке и обещая мне милые шалости сегодня же ночью.
- Вот уж не уверена. – отзываюсь я на его прикосновения и отвечаю на поцелуй так же горячо и порывисто.
И конечно никаких овощей Сцевола-младший перед тортом не ест, потому что папин же день рождения. Но и мечтать о большой порции в полторта не приходится.
- Солнышко, забирай лучше все фрукты с верхушки себе. – говорю я, убирая волосы с лица довольного до безобразия сына.
- А как же папа?
- А папа и так слишком часто срывает вишенки с лакомств. Ему пора сесть на диету.
На какую, на какую диету ему стоит сесть, мы оба прекрасно понимаем. И это было бы возможно, если бы и я могла на эту диету сесть. Но секс – не еда. От него я не могу так просто отказаться.
После торта я позволяю Рему лишние полчаса посмотреть папины подарки, среди которых затесались и лично для него. Железная дорога с точной копией поезда, который доставляет людей по дистриктам, радиоуправляемый вертолет. Хотя последнее скорее для Нерона. Этот пошляк доволен как дитя и разве что не мостит свой зад на этот самолет. А так и сам бы взлетел. Но вертолет я откладываю на выходную прогулку в парке, мотивируя тем, что такой агрегат нужен для пугания голубей и прочей живности, которой в парке предостаточно.
И как только сын отправляется в постель, я веду Нерона в спальню.
- Если ты не утомился, пуская паровозик по рельсам, то сегодня я вся твоя. – хотя я же всегда принадлежу ему, без особых возражений. Хотя порой Нерон может таким уставшим приходить с работы, что все, на что его хватает – это уложить руку мне на грудь и уснуть сладким сном. Хорошо хоть, как дите не присасывается. Иногда я боялась, то может случиться и такое. – Но прежде, прими душ.
Я буквально толкаю его в ванную комнату, а сама остаюсь в дверях. Я и могла бы сбежать, но хочу видеть выражение его лица.
По всей ванной расклеены фотографии узи. Это все одна и та же копия, но я подумала, вдруг с первого раза не дойдет, ведь Нерон в этом плане мог и правда немного зависнуть. А на зеркале огромными буквами и несмывающимся маркером было написано: « Ты станешь отцом. Снова.»

Интересно о каких «все мои» говорит мой безобразный и бесстыжий муж? Хотя судя по его недвусмысленным движениям рук, которые облапали мою задницу вдоль и поперек, к гадалке не ходи, что засранец намекал на то, что запрещено ему очень давно и вовеки веков. Дурачок. Вроде здоровый лоб, мужику уже за тридцатник, а все еще строит какие-то замки на песке во время ливня. Ну да ладно, это мы еще сможем обсудить, а сейчас я полностью сосредоточена на реакции Нерона.
Мы давно хотели этого ребенка. Рем еще не родился, а я уже была абсолютно уверена, что обязательно рожу от Нерона, обязательно у нас будет двое детей, будет большая шумная и бестолковая семья. Но я и представить не могла, что все будет настолько прекрасно. Нет, были конечно и непростые дни, например, когда Рем болел, подхватывая где-то простуду. Когда могли не отходить от ребенка ни на шаг, ожидая, когда наконец спадет температура и Рем сможет спать спокойным сном, а не мучаясь от жара. Одни боги знали, как я переживала те пару дней, которые сын тогда провалялся в постели. Кажется, тогда мы с Нероном так и добрались до постели, потому что кто-то из нас засыпал тупо в кресле, пока кто-то наблюдал за годовалым сыном.
Все конечно обошлось, хотя мы вызывали врача по нескольку раз за день и доктор старательно терпеливо отвечал на наши один и те же вопросы о том, все ли будет с Ремом хорошо и когда спадет температура. Но врач заверял, что это обычная простуда и мы зря нервничаем. Но я не могла успокоиться, пока не удостоверилась, что с Ремом все хорошо и он пришел в норму.
Взрослые болеют совсем не так как дети. Если хворал Нерон, то у него от всех болезней одно лечение. Пропотеть ему видите ли надо было, а лучше хорошей ночки тут ничего не придумаешь. А вот я зачастую именно после таких ночей и заболевала, заражаясь от мужа, пока он кашлял от усердия. Но и со своими симптомами я тоже быстро справлялась. Но вот когда дело касалось Рема я наверно поднимала через чур шумную панику. Но все-таки это была его первая простуда. Дальше наверно должно было стать легче.
Однажды я спросила у мамы не перегибаю ли я палку на этот счет. Она посмеялась.
- Когда моя девочка впервые заболела, я позвала сразу нескольких врачей, который не покидали дом ровно до того момента, пока у нее не спала температура и не прошел насморк. Все приходит со временем.
Оливия все больше вела себя адекватно, периодически ударяясь в воспоминания. Меня она все еще отказывалась называть дочерью, но изредка, при очень хорошем настроении, она могла назвать меня по имени. Но тут же нервно озиралась, испуганно глядя на меня и будто вновь выстраивала стену между нами. Я не торопила ее, приняв такой какая она есть и довольствуясь малым. Она хорошо ладила с Ремом и сын тоже тянулся к бабушке. Он так ее и называл, хотя порой она и отказывалась от такого статуса. И мне было достаточно того, что мама принимала Рема, играла с ним, любила его. В конце концов, та любовь которой не доставало мне, теперь концентрировалась в Реме. Он стал любимцем семьи так быстро, покоряя всех очаровательной улыбкой и лучистой зеленью глаз. Знал ли этот малыш о том, как влияет на людей? А знал ли вообще Рем о том, как влияет на людей? Тот Рем, которого уже давно нет в живых, но который улыбается с фотографии и живет в моем маленьком сыне.
Нерон кружит меня по комнате и мы падаем на кровать. Этот мужчина, делающий меня такой счастливый просто от одной своей нахальной улыбки… Боги, как я его люблю. И его ребенка я тоже люблю, потому что его, потому что будет таким сорванцом. И еще я люблю нашу семью, потому что яркая, шумная, непоседливая, неумелая, но такая живая. Нерон прав, мы все живые, о чем никогда не мечтали, никогда не верили.
- Просто ты никогда не повторял одну шутку дважды, мой дорогой. – смеюсь я, отвечая на его поцелуй.
Мерзавец, сначала завел меня, а теперь изображает из себя саму невинность и идет в душ. Я еще не простила ему то, как он возбудил меня тем обещание выдрать и свалил вслед за сыном жрать какой-то непонятный торт.
- Куда это ты, папочка? Никакого душа!
Я хватаю его за галстук и валю на постель, но на этот раз сверху оказываюсь уже я. Снимаю галстук с шеи мужа и одеваю на себя, наклоняясь к Нерону и нависая над ним в миллиметре от его лица. 
- Ты снова подгадил мне всю малину. В твоем ребенке так много твоего самолюбия, что я люблю тебя и хочу тебя еще больше. Ты сделал это специально, чтобы меня задобрить. – я опускаю к его уху, закусывая мочку уха и потягивая за нее, спускаясь поцелуями по шее и возвращаясь к губам, пока трусь о него медленно и размеренно. – Ты прав, я урвала джек-пот. Я снова отмазала себя от анала. Потому что сегодня с тебя подарков уже предостаточно.
Легкий смешок в его шею, а потом я стягиваю платье и оказываюсь в дорогом черном комплекте нижнего полупрозрачного белья. Впрочем, разве Нерон когда-нибудь оценивал такие подарки? Я как ни пыталась приучить его к важности внешнего вида в прелюдии, но он в своих нетерпеливых порывах, срывал с меня все так быстро, что даже не успевал узреть. Однажды он так долго не мог расстегнуть корсет, который я по глупости купили на застежках, а не молнии, что в итоге этот сексуальный и весьма дорогой аксессуар был снят с меня путем ножниц. Про чулки и подвязки я вообще молчу. Поэтому теперь я ограничивалась трусиками и лифом. 
- Хорошая идея. – шепчу я, расстегивая его рубашку и брюки, не теряя ни секунды и беря в руку его член. – Давай, вместо слов, ты теперь будешь действием показывать, как именно ты меня любишь. Сколько и как часто.
Определенно, мой ребенок плохо на меня влияет. Наверно вместе с ним у меня в крови появились те самые пошляцкие черты Нерона, которые я всегда так старательно отвергала, стоило Нерону хоть немного намекнуть на какую-нибудь похабщину.
А на следующий день папа сообщает своему сыну о том, что скоро у него будет братик или сестричка. И боги, в моей голове крутится только одна мысль, чтобы ребенок, а в Реме любопытства было на годы вперед, не спросил внезапно, откуда берутся дети. Потому что к такому я была не готова.
Однако, не все в этой жизни происходит так, как я хочу.

