Я никогда не могла похвастаться потрясающей интуицией. И этот факт легко доказуем, ведь я вышла замуж за Сцеволу. Оглушительная сирена, которая должна была вопить в моей голове в тот момент, когда мы сковывали друг друга обручальными кольцами, так и не сработала или была приглушена испепеляющей нутро ненавистью, которую я испытывала к своему новому мужу. Шестое чувство не предупредило меня о надвигающейся войне. Жопа, которая могла служить перевалочной базой интуиции,  не намекнула умотать из квартиры суженного спустя два месяца после брака.
Так почему же сейчас, когда я просыпаюсь от шевеления малыша в животе, внутри зарождается какое-то мерзкое и нехорошее ощущение? Наверно, потому что шевеление было не таким как обычно. Менее приятным, более болезненным, будто детеныш не переворачивается, а просится наружу. Рано, мой ребенок, слишком рано для тебя еще хотеть увидеть искусственный свет лампочек твоего отца и лживые улыбки псевдо друзей. Но это не страшно, потому что пусть эти уродливые, фарворовые Барби и Кены и дальше продолжают говорить гадости за спиной, но чтобы не случилось, ни папа ни мама не позволят чтобы с тобой что-то случилось.
Я постепенно успокаиваюсь, качая головой, улыбаясь и поглаживая живот круговыми движениями. Ребенок затих и я снова могу погрузиться в сон, тем более время слишком раннее, как для меня, так и для Нерона, который мерно подхрапывает мне в ухо. Он так и не выдерживает дистанцию в вытянутую руку, которую я попыталась установить  постели, чтобы урвать побольше пространства для лежания. Независимо от кошмаров, он может так же как и раньше, на автомате уткнуться носом мне в шею, а я по-прежнему закидываю на него ноги. Иногда приходилось спать полусидя, что в принципе осложняло и сон и жизнь. Но даже если я жаловалась, я все равно не переставала следить за положением тела, чтобы не навредить малышу.
Живот стал больше и почти достиг своего пика. Вставать теперь приходилось  приемов в 6, словно я неопытный паркующийся водитель, но зато день проходит быстро, потому что я только часа 3 пытаюсь встать с постели. Тяжело. Но я все равно не променяла бы ребенка ни на какую супер крутую фигуру в мире.
Мой сон не перестал быть беспокойным, а с гормональным всплеском иногда чудились не в меру страшные вещи. Но сегодня мозг мог взять Оскара за самый страшный сценарий развития моих родов. Впервые за почти 10 лет жизни после аборта, я увидела во сне Октавия, с розовым одеялком на руках. Пустым. И много крови повсюду.
Я вздрагиваю, просыпаясь так резко, будто на меня вылили таз ледяной воды. Хватая ртом воздух, сжимаю живот и пытаюсь забыть навязчивые картинки сновидения. Это просто гормональный всплеск и мне нечего опасаться. Врачи уверяли, что малыш в порядке и укладывается в нормы развития. Часто на узи бегать было нельзя, но все же я стала дожимать этих халтурщиков, чтобы они давали четкие ответы на вопросы. Мой аборт вызывал некоторую угрозу для ребеночка, но каждый из консультантов-гинекологов уверял меня, что с их современными аппаратами и лекарствами у меня все пройдет не хуже, чем у обычных рожениц.
Впрочем, даже если мы с Нероном и думали, что что-то может пойти не так, то никогда это не обсуждали, будто и не стоит вопрос о том, что с ребенком во время родов может произойти несчастье. Не обсуждалось и даже не думалось. Казалось, что с нами столько всего произошло, что малышочек точно должен быть счастливым и здоровым, потому что мы настрадались за него.