Рем и правда был нашим солнышком. Если раньше утро было чем-то необходимым, мрачным, ранним, обещающим тяжелый и длинный день, то сейчас стоило этой милой моське нарисоваться в дверях, с разбегу прыгнуть на кровать и начать задорно смеяться, то уже невозможно было проснуться с плохим настроением. Даже если после кошмаров я чувствовала себя настолько плохо, что Сцеволе могло влететь, то Рем как-то умудрялся подгадать мой настрой всякий раз так, чтобы я не смогла устоять перед этой улыбкой. Мальчишка либо долго ластился к моим рукам, словно котенок, просящий ласки и внимания, либо рассказывал мне шепелявым шепотом о том, что ему снилось, но никогда не кричал. В свои небольшие года сын уже прекрасно чувствовал, когда у мамы нехорошее настроение, и как нужно это исправить. Ну и как вот откажешь такому солнышку в улыбке, когда он так просит, так старается, смотрит этими чистыми зелеными глазами весны?
И мне до безумия нравится наблюдать за тем, как общаются сын с отцом. И только это сейчас отвлекает меня от неловкой ситуации, в которой мы с Нероном находимся. Да, с некоторых пор, с тех самых как Рем научился ходить самостоятельно и начал задавать много вопросов и вечно ставить родителей в неловкие ситуации, нам с мужем приходится думать об аккуратности. И если Сцевола просто ржет над этим, то мне вот уж точно не до смеха.
Но мама совершенно точно была права. Рем тянулся к Нерону, доверяя ему, веселясь с ним, играя и может быть даже где-то чувствовал себя чуточку взрослее, чем сам отец. Я бы не удивилась. Они очень хорошо ладили, они были не просто отцом и сыном, они были друзьями, у них было столько общего, даже несмотря на то что Рем был Нерону не родным. Но Сцеволу этот вопрос никогда особо не волновал, он всегда любил Рема. Как своего. Потому что он и был его сыном. Может немного мягче, определенно много воспитаннее, спокойнее в каких-то моментах, но все-таки эта жизнь и активность – все было привито Нероном. Потому что и сам муж был таким живым, как никогда. Могла ли я когда-то думать, что все=таки смогу помочь ему выкарабкаться? Разве что в страшном сне.
Я не принимаю участия в разговоре, тем более, когда малыш задает совершенно для всех неожиданный вопрос. Нерон конечно во всех отношениях бессовестный пошляк, говорящий одно, но имеющий в виду совсем другое. Интересно, когда-нибудь наши разговоры перестанут нести двойной характер? Очень надеюсь, что нет, потому что мне до чертиков нравится, как он разговаривает с сыном, но в то же время и со мной.
Я поворачиваюсь к мальчикам и глажу Рема по волосам, легко нажимая на его нос. Кнопка улыбки, как мы это всегда называли. И серьезное лицо моего сыночка внезапно озаряется улыбкой.
- Поцелуй папа, солнышко. Наш папа очень старался, чтобы у тебя был братик или сестренка.
Малыш тут же обнимает своими маленькими ручонками папу и целует куда придется.
- А я тоже могу положить малыша в кого-то?
У меня вырывается нервный смешок и я бросаю взгляд на Нерона, который тоже смеется, видимо представляя логику сына.
- Это бывает только от очень большой любви, маленький. – говорю я тихим голосом и тяну малышонка к себе, покрывая поцелуями его личико. – А теперь беги, скажи Мелите, чтобы приготовила нам что-нибудь на пикник. Мы же еще идем гулять?
- Да!
Рем подскакивает, и я легко хлопаю его по попе, чтобы не расслаблялся. Мальчик бежит, громко вызывая Мелиту, а я поворачиваюсь к мужу.
- Не помню, чтобы ты был таким скромным, Сцевола. Почему именно положил? Я ждала чего-то в духе «загнал!». – я накрываю нас простыней и смеюсь.
Боги, кто-нибудь мне вообще объяснит, возможно ли такое счастье или это просто я какая-то психичка и живу в выдуманном мире?
Рем удивительно с пониманием относился к моему растущему положению. Поначалу, конечно, нам приходилось объяснять, что вынашивание малыша процесс тяжелый, потому что мамин организм работает сверх обычной нормы, поэтому маме нужно было больше отдыха. И в редкие случаи когда Рем всеми силами утягивал меня играть, а я отказывалась как можно мягче, Нерон тут же переключал внимания сына на себя, чтобы ребятенок дал мне небольшую передышку. А постепенно, не знаю, Сцевола ли объяснил Рему, что мама теперь не может играть так часто как раньше, или Рем сам догадался по моим отказам, но сын перестал звать меня с прошлым усердием, понимая все после первого же слова. Тогда, если Нерон был на работе или просто химичил над проектом дома, Рем либо играл с Мелитой, либо усаживался рядом со мной и просил почитать ему сказку. К середине этой самой сказки к нам подсаживался Нерон, по-прежнему не высовывая носа из планшета, но все же находясь непосредственно рядом, водрузив свою голову либо мне на колени, либо просто усаживаясь плечом к плечу, то и дело заглядывая в книгу или целуя меня, когда я перевожу дыхание во время чтения. Рем устраивался у меня под боком к финалу сказки обычно засыпая и Нерону приходилось нести ребенка в постель. А потом муж возвращался. И просил подробности первой брачной ночи принца и принцессы или что-то в этом роде. В общем, эта морда никогда не исправится.
Иногда мы менялись местами и воинствующие сказки читал Нерон. У него лучше всего получалось изображать ржание коней, голос злодеев и рыцарей, он забавно играл бровями каждый раз, когда была какая-то серьезная реплика. Мальчики даже устраивали импровизированную войнушку на кровати, Нерон как водится играл злодеев, Рем был белым рыцарем, спасавшим невинную принцессу из плена злодея. Принцессой конечно была я, хотя по поводу невинности Нерон бы точно поспорил. А он и спорил потом, уже ночью. А к финалу этой сказки я обычно из обычной принцессы превращалась в спящую, храпящую, как мне говорил муж и за это получал по ушам.
Но черт возьми, счастливее меня нельзя было найти женщины в Капитолии. Потому что так же как я носилась с этими двумя до беременности, так же и они оберегали меня во время. и чем больше становился мой груз, тем сильнее они хлопотали. Если Нерон не мог пойти со мной на прогулку, то его замещал Рем, держащий меня за руку с абсолютно серьезным выражением лица, готовый подхватить меня в любой момент.
Падать я конечно не собиралась и не то чтобы эта беременность была особо трудной. Но уставала я чаще и быстрее, а токсикоз стал почти постоянным спутником утреннего моциона, отпустив только на пару месяцев в середине второго триместра. В начале третьего мне начали колоть какое-то лекарство от тошноты и жизнь потекла спокойная. Мы проверялись регулярно, консультировались с врачами, и нам заверяли, что с ребенком все хорошо. Близился девятый месяц. И единственной проблемой было то, что участились ложные схватки, который заставляли подрываться нас с самого утра и ехать в больницу. И тогда, чтобы не нервировать ни Нерона, ни Рема, я решила лечь в больницу за 2 недели до родов, чтобы быть под надзором.

Сказать, что ложиться в больницу было рискованным решением – ничего не сказать. Меня окружили со всех сторон. Ложные схватки выматывали, а поездки в больницу и нервное выражение лица Сцеволы еще и убивали пару сотню нервных клеток в моем организме. А нервов у меня и так было не много. Но оставлять Рема на Нерона – это все равно что дать мартышке гранату. Видят боги, я так ждала, когда мой мальчик повзрослеет, чтобы однажды ошарашить папу заявлением в стиле: «Пап, мне уже 5 лет, я не буду с тобой есть пенопласт». Но до этого момента еще надо было дожить.
А пока мне оставалось только изо дня в день ждать, когда придут мои любимые мальчики и зайдут с громкими приветствиями в палату. И день сразу становился ярче.
Рем всегда взахлеб рассказывал, чем они с папой занимались дома. Иногда этот маленький шустрик еще и пытался скрыть от меня какие-то факты, за которые папа мог получить нагоняй и мелкий это хорошо понимал, но врать Рем совершенно не умел. Наверно потому что в нашей маленькой семье… И правда, если так подумать, то мы с Нероном ничего друг от друга не скрывали. Мелкие пакости не в счет, это всегда было своеобразной игрой и ничем больше, но дело никогда не доходило до серьезного вранья. Потому что и я и Сцевола с самого начала были честны по отношению друг к другу. И это стало определенным стартом, а постепенно установкой для семейной жизни. А как можно научиться врать, если ты не видишь яркого примера?
Нерону конечно иногда влетало за то или иное проказничество. Но я была ему безмерно благодарна за то что он все свое внимание уделяет сыну пока меня нет. В эти дни воспитание Рема полностью ложилось на плечи Нерона. И надо сказать, справлялся он просто отлично, хотя и не без косяков. Но главное, что ни секунды в нем не сомневалась, сколько бы не ругала за его крошечный детский мозг.
Рему было тяжело. И дня не прошло, чтобы он не спросил, когда я вернусь домой.
- Солнышко, надо немножко подождать.
- А почему нельзя вытащить братика сейчас, чтобы ты поскорее вернулась домой?
Нерон присутствует при этом разговоре и только смотрит на меня таким взглядом, что сразу понимаю, дома тоже не обходится без таких вопросов.
- Милый, твой братик еще очень слабый. Ему нужно еще немного времени.
- Но я хочу, чтобы мы поехали домой! Все вместе!
Волнение Рема очевидно и с какой-то стороны даже предсказуемо. Он видит, как меняется его привычный жизненный комфорт и не может с этим так просто смириться. Он всего лишь ребенок и ему тяжело это пережить. И я ничего не могу сделать, чтобы облегчить его переживания, потому что у детей совсем другие мысли, совсем другой кругозор. Я многого не смогу ему объяснить, поэтому приходится просто убеждать, что ничего не изменится.
- И я этого очень хочу. И твой папа тоже. И мы скоро поедем. Как только твой братик родится, мы поедем домой, все вчетвером.
Рем принимает такую отговорку, но по его нахмуренному лобику я вижу, что он не очень доволен моим ответом. Боги, быть родителем – это адский труд.
А через несколько дней мои опасения оправдываются, когда Нерон приходит ко мне с рассказом о прошлой ночи и страхах Рема, что мы разлюбим его. И я слушаю Сцеволу, перебирая его волосы между пальцами и улыбаясь, хотя внутри все холодеет от этого страха, что твой собственный ребенок может в какой-то момент возненавидеть брата за то, что нарушил границы его территории комфорта.
А вот страхи Нерона меня несколько умиляют, но я только глажу его по щетинистой щеке, желая поскорее оказаться рядом с ним в нашей постели и смотреть в зеркальный потолок, как мы делали много раз. Как он может думать о том, что будет любить Рема по-другому? Меньше? Я не зря говорила, что Нерон – ребенок. И в этом статусе было много всего разного. И самое важное, что любил Сцевола не за что-то, а просто так, как ребенок. Он всегда отдавался чувствам полностью и с ним уж точно не прокатывал вариант, что кого-то он будет любить меньше или иначе. Нет, он останется таким же, просто эмоций будет больше. Намного больше. Так много, что распирать будет от этих чувств.
И мне не нужно убеждать в чем-то Нерона, не нужно читать лекций о детской психологии. Просто где-то внутри я верю в свое дитя, в своего мужа. В них обоих. И знаю, что все будет хорошо.
- Я люблю тебя. И я бы каждый день говорила, как благодарна тебе за то, что ты у меня есть. Но тогда у тебя морда расползется от удовольствия и ты обнаглеешь в края. – я притягиваю Сцеволу к себе и целую, скользя ладонями по щеке и улыбаясь. – С Ремом все будет хорошо. Он – умный мальчик. И у него такой замечательный отец, как ты. Поэтому я не переживаю.
Не переживаю, однако все больше разговариваю с Ремом, стараюсь больше играть с ним в слова или рассказывать ему сказки на память или слушать его забавные выдумки. Я уделяю ему столько времени, сколько могу, концентрируя все свое внимание на сыне, у которого сейчас не самый легкий период в жизни. Но отцовские гены и воспитание должны были в нем сыграть. Я надеялась на это.
Однажды днем, когда и Нерон и Рем сидят у меня в палате и болтают о какой-то ерунде, описывая мне свои вечерние приключения, меня сковывает характерный спазм.
- Мамочка, тебе больно? – тут же включается Рем, встревоженно и почти плача глядя на меня.
Я улыбаюсь и глажу его по голове, стараясь не обращать внимание на боль, лишь бы сыну было не так страшно.
- Нет, маленький, просто кажется твой братик окончательно попросился наружу. – перевожу взгляд на Нерона, немым взором прося позвать врачей и увести Рема и отвлечь его чем-нибудь, чтобы он не пугался. А пока Нерон идет за врачами, я беру ладошки мальчонки в руки и шепчу ему очень важным, но доверительным тоном. – Солнышко, позаботься о папе, пока меня не будет, ладно? Иногда и папам нужна поддержка. А твоя ему очень необходима, потому что дороже тебя у него никого нет. Сможешь?
Мой мальчик, мой сын некоторое время смотрит на меня словно раздумывает над чем-то очень важным, а потом кивает с самым серьезным видом. И я обнимаю его так крепко, как только могу, словно прощаясь и безмерно надеясь, что пока меня не будет не случиться ничего страшного.
Не случится. Потому что они есть друг у друга. Мои мальчики.
Меня увозят в операционную. Все по старой схеме: сначала роды, потом операция. Я по-прежнему отказывалась от послеродовой фигуры, поэтому хирурги опять должны были корячиться надо мной, чтобы привести живот в порядок.
А когда я просыпаюсь, то первое что вижу, это взволнованную моську сына над головой. Кажется, он первым словил мое пробуждение.
- Мамочка, как ты себя чувствуешь? – последнее слово съедается, но я все равно его понимаю.
Чувствую себя хреново. Это наркоз меня доконает. Голова раскалывается и в горле совсем пересохло. Тело болит. Придурки. Кто тут вообще отвечает за дозу морфлинга? Ах ну да, мне же нельзя. Я же кормящая мать. Терпеть мне теперь снова эти муки.
- Все хорошо, солнышко. Очень по тебе соскучилась. Обними маму.- и малышочек тут же обхватывает мою шею.
- Я тоже соскучился, мамочка.
Мы некоторое время так и лежим, обнимая друг друга и я шепчу сыну, что очень сильно его люблю. Потому что кажется не видела его вечность и забыла это тепло детских объятий, запах волос и этот блеск в зеленых глазах. Интересно, какого цвета глаза у его брата?
- А где наш папа? – спрашиваю я, осматривая палату и немного тревожась. Что такого могло заставить Нерона оставить сына со мной спящей?
- Его позвал доктор.
- Зачем?
- Сказал, что папа может взглянуть на братика.
Только взглянуть? Но ведь в прошлый раз, когда я проснулась, Нерон уже сидел с ребенком на руках. Может, что-то случилось? Боги, только бы все было нормально. Только бы с ребенком все было хорошо. Нерон никогда себя не простит, если с младшим будет что-то не так.

Мой малыш, мое любимое дитя. Никто даже не догадывается, как сильно я по нему соскучилась и именно поэтому я сейчас так крепко прижимаю его к себе несмотря на то, что во всем теле ноющая тупая боль. Но если Рем рядом, то я удивительным образом не обращаю на все это внимания. Наверно, это приходит с материнством. Ты можешь сколько угодно стонать от той или иной боли, но стоит твоему малышу появиться и начать ластиться или разбить коленку, как ты концентрируешься полностью на этом удивительном и самом лучшем ребенке на свете. Рем умудрялся отвлечь меня от переживания, поднять мне настроение и успокоить меня. И я вспоминаю, что его отец, Рем-старший, был абсолютно таким же.
Сколько раз жених отвлекал меня от различных проблем, переводил темы в другое русло, когда я на него срывала собак, как он выслушивал мои крики и скандалы и всякий раз медленно подбирался все ближе, чтобы в конце концов, заключить в объятия и будто утащить в параллельную вселенную, в другой мир, где тихо и спокойно. С Ремом всегда было очень уютно. Но я никогда не смогла бы полюбить его так как Нерона. Потому что я не так, кому нужна тихая гавань и наверно, со временем, я бы возненавидела Рема за то, какой он спокойный, добрый, веселый. Потому что осознавая собственное гадство и сучизм, я никогда бы не смогла стать той, кто ему действительно подходит. Он был слишком хорошим человеком для женщины, которая желала его брату смерти, а потом была готова солгать об отцовстве, лишь бы быть с другим.
С Нероном это всегда было ярко, зажигательно. С ним я никогда не тухла и не гас огонь, который горит внутри от злости ли или от любви. Но эмоции всегда живые, всегда обжигающие. Сколько бы времени не прошло, через что бы мы не прошли вместе, какие бы гадости не неслись в нашу стороны, каких бы грехов не было полно наше прошлое. Просто все это было неважно, по сравнению с тем, что мы друг к другу чувствуем и как сильно хотим быть вместе, счастливыми и живыми. И никак нельзя было описать, как сильно я любила Нерона. Я только знала, что даже не могу представить, что со мной будет, если я его потеряю.
Поэтому сейчас я так и тревожусь, что мужа нет в палате, и только сын смотрит на меня глазами весенней листвы и пытается выяснить как я себя чувствую. А я безрезультатно пытаюсь выяснить, где потерялся несносный отец семейства. Не случилось ли чего…
Но едва я отпускаю сына, который принимается рассказывать, чем они с папой занимались все это время, пока я спала, как дверь открывается и в палату входит Сцевола с маленьким голубым свертком. И судя по тону голоса с которым муж заходит к нам, я понимаю, что все хорошо. И, боги, как же я хочу обнять и поцеловать этого мужчину. Но я не могу, никогда не смогу вести себя нормально.
- Я подам на тебя в суд и отберу детей за издевательство. Ты должен был отвести Рема домой, а не заставлять ребенка спать в больничных креслах. – возмущения на лице не получается, а глаза прикованы к моему сыну, который сейчас такая кроха, даже на руках у крохотного Нерона, который сейчас кажется гигантом.
- Нет, мам, я сам остался! – Рем принимается защищать отца. Ох уж этим мальчишки.
- Вот именно для таких случаев папы и существуют. – назидательно отвечаю я, быстро целуя Рема в носик и протягиваю руки к Аврелию.
Мой маленький, маленький сын. Я смотрю на него и понимаю, что по размерам Рем был больше и крупнее. Подвижнее. Кидаю взгляд на Нерона, но на лице у него ни капли тревоги и я успокаиваюсь вслед за ним. Если у Нерона нет виноватого вида, значит все в порядке. И я немного раскрываю одеяльце, там где оно прикрывает маленькое личико и улыбаюсь малышу, хотя глаза его закрыты и моська сонная и спокойная. И кажется, что во второй раз ощущения должны быть более привычными от вида малыша, но я все равно чувствую этот трепет. Какая хрупкая жизнь в моих руках, ведь прижми сильнее и сломается, словно игрушка. И этот ребеночек так нуждается в защите, еще не зная, что у него самый лучший на свете отец, который его не оставит. И самый добрый на свете братик, который будет рассказывать ему как кадрить девчонок, как курить в затяг, как пить и не пьянеть. И во мне медленно поднимается легкое возмущение, потому что слишком хорошо вижу эту картину. Эти двое станут самыми знаменитыми оболтусами Капитолия.
- Вы будете на одно лицо, если тебя побрить на лысо, раздеть и запеленать в голубое одеялко. – смеюсь я, глядя на Нерона и отвечая таким образом на его благодарность. Разве есть здесь место благодарности, когда я и сама так счастлива, что воздуха не хватает. – Но я рада тебя видеть. Я соскучилась.
Рем удивляется, какой брат маленький и не понимает, как с ним можно играть.
- Боюсь, что пока никак, солнышко. – улыбаюсь я, отводя взгляд от Аврелия и переводя его на Рема.
- Это потому что он маленький?
- Ага.
- А я тоже был такой же маленький?
- Был. – соглашаюсь я и вспоминаю Рема, когда ему был день от роду. Кажется, тогда я пыталась сбежать из палаты, едва проснулась. Вот уж время было. – Мы с папой едва на тебя взглянули и влюбились в тот же момент, настолько ты был хорошеньким.– я треплю мальчишку за щеку, не выпуская из рук Аврелия.
- А я тоже был похож на папу?
Ну откуда у этого маленького дитя такие вопросы? Или это просто нам с Нероном кажется, что ребенок знает больше чем должен, потому что нам известная вся правда. Я на секунду мешкаю, потому что у Рема такие искренние глаза, такие светлые, невинные и я не могу себе представить, как скажу ему правду. Пусть не сегодня и не завтра. Но все равно не могу этого представить.
- Ты и сейчас похож, солнышко, только маленький. И это только одна из причин, по которой я так тебя люблю.
- Как папу?
Я смеюсь, виновато глядя на Нерона.
- Гораздо сильнее, милый. – шепчу я ему в ухо. – А теперь поцелуй папу, чтобы ему не было обидно.
- А братика ты тоже любишь сильнее папы?
- Милый, не издевайся над папой. – я уже откровенно хохочу, пытаясь привлечь в разговор Нерона.
- А если ты любишь меня потому что я маленький, значит, ты любишь моего братика больше, чем меня?
Этот вопрос вновь застает меня врасплох. И в этот самый момент Аврелий просыпается и начинает плакать, требуя порцию еды. Я не могу проигнорировать младенца, но и Рема не могу оставить без ответа, потому что я вижу, как его все еще мучают страхи. В последних попытках успокоиться, я смотрю на Нерона и прошу его помощи, пока сама устраиваю ребенка для кормления.