Я поворачиваю голову и смотрю на спящего Нерона. Он уже привык к моим резким пробуждениям и даже не рыпался во время сна. Его и пушкой не разбудишь, такой крепкий слоняра, и спит как медведь. А я только наблюдаю за его безмятежным лицом, которое кажется мне детским или скорее юношеским. И думается. Что не мог человек с таким лицом вытворять гадости и быть жестоким. Мог и был. Но сейчас это уже все неважно, потому что вот он рядом со мной, лежит и посапывает, изредка что-то бурча себе под нос, то ли отчитывая нерадивых подчиненных, то ли опять критикуя мою плоскую фигуру.
Я глажу его по щеке, на которой виднеется след от подушки, словно шрам. Мой герой. Настоящий шрам на другой щеке. Мой невыразимый придурок. Я думала, что потеряла его.
- Просыпайся, любимый. – толкаю я его в плечо воинственно. – Хватит спать, Сцевола. – еще раз толкаю его, чтобы он точно проснулся. И конечно, мне по барабану, если его это не устраивает. А его это точно не устраивает, ведь время совсем раннее. Но я теперь не усну. И одна с этими кошмарами не хочу оставаться. – Ну, миииилый, малыш хочет, чтобы папочка приготовил ему завтрак. Клубнику и йогурт. – я смеюсь, противно растягивая слова, прикрывая смехом  пережитый кошмар. Не страшно. Кошмары у меня были всегда. Но раньше я была одна, а теперь у меня есть Нерон и ребенок.

Отредактировано Regina Lucia-Scaevola (2015-02-25 23:01:32)

Иногда мне кажется, что мы не меняемся. Будто стоим на месте и только мой живот растет пропорционально уменьшению мозгов Сцеволы, который не хочет воспользоваться скидочной картой волшебника страны Оз и променять способность говорить гадости на что-нибудь более полезное.
А потом я смотрю на его физиономию, когда он смеется в подушку после своей остроумной шутки, смотрю на сощуренные от недовольства глаза, и этот его ноюще-просящий тон смилостивиться над ним и отправить за завтраком Мелиту. И я понимаю, что перемены, они и не должны быть видны. Их скорее ощущаешь. В той же помятой ухмылке Нерона, которая могла бы быть гораздо жестче еще год назад, в том же тоне его голоса, который уже не звучит так хлестко и требовательно.
- Ты уверен, что хочешь минет? У меня знаешь ли, с беременностью обострился жевательный рефлекс.
Легкая перепалка, словно утренний душ – своеобразный ритуал, оповещающий, что пора просыпаться. Бодрит в меру и не дает расслабиться ни одному из нас. Теперь и подколки стали другими, более, нет, не обыденными, скорее как раз особенными, потому что шутилось на любые темы. Секс, моя плоская фигура, колено-локтевое и много прочей фигни. И все реже в этих шутках всплывали чужие имена или прошлые ошибки. Забыто, вычеркнуто, покинуто? Отнюдь. Именно они нам позволяют сейчас так крепко держаться за то, что есть: за малыша, за опьяняющее чувство счастья. И даже ночные кошмары не могли омрачить эти моменты.
Нерон тоже заметно изменился. Его слова стали мягче, тон голоса беззаботнее, а действия были пропитаны такой заботой, которой я никогда в нем не видела. Невинные прикосновения, такие нежные поцелуи в лоб или нос, сплетение рук, все становилось привычнее, но не теряло того магического ощущения теплоты, которое наверно никогда не потеряет для меня важность. Я чувствую себя любимой и люблю в ответ, роскошь, которую никто из нас двоих не мог себе позволить. А теперь посмотрите на нас: два психа, ненавидевших друг друга до рвоты, теперь собираются завести ребенка. А самое главное, что Нерон из человека-ребенка вдруг вырос и стал отцом. Хотя ребенок еще внутри меня, но я вижу как Сцевола постепенно осознает, что происходит вокруг, что скоро ему будет о ком заботиться, о ком думать, кроме себя и своих желаний. И от этого теплеет внутри.