Отредактировано Regina Lucia-Scaevola (2015-04-20 12:34:50)

К счастью, Нерон отвлекает Рема на себя, пока я вожусь с Аврелием и предлагаю ему поесть. Поверить не могу, что соглашаюсь на кормление грудью во второй раз. Я так и не сделала пластику, ведь знала же, что буду рожать во второй раз. Но теперь после младшего сына определенно нужно будет записаться на операцию к пластическому хирургу, потому что на мою грудь без слез не взглянешь. Не об этом ли сейчас так рыдает Нерон?
Но нет, он конечно не рыдает, и грудь моя его никогда не смущала и если он и будет из-за нее рыдать, так только из-за запрета доступа к ней. Бесстыжий пошляк, а не муж. Но кто бы знал, как одни только его прикосновения меня распаляют. Впрочем, Нерон то как раз и знает. И знает, что даже его пошляцкий взгляд способен меня завести. И этим он сейчас и пользуется. И мне никогда не нужно было много времени, чтобы ему на это ответить.
- Пожалей папу, маленький. Ему еще целый месяц без мамочкиной любви плакать.
И даже Аврелий не способен меня сейчас отвлечь, чтобы я убрала эту ухмылочку с лица. Никто из нас не следит за словами. Но благо, Рем уже сильно устал, чтобы задавать какие-то вопросы и сконцентрироваться на сроке в месяц. Я перевожу взгляд на Аврелия, который сощурив глаза довольно сосет молоко и только изредка кряхтит от усердия. Он такой крошечный, что я даже лишнее движение сделать боюсь.
Вот так мы и разделились в итоге. Нерон сидит с Ремом, я – с Аврелием. Мы – счастливые родители с двумя сыновьями, о которых раньше никогда и не думали и уж точно никак не планировали, что дети у нас будут общими. Рем задается вопросом почему ему нельзя так же как и Аврелию в плане кормления грудью и Нерон ржет. А я только закатываю глаза.
- Я поняла. Это семейное. – фыркаю я, глядя на Нерона и ловя его вновь пошляцкий взгляд. – Месяц. – одними губами произношу я, облизывая их и улыбаясь. А взгляд у меня точно такой же, как и у Нерона.
И в палате наступает тишина. Такая сокровенная, долгожданная, счастливая. Какой еще никогда не было в моей жизни. вокруг меня самые любимые мои мужчины. Все трое и дороже никого нет. Я их всех так люблю, что не могу перестать улыбаться, когда возвращаю все свое внимание к Аврелию, пока Сцевола держит на руках спящего Рема. И хотя мы с Нероном оба при делах, оба держим самых дорогих нам детей, столь беззащитных и маленьких, но сейчас мы как никогда едины, потому что чувства у нас одни. Мы любим, заботимся, оберегаем.
И я наслаждаюсь этим моментом, пока в палату не заходит сестра и не забирает Аврелия обратно в бокс с детьми. А я отправляю Нерона и Рема домой, заверяя последнего, что все будет хорошо и очень скоро мы сможем вновь все вместе отправиться домой и зажить, как прежде.
Ну почти как прежде. Потому что когда мы возвращаемся Рем снова чувствует перемены в нашем поведении, ведь мы ставим детскую колыбель в своей спальне. И Рему не нравится, что мы разрешаем Аврелию спать с нами, а ему нет. И ребенка не волнует, что по большому счету, ничего мы не разрешаем Аврелию, а наоборот гарантированно лишаемся этого самого сна. Но Рема не убедить, как я не стараюсь. Тогда в игру вступает Нерон и позволяет Рему поспать с нами. И да, с одной стороны я понимаю, чего добивается муж, но с другой – я слишком давно не спала с ним в одной постели. Я черт возьми, женщина или нет?
А в итоге, это оказывается самая поучительная ночь для нас всех. Кроме Аврелия, конечно. Он как по часам начал плакать и просить кормежку. Рем прочувствовал весь груз своей вредности, Нерон почувствовал себя крутым отцом, которому удалось выиграть эту игру, а я поняла, что нет ничего приятнее, когда крохотная моська сопит тебе в плечо и держит тебя за руку, будто боясь потеряться. А еще было до безобразия здорово поймать взгляд Нерона над головой Рема и понять, что он чувствует тоже самое что и я. Легкую тоску по ласкам, но вместе с тем радость от этого семейного единения. Наверно, еще никогда мы не были все так близко.
Время шло медленно и Рем каждый день прикидывал на сколько вырос Аврелий, пытаясь понять, когда же уже можно играть с ним в настоящие игрушки. А младший все не хотел расти и только плакал, засирал подгузники и ел.
- Почему он так много плачет? – однажды спрашивает у меня Рем, когда я в очередной раз сижу и успокаиваю ребенка.
- Младенцы по-другому еще не умеют выражать свои эмоции, солнышко. Это приходит со временем. – тихо отвечаю я, даже слегка напевая, чтобы угомонить разволновавшееся дите.
- А я тоже плакал?
- Конечно. Ты же был такой же маленький.
- И что вы делали с папой?
- Я укачивала тебя и напевала колыбельные так же, как и твоему брату.
- Мне нравится, как ты поешь, мамочка. – тут же выдает сын и я улыбаюсь, целуя его в макушку. – А папа?
- А папа рассказывал тебе, как он сильно тебя любит.
Тогда Рем посмотрел на Аврелия и его лицо будто озарилось какой-то невиданной прежде идеей. Маленькая ручка старшего ложится на одеяльце брата очень аккуратно и почти невесомо, а сам Рем пытается заглянуть в зеленые глаза брата. Опять зеленые, опять мои, хотя я была на 100% уверена, что в этот раз сын будет точной копией отца. Я немного наклоняю Аврелия, чтобы Рем смог на него взглянуть.
- Не плачь, братик, папа и тебя тоже любит. Он скоро придет.
Я смотрю на своего старшего сына со смесью удивления и восхищения. Это надо же было провести такую аналогию. Боги мои, ну хоть один умненький будет в семье! Может хотя бы он не повторит тех ошибок, которые когда-то с Нероном совершили мы. И убережет от них брата.
- Ты у меня большая умничка, мое солнышко. И твоему брату очень нужна твоя забота, когда нас нет рядом. Помогай ему, когда мы не можем. Видишь, твоя мама совсем не догадалась, почему твой братик плачет. – мне до безумия хочется обнять этого чудесного ребенка, которого послали мне боги, но я только глажу его по голове, пока Аврелий постепенно успокаивается, то ли с подачи брата, то ли по своему собственному желанию.
- Это все потому что папа сказал мне тебя оберегать. И я думаю, как он. – гордо произносит сын, до безобразия довольный собой и своей смекалкой.
А я только смеюсь. А позже вечером рассказываю Нерону об этом случае и приправляю эту милейшую ситуацию соответствующими комментариями.
- Если он начнет думать, как ты, то мне становится жалко тех девочек, которые в него влюбятся. А про половое воспитание нужно говорить уже сейчас. Если он начнет думать, как ты. – я обнимаю Нерона со спины, нашептывая ему эти глупости в ухо и слегка покусывая мочку, пока он укачивает на руках Аврелия.
Ближе к Рождеству мы заполняем дом праздничными вещами, игрушками, елкой и прочей рождественской лабудой. Мы так никуда и не поехали, пока Аврелий еще маленький для путешествий. Но мы уже планировали через полгода свозить его в Четвертый. Доктор сказал, что мальчика нужно закалять, да и нам нужен отдых.
Подарки были куплены, по несколько штук и даже Аврелию были уготованы самые лучшие игрушки, которые еще не успели выйти в массовую продажу, а достались мне эксклюзивно.
За пару дней до праздника, пока я валяюсь в ванной, оставив детей на Нерона, муж внезапно появляется рядом с телефоном, показывая мне фотографию, как Рем ластится к брату. Не могу понять, то ли Рем так внезапно повзрослел, то ли он всегда таким был, но мы не замечали, но я не могу не рассмеяться.
- Это просто удивительно. – и даже нарушенная тишина, которой я наслаждалась, будучи изолированной на несколько часов от крика, смеха, разговоров и вопросов, не портит мне настроения. – И кого-то они мне напоминают.
Мальчики и правда были чем-то похожи на Рема и Нерона в детстве. А их дестких фотографий я насмотрелась вдоволь. Но это было даже круто. Это вселяло надежду, что в этот раз все получится, все будет по-другому. Потому что как минимум у них есть я, как максимум… у них есть я.
Нерон аккуратно заводит разговор о спинке и я смеюсь, разворачиваясь к нему.
- Вообще-то я рассчитывала, что ты потрешь мне не только спинку. – закусываю губу и поднимаюсь в ванной.
Вода стекает по телу, бьет легкий озноб или это что-то другое? Но я обнимаю Сцеволу, не обращая внимания, что его одежда намокает. Но кажется, муж тоже не особо парится по этому поводу. Разве что ему вообще не нравится, что одежда все еще на нем. Но большего чем поцелуи я ему не позволяю, потому что а) дети в комнате и Рем может войти и б) все подарки на праздник и не раньше. Возбудить Нерона и оставить вот так, это уже как святое дело, без которого не обходится наша жизнь. И хотя внешне, я вроде и беззаботно обрываю нам кайф, но внутри все так и дергает. И если бы не дети, я бы точно затащила его в ванну и мне было бы без разницы, в одежде он или нет.

24 декабря.

Подарки открываются быстро и с громким шумом оберточной бумаги. И Рем приходит в восторг от радиоуправляемой машины, на которую тут же водружает дракона и она носится по дому под чутким руководством пульта, находящегося в маленьких ручонках. Тут и новые книги про рыцарей и драконов и много всякой всячины. Нерону выпадают запонки с черным бриллиантом и часы. Последние он особо никогда не носил, но эти были с гравировкой имен всей семьи и вместо цифры 8 стояла первая буква моего имени, инкрустированная мелкими брюлликами, как бы намекающая, что пора бы и домой вернуться.
- Хотела еще попросить установить звук сирены. Но оказывается часы такую мощность не поддерживают. Сказали батарейка не выдержит.
И в общем-то я не имею ничего против того, что Нерон задерживается на работе. Я знаю, что он старается ради семьи, он погружен в работу и это безумно хорошо. Значит у него нет времени думать о другой ерунде. Но все же подарок был даже с тем тонким смыслом, что я скучаю без него каждую долбанную минуту, что его нет рядом. Поймет ли Сцевола мой намек или нет, уже было не так важно. Главное, чтобы он знал, что его ждут.
Как только дети выдыхаются, а в основном, Рем, потому что Аврелий уже давно в кроватке, мы с Нероном укладываем старшего спать и я как бы между делом убеждаю его, что сегодня Санта Клаус поручил нам с папой поздравить малыша с Рождеством и просил извинить его, ведь старик не сможет забежать на огонек. Слишком много дел. Рем кажется верит, а поэтому засыпает очень быстро и крепким сном.
А мы идем с Нероном в гостиную к камину и устраиваемся на диване, наконец слушая только треск искусственных поленьев и легкое шуршание елочной мишуры.
- Вообще-то, часы не главный подарок. – говорю я, отставляя сок в сторону и доставая из столика, что стоит рядом с диваном небольшой футляр. Протягиваю Нерону.
В нем обычная рамка с фотографией. Обычный снимок, на котором изображены все мы четверо. Только вот сцена не совсем из нашего мира. Потому что фон явно вырезан из детской сказки про драконов. Я все-таки позволила Рему поиздеваться над одной из книг и вырезать оттуда самую любимую его сцену с драконом. На месте белого рыцаря был, конечно, Рем, на всех трех головах дракона были три скорчившиеся и разные физиономии Нерона. Я была принцессой и на руках у меня был Аврелий.
- Это мелочь. – говорю я, улыбаясь. – Рем хотел сделать что-то очень необычное. Мы все втроем старались. Даже младший приложился, пустив слюни здесь, - я тыкаю пальцем в углы фото, - и здесь. – мне почему-то неловко. Я так привыкла гадить Нерону, что вот такие простые вещи как-то непривычны. – Там еще фото. – говорю я и показываю уже вторую картинку, но уже без рамки. На ней коллажиком фонтан, а в фонтане принцесса и дракон. – Глупая была бы сказка, да?
И я смотрю на Нерона, но как будто не могу больше выдерживать этот момент и поэтому скрадываю его за привычными шутками.
- Интересно, если бы у тебя было три головы, это бы увеличило размер твоего мозга? – я сажусь на него и обвиваю шею руками. – Помнишь, ты предлагал снять порно? Камеру я не принесла, а вот над остальным можно и подумать.
Я забираюсь руками под ворот его рубашки. Когда-то мы были именно в таком же положении, в этой самой комнате, по телику шла та самая порнушка, которую Сцевола включил, чтобы выбесить меня. Мы так и не закончили то, что начали.

Нерону не терпится, впрочем, это у нас сейчас обоюдно, потому что я даже не комментирую его требование снять трусики, словно я по определенному дресс коду прохожу в клуб для избранных. Просто мне неймется, как и ему и мы уже так давно не были наедине, только мы и никого вокруг, что сейчас некогда разбазаривать это время на праздничные милости, любование камином и воспоминания о прошлом. Между нами было всегда очень много всего, с нами постоянно происходила какая-то хрень, и казалось этому пути не будет конца. Но вот мы здесь, дома, в безопасности, в комнатах спят наши дети, любимые, смешные. И большего и пожелать сейчас нельзя.
Но оказывается можно. Потому что хочется как можно скорее почувствовать жар от его прикосновений к телу, его губы на шее, руки на талии. Так сильно хочется вспомнить его внутри. Целый месяц я выдерживала этот пост, словно заядлый мясоед вынужденно сел на диету. И Нерону нарочно не перепадало, потому что не перепадает мне – не перепадет и ему. Вредность всегда была значительной частью моего характера.
Но сейчас-то уже можно, дорвались, пока дети спят, пока в доме никого, пока в комнате только мы. И я стягиваю с него штаны с боксерами и сажусь. И нет времени на прелюдии, на разогрев, потому что ждали слишком долго, словно все это время нас разрывали на части и вот наконец мы можем воссоединиться. Все его шутки про фотографии в туалете, все мои намеки и отказы, все это было достаточной прелюдией, чтобы сейчас оторваться по полной.
И он усаживает меня на себя резко и глубоко, а я не могу сдержать громкого стона от того, как сильно его возбуждение, какой он твердый. И мы отдаемся скачке, этим безумным движениям, быстрым, жарким, нетерпеливым, будто восполняя все то время, что были друг без друга. Я выгибаюсь на встречу его губам, опираясь на его плечо и пытаясь сдержать крики, потому что как ни крути, а от такого даже глухой проснется. Поэтому чтобы хоть как то помочь себе я стараюсь не отрываться от губ мужа, постанывая в них и зарываясь рукой в его волосы, когда он касается моей груди.
Телу горячо, от того как быстро мы двигаемся, от стонов, от желания. А Нерон сегодня еще и необычайно болтлив, рассказывая о том, как он хотел поиметь меня в самом начале нашего знакомства. Мне ли не знать? Как будто сам не помнит как озвучивал эти желания, как с первой же минуты обозначил свои мыслишки в отношении меня. Да и я как-то не скрывала своих желаний. Другое дело, что они совсем не совпадали, но в результате, как забавно получается.
- Столько лет прошло, а ты не изменил своим желаниям. – шепчу я ему в губы, цепляясь в его подбородок и целуя, наклоняясь к нему и двигаясь все резче и сильнее, чтобы он оказался глубже. – И однако, ты предпочел мне фонтан.
И как будто только сейчас наказывая его за такую провинность я приподнимаюсь, обрывая весь кайф, хотя я чувствовала, что долго не смогу продержаться. Слишком длительным был перерыв и скорая разрядка вполне естественна. Но я только меняю позу, разворачиваясь к Нерону спиной и вновь насаживаясь на него и продолжая двигаться в прошлом бешенном темпе, когда горло пересыхает от возбуждения, когда с трудом сдерживаешь стоны. Я подаюсь спиной к нему и целую требовательно, страстно. Нам никогда не надоест, мы никогда не изменимся.
И чем сильнее оргазм, тем глубже становятся наши движения, тем рванее дыхание, обрывочнее стоны, больше похожие на всхлипы желания и мольбы. И я крепче прижимаюсь к Сцеволе, только бы он не отпускал меня от себя ни на дюйм.
Я силюсь перевести дыхание, но у меня не получается, а перед глазами до сих пор мелькают звезды. В голове шум от сердцебиения столь быстрого, что хоть скорую вызывай.
- Если бы ты разорвал подол того платья, тебе пришлось бы очень долго заглаживать свою вину на моем столе. – смеюсь я, проводя рукой по шее мужа и глядя в его чистые голубые глаза. – И меня бы точно посадили, потому что вся больница бы слышала и никаких доказательств не нужно было. Но даже это не отменило бы того факта, что я люблю тебя, как девчонка. Ты вскрыл мне мозг, Сцевола. Ты гораздо лучший доктор, чем я.
Ночь выходит длинная и размеренная. И мы чудом не спалили елку от той статики, которая пробегала между мной и Нероном еще не один раз за ночь. И к утру, когда мы наконец добрались до постели, как раз проснулся Рем, забегая к нам в спальню и возвещая о том, что пора открывать вторую порцию подарков. И Аврелий был с Ремом определенно согласен, судя по его крикам. И жизнь возвращается на круги своя. Нас снова много, снова шум и веселье. И только прикосновения Нерона украдкой к моей талии возрождают в памяти события прошлой ночи, от которых я вновь загораюсь, но держу себя в руках. И только по взгляду Нерон может прочитать, что следующая ночь будет такой же горячей.

Спустя 3 года.