Я снова вздрагиваю от шевеления малыша и прислушиваюсь к своим ощущениям. Ну шевелится, как обычно, ну может пнул пару органов и все же как-то боязно. Я поглаживаю живот, глядя в стену напротив и думая о том, что в общем-то я расслабилась, без кошмаров, без тревог. Уверенная, что все будет хорошо, сидя под крылом Неронавпрочем я тут же себя уверяю, что все будет хорошо, надо только поесть и тогда малыш успокоится.
Муж возвращается с моим заказом, попутно убеждаясь что у меня все нормально.
- Твой сын в приступе голода пытается отбить мне органы. – шучу я немного кривясь и поднимаясь на кровати, чтобы сесть. Пара подушек отправляется мне под спину. – Так что давай это сюда. – я тяну руки к аппетитному на вид завтраку, тем не менее отставляя его в сторону. – А теперь ты иди сюда.
Тяну руки на этот раз у мужу и едва он оказывается в досягаемости притягиваю его за шею к себе, целуя, затаскивая обратно в постель.
- Это спасибо от меня. – улыбаюсь я и тут же щелкаю его по уху. – А это спасибо от сына. Насколько я поняла, он выразился именно так.
Я смеюсь, ставя тарелку с завтраком себе на живот и задумчиво откусывая клубнику. Чтобы Сцевола снова не примерился к подушке для сна, я то и дело задаю ему какие-то вопросы или просто рассуждаю вслух о том, что надо бы уже назначать дату родов и договариваться с пластическими хирургами. Естественные роды мне запрещены, поэтому решили кесарить. Чтобы потом выйти с минимальным количеством шрамов, я нашла лучших хирургов в Панеме, которые заштопают меня правильно сразу после родов. Мои роды могут продлиться из-за этого дольше чем обычно, но с растяжками я ходить потом не намерена.
- У тебя есть сегодня какие-то встречи вечером? – спрашиваю я, задумчиво водя рукой по телу Нерона и покончив с завтраком. – Хочу в тот ресторан, в который ты меня водил… ммм… потащил… нет, занес, - я ухмыляюсь, глядя на Сцеволу, - на наше первое свидание. - Вот уже был тогда забавный день. Забавный для Нерона, не для меня. Но все же закончился он просто прекрасно. Особенно учитывая последствия. – Могли бы устроить второе свидание. – Мне и правда хочется куда-то выйти сегодня вечером, красиво одеться, накраситься и снова вспомнить, что я не только мать, но и женщина. – Только предупреждаю тебя сразу. Я очень дорожу своей репутацией и со всякими симпатичными женатиками не сплю после второй встречи.
Кокетливый смех подвергает сомнению каждое сказанное мной слово, но кого это волнует? Мне хорошо, я хочу выйти с мужем на ужин, не заботясь о том, что там говорят о нашем браке или нашем ребенке. В конце концов мы всегда будем окружены мерзостью и перестать на это реагировать – самое малое что я могу сделать, чтобы защитить свое дите.
Нехорошее ощущение снова возрождается внутри меня, когда я уже примеряюсь к креветкам, которые закажу на ужин. Я цепляюсь в руку Сцеволы и быстро похлопываю его, чтобы привлечь внимание.
- Помоги встать. И не ходи за мной.
Едва ноги оказываются на полу, я бегу в ванную, чтобы выдать весь съеденный завтрак. Спазм за спазмом и даже сверх нормы. Слишком сильная рвота для обычного токсикоза. Впрочем, у меня его давно не было, поэтому я недолго переживаю.
Чистка зубов, пару раз прополоскать рот и умыться. Механически движения, но я надеялась, что больше такого испытать мне при беременности не придется. Да, седьмой месяц тоже характерен риском преждевременных родов и токсикоза, но я же не могу снова тошнить следующие два месяца!
- Сходили на свидание… - расстроено бурчу я, выползая из ванной.

Раньше, узнай я повод, который заставит Сцеволу выглядеть вот так растерянно и испуганно, я бы тут же им воспользовалась. Но сейчас глядя на его обеспокоенное лицо, внутри зарождается чувство вины. Да, может быть для того, чтобы мы встретились и сейчас были вместе нам и нужно было пройти каждому через свое. Мне – через Октавия, Нерону – через Ирис. Нужно было пережить то, что мы пережили. Но вот аборт в моей жизни никак не укладывался в рамки необходимостей. Встретились бы мы, если бы я родила тогда от Октавия? Не знаю, но это вполне реально. Не было и дня, когда бы я не подумала об аборте или о том, как он может сказаться на сыне. Ни дня, чтобы я не прислушивалась к собственным ощущениям.
Нерон дает эту необходимую защиту и уверенность в будущем, которой у меня никогда не было для себя одной. А Сцевола, не умевший когда-то заботиться и оберегать в итоге научился думать за троих и вырастить мозг, как бы я над его размером не шутила.
И сейчас он тянет ко мне руки, обнимает и провожает до постели, словно ребенка, упавшего с велосипеда и поцарапавшего коленку. От его слов и голоса сжимается сердце потому что не должно было быть аборта, не должно было быть Октавия. Но жизнь нельзя начать с чистого листа, как бы не старался. Это мы оба знаем.
- Не хочу ложиться. – я качаю головой и тут же жалею об этом, потому что меня еще слегка штормит.  – Все нормально, Нерон. Я просто вспомнила тот ужасный утренний сон в котором ты мне приснился и был в парике и костюме Цезаря. Ничего странного, что меня сутра так мутит. – кривлюсь я, слегка толкая Сцеволу в плечо и зарываясь рукой в его волосы. – Представляешь, на тебе был ярко-розовый парик. Такой высокий! – я начинают поднимать его волосы в торчащий хаер, только бы отвлечь его и себя.
Ребенок снова начинает пинаться и я нехотя переношу руки на живот. Мне не нравилось такое поведение сына, мне не нравилось, что еду он не принимал, но и продолжать нервничать, словно что-то не так. я думала дело именно в голоде, но как с токсикозом покормить малыша? Врачи советовали в малых дозах пить молоко, но меня от него невыразимо тошнило, а сейчас так тем более.
- Любимый, принеси из ванной крем в прозрачной стеклянно баночке. Он там один, ты увидишь. – прошу я Сцеволу, а сама понимаю, что голос меня слегка выдает.
В баночке был крем для живота. На основе какие-то природных масел и трав, который увлажнял кожу живота, что очень важно и хорошо пах, успокаивая нервы через обонятельные рецепторы. Может быть эта смесь угомонит ребеночка, потому что я уже не знаю, что делать. Боли становятся настойчивее и уже совсем не похоже что малыш пинается. Я дышу глубоко и медленно. Может схватки? Странно, мне их совсем не так описывали. Хотя, как можно описать схватки? Некоторые вообще мне сказали, что я сама пойму, когда ребенок попросится наружу. Но сейчас еще не время! Только седьмой месяц.
Нерон возвращается, он конечно, немного заплутал в моих кремах в ванной и я с его помощью встаю с кровати. С некоторый пор я теперь ношу пижаму. Совершенно не сексуально и боги! как я соскучилась по своему шикарному внешнему виду, по своим острым скулам, по стройной талии, плоскому животу и тонким рукам. Да, я люблю своего ребенка, но все же иногда до безобразия невыносимо смотреть на себя в зеркало.
- Ты там раньше жаловался на мою грудь. Могу сделать тебе праздничный подарок в честь рождения сына и увеличить. Слегка. – показываю ему язык, пока тело сковывает очередной спазм.
Постепенно многое учишься терпеть, когда беременеешь. Боль, неудобства, постоянное желание бегать в туалет, опять боль. Так что легкие рези я выдерживаю, надеясь, что все обойдется, а внешне поддерживаю шутливый тон. Просто не надо со мной носиться, потому что когда Нерон так заботлив мне становится страшно. Он меняется в поведении, это пугает, потому что значит, что и вправду что-то не так.