Время – такая сложная вещь. В какой-то момент кажется, что оно тянется до безобразия, а в какой-то – что летит словно ветер в поле. С детьми, я и не замечала как бежит время. Они взрослели у меня на глазах и я отмечала это только по детским фотографиям, на которых Рем обнимал Аврелия, где младшему уже годик и он ходит своими собственными силами, держа за руку брата. Где все три моих мужчины лежат на кровати и притворно спят в одной и той же позе, копируя младшего. Вымазанные в краске, на аттракционах, в сладкой вате, среди кучи шариков. Нерон никогда не гнушался пойти в мальчиками в самую гущу детских аттракционов, убеждая охранников, что он маленький и ему тоже можно. По росту он вполне проходил, да и по уровню развития. Пока я держала Аврелия на руках, Рем и Нерон могли кататься на детских горках и обоих совершенно не заботило, как на них смотрят остальные.
Осень мы по традиции проводили в Четвертом, зиму – на горном курорте. Если у папы получалось выбраться на неделю среди лета, то пользовались этим чтобы метнуться в домик в лесу, который находился прямо возле озера. Но мы никогда не путешествовали без Нерона. Во-первых потому что я бы без него не справилась, а во-вторых, потому что мы же любили папу и не могли позволить ему работать, пока мы отдыхали.
Я никогда не забуду эту сумасшедшую осень в Четвертом, когда воздух на пляже сотрясался от детского плача и самой глупой причины этого плача. Помню, вечером, я упала без сил на кровать, понося все подряд и мучаясь от головной боли. Аврелий плакал, потому что ему запрещали есть песок, Рем плакал, потому что схлопотал по жопе, за то что помогал Аврелию есть песок, из искренних братских чувств. А Нерон плакал, потому что плакали все, в поддержку Рема, который схлопотал, но по большому счету еще и потому что я отказалась идти с ним на нудистский пляж, который он умудрился разглядеть. Я готова была убить всех троих за то что развели водопад и люди вокруг нас нервно озирались, откровенно не понимая, что это за мать у которой три мужика в семье плачу и обвиняют ее в чем-то. Тиранша, а не мать.
И конечно, вечером Нерон схлопотал свою порцию люлей, когда дети уже спали, а терпению моему пришел конец. Я приехала на отдых, а не на публичный суд.
- Я не могу присматривать за вами тремя, Сцевола. Мне нужен мужик, а им – отец. Я провожу с ними по 24 часа в сутки. Я устаю, я не справляюсь. – и я не слушаю никаких заверений в ответ, потому что у Рема был тот самый возраст, когда шло становление характера, когда он пытался доказать родителям, что он круче. Он мог припираться со мной часами и порой я не понимала, откуда в этом чудном, любящем брата ребенке, столько упорства. Но в книжках писали, что так все и должно быть. И конечно, много сил у меня уходило на то, чтобы воспитывать Рема. Еще следить за Аврелием. И о некоторых вещах я Нерону не говорила, потому что понимала, что постоянно стучать по голове Рему будет бессмысленно. Но иногда приходилось жаловаться на то или иное поведение сына, чтобы Сцевола поговорил с Ремом, раз уж я больше не в авторитете. И неудивительно, что в итоге я так взрываюсь, потому что чаша терпения заполнилась до краев. – Значит, так, ты завтра берешь своих детей и гуляешь с ними целый день сутра и до вечера. И справляешься с ними сам. Один день, Сцевола.
И хотя умом я понимаю, что Рем папу уважает и слушает, но так или иначе весь день мальчонка такого не выдержит, рано или поздно закапризничая. И я не говорю об Аврелии, у которого была удивительная чуйка устраивать истерики в тот самый момент, который самый неудобный и неподходящий. Нет, ну это же надо. Он может быть таким невозмутимым, если упадет на жопу при ходьбе, но как только Рем начинает вредничать, Аврелий вторит ему своим громким сцеволовским голосом.
Весь день, что Нерона нет дома, я высыпаюсь в тишине, посещаю бассейн, массаж, шоколадные обертывания и всякую прочую расслабляющую фигню, так что к вечеру я свежа и прекрасна. А главное, добра. Поэтому я встречаю мальчиков с довольной улыбкой на лице, спокойно слушая рассказы о проведенном дне и глядя на слегка уставший вид Нерона с показательным одобрением.
А уже позже, после того как уложили детей спать, я обнимая Нерона, затаскивая в постель.
- Я люблю тебя, мой герой. – смеюсь, но все же он и правда герой. Потому что я погорячилась, и он мог бы встать в позу, но он выслушал, выдержал, исполнил. И теперь был достоин награды, словно тот рыцарь, что сражался с драконом.

21 декабря.

В преддверии Рождества, Нерон выкроил пару свободных дней до официального отпуска и мы оправились опять в горы. Мы все больше социолизировались и общались с другими родителями. Расширяли круг знакомств. Да и для Рема это было полезно, ведь ему нужны были и другие друзья, кроме брата. А в зимние праздники в горы много кто съезжался и ребята были самых разных возрастов.
Признаться у Рема никогда не было проблем в нахождении общего языка с другими детьми. Но однажды он приходит домой весь в слезах, с полным капюшоном снега и хромая. Мне повезло, что Нерон был дома в этот момент, возился, купал Аврелия. И я тут же посылаю Мелиту за хозяином, чтобы она забрала эстафету в купании, а Нерон пришел ко мне, разбираться в ситуации.
- Солнышко, что произошло?
Я снимаю с ребенка шапку и куртку, не понимая происходящего и до безумия боясь чего-то очень страшного. И пока Нерон доходит до меня, я уже примерно понимаю, что произошло и почему ребенок так плачет. И боги, пусть родители этих мелких желторотых ублюдком молятся всем богам, потому что я сейчас готова разорвать каждого на мелкие куски и развеять их по ветру.

Вся эта ситуация… я бросаю встревоженный взгляд на Нерона, чьи глаза наполнены такой растерянностью и отчаянием, что я и сама теряюсь. Первым порывом у меня было пойти и выпотрошить эти детские свинские тушки, которые наболтали Рему всю эту пошлость. Но этот план отошел на последние ряды по рейтингу, потому что все мое внимание переключается на мужа и сына. И я даже не могу представить кому сейчас сложнее: Нерону или Рему.
С одной стороны, сын, представления которого о мире внезапно перевернулись и папа вдруг стал совсем не папой. И я очень боялась, что Рем вдруг вспомнит свои собственные страхи трехлетней давности, когда говорил, что мы будем любить Аврелия больше чем его. Я боялась, что он вдруг подумает, что его незаслуженно обманывали, скрывали правду. я знала своего сына вдоль и поперек, но иногда и понятия не имела что творится в этой светлой голове, какие мысли посещают Рема. И конечно я знала, как он бесконечно любит Нерона. Но порой даже для таких детей как Рем слова сторонних в итоге имеют больший вес, чем слова собственных родителей.
С другой стороны, Нерон, который полюбил Рема еще до его рождения, но ни на секунду не забывал, кто настоящий отец этого мальчика. И Нерон всегда боялся поднять эту тему разговора. Как и я. Мы оба откладывали в долгий ящик, надеясь что пронесет, что у нас еще будет время и мы все обязательно расскажем, как только Рем станет достаточно взрослым, чтобы понять ситуацию и оценить ее правильно. Нерон окунулся в семейную жизнь, но никогда не забывал о Реме-старшем, чьего сына он воспитывал и чей сын стал смыслом его жизни.
А не забыла ли я? И поганая черная мысль лезет в голову, ковыряясь и вылавливая, выводя наружу все самое потаенное, забытое, закопанное. Это дикое чувство вины, за то что когда-то хотела бросить Рема ради Нерона, эта мысль о том, что Рем лишний в наших отношениях, что ребенка быть не должно. Все это лезет наружу, растекается по телу и отражается легкой дрожью в руках. И я на автомате сажусь рядом с Нероном и смотрю на своего сына, которого не то что не хотела, нет, хотела, конечно. Но в какой-то момент посчитала помехой собственному счастью, не понимая, что он и станет моим счастьем.
Я сажусь слегка за Нероном, не прячась, но как бы говоря, что я рядом и в любой момент готова прийти ему на помощь. Но муж справляется, худо-бедно, но он говорит, объясняет, рассказывает. И ни разу не оправдывается. Нет, нет никаких оправданий. Все случилось так, как случилось и ничьей вины здесь нет. И рассказ Нерона звучит так просто, хотя и для Рема наверно кажется немного запутанным. Но вспоминая все произошедшее, мне хочется горько засмеяться от короткого пересказа столь долгой и мучительной цепочки событий, через которую мы прошли. Лечение Нерона, мои отношения с Ремом, наше влечение друг к другу, помолвка, мама, беременность, смерть Рема. Боги, мы через столько прошли, а люди еще умудряются гадить, как будто нам было мало.
Рем как будто успокаивается и я предпринимаю попытку не просто убедить его в чем-то, но пытаюсь сделать так, чтобы он сам понял свои ощущения.
- Малыш, - я накрываю ладони Нерона, пока он держит маленькие ручки Рема, - помнишь, как я ругалась в прошлом году, когда ты порвал свое новое пальто? – мальчик кивает, прежде немного задумавшись. – А кто посадил тебя на то дерево?
- Папа. – тихо произносит он.
- Папа. – утвердительно соглашаюсь я. – А помнишь когда я лишила тебя сладкого на месяц потому что твоя детская была вся в зеленке? – ребенок снова кивает. – А кто тебя тогда мазал зеленкой когда ты болел корью?
- Папа. – снова отвечает Рем, но на этот раз довольно улыбаясь, переводя взгляд на отца и вспоминая те дни. Я не могла подойти к мальчику, потому что сама корью никогда не болела. А вот Нерона никакая зараза не возьмет. Он болел уже всем чем можно.
- Папа. – я подсаживаюсь немного ближе и утягиваю Рема за собой, усаживая на колени, чтобы видеть его глаза. Однако внутри зарождается острое желание уснуть и ничего не видеть и не слышать. этот разговор не дается мне легко. но сейчас тот момент, когда совершенно точно нельзя думать о себе. - Я хочу сказать, малыш… У всех есть родители, матери, отцы. И я видела многих. Но твой папа и в подметки им не годится. Никому из них. Потому что лучше отца чем он, я не встречала. А знаешь, как я это понимаю?
- Как?
- Когда смотрю на тебя, на то, как ты заботишься о брате. Как ты защищаешь папу, когда знаешь, что ему от меня влетит. – я смотрю на Нерона и улыбаюсь, хотя ощущения внутри не самые приятные, потому что ситуация, в которой я говорю все это далека от счастья. Но впрочем Нерон понимает, что мои слова – не пыль, которой я бросаюсь в глаза, чтобы Рем понял какой его папа крутой. Это чистая правда. – Ты любишь папу, солнышко? – Рем с готовностью кивает, глядя на отца. – А за что? Только подумай хорошо.
На минуту в комнате возникает тишина и я не тревожу Рема, только мне кажется, что сердце так громко стучит, что оглушается меня полностью.
- Потому что он – папа.
- И не забывай это чувство и этот ответ, маленький. Твой папа – самый лучший из мужчин, которых я когда-либо встречала. Он сделал меня такой счастливой, как никто. А ты ведь знаешь, что когда мама счастлива, то она разрешает тебе подольше не спать. – я стараюсь, чтобы разговор был на позитиве, стараюсь донести до Рема все как можно проще, но в голове такой сумбур, что невозможно подобрать слова и я сама заговариваюсь. – Твой папа – очень хороший и именно поэтому на него будут говорить гадости, будут стараться обидеть тебя, потому что тогда обидят его.
- А зачем? – малыш внимательно следит за каждым моим словом. Видно как повлияла на него эта встряска.
И его вопрос мог бы показаться смешным в совсем другой обстановке, но сейчас кажется до безобразия правильным. И правда, нахрена людям портить другим кровь. Сам несчастны, так еще и других в эту яму тащат. Сволочи. И по большому счету, Нерон всегда знал, что у него сволочной характер и я сама это признавала. Но он и рядом не стоит с этими ублюдками, которые лезут своим носом куда не надо. У Нерона была своя собственная жизнь и в чужой монастырь он со своим развратом никогда не лез. даже когда был наркоманом. Во всяком случае, если его не трогать. он как тот пес на цепи, которого лучше не злить, ведь и цепь не вечная.
- Потому что они завидуют. Ведь у него есть ты и Аврелий. А у них – нет. Понимаешь?
Мальчик кивает головой и снова о чем-то долго думает, пока я кидаю взгляд на Нерона и пытаясь убедиться, что все налаживается.
- А как же тот папа, который меня положил в тебя? Ты его тоже любила как папу?
И это пожалуй ударяет по мне большее всего прочего. Нерон сказал, что я любила Рема-старшего. А я совершенно точно знала, что мои к нему чувства были другими нежели к мужу. Менее ярко, но более уютно и спокойно. И все же…
- Он был очень хорошим человеком, маленький. И я любила его, иначе бы не было тебя. Но его не стало и только твой папа помог мне тогда. Он был рядом. Прямо как с тобой, когда ты болел.
Рем сидит мгновение, уставившись в пустоту, а потом обнимает меня, а затем Нерона.
- Ты – мой папа, потому что ты был рядом. И я все равно люблю тебя, папа. Пусть они дальше завидуют.
Боги, сколько же в этом ребенке от его отца. От обоих. И как я могла забыть?
- А теперь, солнышко, иди в ванну и пусть Мелита тебя тоже выкупает.
- Мама, я уже большой и могу купаться сам! – тут же восклицает сын.
- Мне напомнить, как ты застрял, когда пытался выбраться из ванной? – смеюсь я отвешивая старшему легкий поджопник и отправляя его из комнаты.
И едва дите скрывается, как все мое напускное спокойствие тут же сдувается, словно шарик. Я провожу руками по лицу, убирая волосы и выдыхаю. Глядя на Нерона, я все еще вижу в его глазах беспокойство. Наверно поэтому я собираюсь со своими собственными силами, вместо того чтобы пуститься в плачь. А ведь так хочется, потому что чувствую вину, знаю, что забылась и забыла. Слишком погрузилась в это счастье и даже не помню теперь, кому этим обязана.
И я громко чмокаю Нерона в ухо, обнимая и проводя рукой по его плечам, будто делая массаж и разгоняя стресс.
- Скажи мне, что ты держишь где-нибудь в доме оружие. Потому что в этот раз я точно готова сесть в тюрьму. Ей-богу, я прикончу этих малолетник ублюдков и их родителей и закопаю в снегах. А потом в мою честь назовут эту гору. – шиплю я, пытаясь вернуть злость на передний фланг, но получается с трудом.
Просто адекватно понимаю, что гоняться за каждым, кто ляпнет гадость про Нерона и меня – это пустое. Но вмазать дробовиком в лицо очень хочется.
- Он всего лишь дитя! За что ему такое? Им ведь обоим будут припоминать наши грехи. – не возмущение, скорее отчаянная констатация факта. – Правда, можно я возьму хотя бы нож и на пару десяткой безгласых станет больше?

Отредактировано Regina Lucia-Scaevola (2015-04-22 13:10:00)

Конечно, порубить этих сволочей на мелкие кусочки мне никто не позволяет. Нерон больше расстроен, чем зол. И на его «нужно было рассказать раньше», я не могу ответить ничем хорошим. Потому что если мужу кажется, что мы должны были рассказать Рему раньше правду про его отца, чтобы избежать этого всего, то я просто не представляю как бы мы это сделали столь юному созданию. Да, ситуация получилась гадская и совсем не такая, какой я ее себе представляла. Да, нас опередили. Но подходящего времени не могло быть, потому что, боги, Рем еще так юн. Ему и 6 нет! Так когда бы мы нашли время подходящим для рассказа о его настоящем отце. Ребенок едва ли понимает процесс рождения детей и их возникновения, ограничиваясь папиным «положили», а ему будут сейчас наворачивать про то что оказывается папа ему не папа и не он положил и все было совсем не так, как ребенок себе представлял.
Я надеялась, что у нас в запасе хотя бы еще пара лет. До того самом момента, когда Рем начнет понимать хотя бы что-нибудь. Я не знаю, может, я считаю своего сына слишком маленьким, но для родителей мы всегда остаемся детьми. И, пожалуй, сколько бы Рем не взрослел, но он все равно останется для меня светловолосым мальчишкой, который с чувством выполненного долга подсыпал родному брату песок в руки, чтобы тот его ел. Вот такой непоседливый в своих действиях, но такой заботливый в своей помощи.
Нерон прав, вдвоем этим двум мальчишкам будут чужды любые пересуды и сплетни, потому что Аврелий точно пойдет в Нерона в плане характера и наплевательского отношения к окружающему мнению. Боги, он еще ничего не сделал, а я уже краснею за его будущие действия. Наверно, потому что не понаслышке знаю, что будет представлять собой младший.
- Ты считаешь? Мелкий тебе фору даст, ведь у него еще и моя кровь. И этот симбиоз меня пугает. И я думаю, что нам нужно застраховать его жизнь. Лишним не будет. – смеюсь я, шутливо толкая мужа в плечо. – Кстати почему ты так не сделал со своим языком? Мы могли бы обогатиться, если вдруг твоя лампочковая империя рухнет.
Но дети опять переворачивают все вверх дном и Аврелий с голым задом несется ко мне на руки и громко докладывает всем, кто чем занимался.
- Он еще и стукач! – шиплю я мужу одними губами и быстро перевожу взгляд на мальчонку. – Во-первых, не «они», а мама и папа. А во-вторых, тебя тоже ждет эта же участь.
Я начинаю щекотать Аврелия и целовать его в щеки, нос, уши, волосы, куда попаду, пока эта наглая мордашка вертит головой от смеха.
А пока я развлекаю младшего, старший что-то нашептывает Нерону. Наверно и правда миновало, раз Рем вообще подходит к отцу и таким доверительным тоном что-то рассказывает. И я успокаиваюсь, наблюдая как они обмениваются какими-то своими собственными ритуалами, потом Нерон укутывает Аврелия в полотенце, намекая мне, что Мелита больше не вхожа в мужской процесс купания, как ни одна из женщин. Когда это вдруг он успел стать таким взрослым? Боги мои, я меняла этому ребенку подгузники, купала его и одевала, а теперь он заявляет, что он большой и купать его можно только папе.
А вот Сцеволе бы обязательно полетело бы что-нибудь в ответ на его комментарий, но на его счастье у меня руки заняты. Рем не мог так быстро повзрослеть, просто не мог. И я не готова вести с ним беседы о половом созревании в 7 лет. Рем совсем не такой. А вот за Аврелия я всерьез беспокоилась. У мальчишки отцовский характер и девчонки будут на него западать на раз, так что вот как раз с этим субъектом нужно было проводить беседы уже сейчас. Где гарантия, что младший будет так же аккуратен как его папа в плане детей. Впрочем тут наверно сомневаться не приходилось. Реплика про залеты наверно будет первая из уст Нерона, когда он будет учить детей основам пикапа.
И хотя изредка мне приходили в голову мысли о том, что скоро нужно будет разговаривать с мальчиками на эту тему, но с другой стороны, я упорно не видела себя в этом разговоре. Спихнуть все на Нерона? Заманчиво. Тем более, что как раз в этом вопросе ему не было равных. И вот именно поэтому я не могла доверить ему это дело. Потому что где гарантия, что по завершению беседы мальчики не разделят восторженный тон отца. Черт, мне уже давно за тридцатник, а я даже понятия не имею как смотреть детям в глаза.
Но к счастью до этого момента было еще очень, очень далеко.

2 года спустя.

Подготовка Рема к школе была для меня настоящим праздником. Я как курица-наседка носилась со школьной формой, учебниками, тетрадями, стараясь экипировать сына так, как нужно, пока репетиторы, которых Рем не переносил на дух, натаскивали малыша по основным предметам. Рем хотя схватывал много на лету, все же не любил учиться. Его больше занимали поезда, вертолеты, все что движется и шумит. Ему было интересно ковыряться с папой в машинах и кататься на них. А между тем у ребенка проявлялись неплохие способности к математике, на что я всегда одобрительно кивала и говорила Нерону:
- Ну хоть один оболтусом не станет по жизни. – глядя на то, как Аврелий смеется над сталкивающимися машинками и поездом. Вот уж веселье все разрушать. В этом младший преуспел. Но это он перерастет и я очень надеялась, что жизнь в нормальной семье не доведет его до того, в чем его отец преуспел в свое время – до саморазрушения. В конце концов, Нерона от этого даже сам Рем не спас. Или все же тогда счастье Рема со мной продрало Сцеволе глаза на свою собственную жизнь?
Рем уже во втором классе. И однажды юный Сцевола путем смсок сообщает нам с Нероном, что вечером хочет поговорить с нами как взрослый со взрослым. Нет, ну это смс не могло не умилить. Я посмеялась и забыла об этом сообщении через секунду, потому что Аврелий подозрительно затих. И я оказалась права, когда подумала, что в этой тишине что-то не так, потому что стоило мне зайти в его комнату, как я обнаружила мальчишку с ножницами, в папином костюме, который он изрядно изрезал, чтобы тот подошел ему по размеру.
- Аврелий Сцевола! Тебе что, своих костюмов мало? – восклицаю я, забирая у него ножницы и давая поджопник.
Но на ребенка мои возмущения никакого эффекта не производят. Зато он ржет, заливисто и громко, возвещая о том, что:
- Я хочу быть как папа!
- Хорошо, что не как мама, а то я б разволновалась еще больше. – шепчу я так, чтобы сын не услышал, но его внезапно загоревшиеся глаза меня пугают. Вот черт, язык – мой враг.
Ножницы были изъяты, костюм полетел в мусорку, а Аврелий весь оставшийся день был под моим присмотром и вычитывал детские книжки, чтобы подтянуть технику чтения.
Днем приезжает Рем, но отказывается сообщать свои новости только мне, поэтому мы ждем папу. И так долго ждем, что я уже не выдерживаю и чтобы он быстрее явился домой отправляю ему две фотографии. На одной из них я стою в шикарном комплекте белья в ванной. На второй – мои трусики валяются на кровати. Недвусмысленный намек. И кажется это работает, потому что меньше чем через час мой муж появляется на пороге. Жаль его разочаровывать, но так скоро он сладкое не получит, ведь я вызывала его вовсе не за этим.
Я сижу на подлокотнике дивана, рядом с Нероном и мы оба смотрим на нашего сына, который приготовился нам что-то сказать. Малыш набирает по больше воздуха в грудь и громким голосом заявляет… О боги, лучше бы я сразу легла в могилу.
- Мама, папа, я положил малыша в живот своей однокласснице! Вы станете дедушкой и бабушкой!
Ребенок сияет как начищенная монета. Он, что, ждет поздравлений? Черт, что ту вообще происходит? И где мое чертово взрослое понимание, что такого быть в принципе не может? В друг может? И то ли меня пугают его слова, то ли перспектива стать бабушкой, а мне и 40 лет не стукнуло, то ли меня пугает мысль, что мне придется нянчиться с еще одним ребенком, то ли все вместе, но такого накала страстей я уже не выдерживаю и организм требует отдых, отрубаясь и отрубая мой мозг. Я же говорила, мне надо было сразу лечь, но мой сын не в состоянии предупредить меня об этом, зато в состоянии сделать меня бабушкой в столь молодом возрасте.

Ей-богу, лучше бы я отключилась. Насовсем. Чем слышала продолжение разговора и выяснение обстоятельств. Нерон ржет так громко, что я невольно подрываюсь из своего предынфарктного состояния и если до этого все слова доходили до меня словно через стену, то теперь слышу все яснее некуда.
Нерон смеется. Черт возьми, конечно, Нерон смеется! Ему весело, сыночек пришел и объявил, что у него есть невеста, с которой они уже целовались и с которым у них будет ребенок. нет, ребенка конечно, не будет, но в мозгу Рема уже все именно так. Все серьезно, окончательно и бесповоротно. Он любит эту Юлию, на счет которой я еще разберусь, что это еще за девочка такая, которая в 8 лет целуется с мальчиками. Я в ее возрасте себе такое не позволяла. Куда лучше, когда вокруг вьется толпа поклонников, а не один. Поэтому я никому не позволяла себя целовать, это сразу говорило о доступности. А мальчишки таких не любят. Но! Разговор сейчас совсем не обо мне и моих методах, благодаря которым я сейчас сижу там, где сижу и выслушиваю разговор отца и сына на предмет девочек, детей, свадьбы и прочего.
Нерон веселится. Ох ты ж блядь, ты смотри как папочка развеселился от того, как быстро сынишка схватывает методы пикапа! И внутри небось еще и чувство гордости где-то теплится. Ну признайся же, что теплится! И вот это до бесконечности повторяющееся уточнение «И все?» каждый раз как гвоздь в крышку гроба, от которого внутри холодеет. Срань господня, ну конечно, это все, чем детишки могли заниматься! Или не все? Я таким развратом в школен не занималась, а вот за Нерона не скажу. Наверно поэтому этот ходок дошкольного роста так усердно выспрашивает у ребенка, только ли они с этой Юлией целовались или делали еще что-то.
И Рем искренне, но восторженно утверждает, что этого достаточно для ребенка, что он ее любит. Ну правильно, все как я и говорила, дети от любви появляются. А еще эта Юлия самая красивая девочка в классе. Боги мои, да с каких пор этот чуткий, умный ребенок западает на девиц со смазливой мордашкой? Да что представляет собой эта Юлия?
Так, стоп. Меня понесло. Ребенку только 8 лет, как и этой Юлии. Но черт возьми, что за разврат? Не рановато ли для полового созревания?
И Нерон объясняет сыну, что в таком возрасте детей быть не может и наставляет сына на неблизкое будущее в плане взросления, женитьбы, а потом уже детей. Ну спасибо хоть детей после свадьбы упомянул, отец года. Но Нерона несет в своей веселости, и он в конец борзеет.
Я за все время не могу произнести ни слова. И хвала богам. Рема пронесет. Да и нельзя так серьезно реагировать на такие вещи, потому что понятно же, что ребенок не понимает многих взрослых вещей. А Нерон как в воду глядел, что вопросы полового созревания придется переносить на пару лет раньше. Но к счастью, сын довольствуется малым. Кажется ему хватает того, что с ним согласились, что эта Юлия – его будущая жена и у них будут дети и все дела. И с этими прекрасными фантазиями ребенок уматывает к себе.
А вот я остаюсь с мужем.
Который позволил Рему дальше развлекаться с этой Юлией.
Еще и ляпает эту фразу про кучу детей.
Многодетным отцом значит себя возомнил…
Я поднимаюсь с дивана и встаю на нетвердые ноги. Прохожу пару шагов вперед, чтобы в итоге разместиться аккурат напротив Нерона. Мои движения медленные, осторожные. Я либо боюсь упасть, либо концентрирую силу где-то в солнечном сплетении. Я и сама толком не понимаю.
- Ты что, Сцевола, в конец охренел? Ты чему ребенка учишь? Что значит «целуйтесь, но не увлекайтесь»? – я опираюсь на полку над камином, сжимая ее рукой, и все-таки не выдерживаю. И все вещи на полке с оглушительным шумом разбиваются об пол. – А через два года ты ему презервативы подаришь? – кричу я, и на мой крик в комнате появляется Мелита. – Что прибежала? Пошла вон к детям и отвлекай их, чтобы ни одного я здесь не видела! – служанка, как испуганный пес сжимается и бежит наверх к детям. А я возвращаюсь к своим тараканам. – Я надеялась у тебя хватит мозгов выучиться на своем опыте. Но ты в итоге воспитываешь детей по собственному образу и подобию!
Меня трясет и я мертвой хваткой все еще сжимаю мраморную полку, стараясь будто отхватить кусок камня и раскрошить его в пыль. Я надеялась, что вопросы полового созревания… Черт, дело совсем не в них, а в том, что я всегда боялась, что дети станут похожи на отца. Да, в Реме гены Рема-старшего. И да, я понимаю, что ходоков по бабам в Капитолии, хватит перестелить ими всю дорогу от столицы до Двенадцатого. Но это же мои дети! И я не хочу, чтобы они были такими же. Боги, кто бы знал, как я боюсь за Аврелия. В нем-то папочкина кровь. И когда кажется, что все уже позади, оно вдруг всплывает, вот так, внезапно. Как сейчас Рем с этой Юлией. Как тот шкафчик со старыми вещами шлюх.
- Или по-твоему мне так охуенно, что куда не зайду, везде твои бывшие бляди, которых ты трахал? – выплевываю я, полные гнева и обиды слова. И каждый раз как бельмо на глазу, какая-нибудь дрянь, которая смотрит на мужа таким взглядом мол: помнишь, как круто нам было? А потом переводят взгляд на меня и так и вижу: мы развлекались всю ночь, тебе всего лишь повезло больше, но надолго ли? Черт, эти девчонки. И плевать, что Нерон их с грязью сравнивал и не обращал на них внимания. Они мозолили мне глаза. И нет, это не значит, что я не простила Нерона. Мне и прощать его было не за что. Все эти дамы были до меня, да, некоторые во время меня, пока я была с Ремом и не рассчитывала уже быть с Нероном. Но черт… Какое херово право они имеют на него так смотреть? И так смотреть на меня? – Ты хочешь, чтобы и Рем таким вырос, позволяя ему вытворять что он хочет? Я знала, что оба пойдут в тебя, но я надеялась, что на нашем примере ты научишься. А ты нихрена не понял. – я закусываю язык, понимая, что и так уже много сказала, но злости во мне, хоть нищим раздавай.
И отдышаться не получается, потому что… Черт возьми, как так получилось, что невинна фраза ребенка внезапно обернулась для меня таким страхом и ужасом?
- А кто их терпеть будет? – выпаливаю я и замолкаю. Мне больше нечего сказать.