Открываю баночку с кремом, расстегиваю последние пять пуговиц пижамы, обнажая живот и начинаю круговыми движениями втирать субстанцию похожую на густое масло. Запах мяты приятно ударяет в нос и я всматриваюсь в свое отражение.
- Кстати зря иронизируешь. Пока я не встретилась с тобой меня интересовали исключительно правильные вещи и мужчины. – то есть богатые мужчины и куча денег. Исключительно правильные вещи по меркам Капитолия. – Ей-богу, Сцевола, твой сын сегодня разыгрался на моих внутренних органах. – смеюсь я, качая головой и чувствуя как спазм проходит.
Не на долго. Половина живота так и осталась без крема потому что баночка падает на пол вылетая из моих рук, когда я обеими руками хватаюсь за область под животом. И ведь правда, болит теперь не живот, а под ним, словно меня разрезают там на части без анестезии. Я едва успеваю схватиться рукой за стоящую рядом тумбу, чтобы смягчить падение на колени. Очень хочется сжаться в комок и так провести оставшуюся часть жизни.
- Больно, больно, больно. – выдаю я, жмурясь от рези, которая распространяется по всему телу дрожью. – С ним что-то не так. С ребенком что-то не так! – я почти реву, потому что терпеть такое не сможет ни одна мать или даже Астрид Пейлор, которая кажется сможет выдержать нацеленную атаку бомбой.
Я стараюсь восстановить дыхание, но оно остается обрывочным и резким из за приходящих спазмов. Ну да, мало мне рези. Давайте еще поиграемся в вышибалу с моими внутренностями. Зубы сводит судорога, так сильно я их сжимаю.
- Надо ехать в больницу. Нерон, собери шкуру в кулак и отвези меня в больницу!
Я и хочу сказать, что опасаюсь за ребенка, но говорить и так трудно, а Нерон и без слов понимает, что ситуация сейчас опасная.

Боль такая адская, что в глазах темнеет, но не настолько сильная, чтобы отключить мозг окончательно. Забавно, а какая степень боли должна быть, чтобы я отключилась?  Потому что уже при этих спазмах я готова плакать кровью и рвать на себе кожу, лишь бы хоть как-то переключиться. Больно, очень больно. Я стараюсь дышать, как мне советовали врачи, глубоко и медленно, но все попытки летят к чертям каждый раз, как рези снова распространяются по телу, словно электрические импульсы по венам.
Меня трясет даже несмотря на то, что Сцевола укутывает меня в плед. Я сгибаюсь пополам не находя в себе сил встать на ноги. К счастью, идти мне не придется, потому что Арес подхватывает меня на руки и тащит в лифт. Аккуратно тащит, но все равно каждый его шаг откликается болью именно в моем теле. Ощущение, что кожа горит, ощущение, будто коснись меня кто-нибудь я и вспыхну словно спичка, не оставив после себя ничего кроме горстки пепла.
Я обкусываю губу до крови, силясь удержать рвущиеся наружу крики. Мне чертовски больно и хочется вцепиться во что-нибудь, только чтобы почувствовать хоть какую-то опору. Нерон мельтешит где-то позади нас в лифте и я то и дело пытаюсь выхватить его взгляд, просто чтобы убедиться, что все будет хорошо. Но голову не повернуть, а его голос, панически дрожащий и срывающийся, говорит мне о том, что Нерон предполагает худшее. Не готовится, а только предполагает. А я и сама не знаю что думать, за всеми спазмами и дрожью. Зуб на зуб не попадает, будто я в ледяной воде искупалась. Я не думаю, я чувствую, как внутри меня ребенок будто бьется в агонии и я вместе с ним. Так быть не должно. Так просто не должно быть.
Вопреки моим желаниям, Сцевола садится не со мной, а сразу за руль и в итоге, моя голова оказывается на колене у Ареса.
- Нет, Нерон, пожалуйста... - слабо возражаю я, но меня никто не слушает, никто не обращает внимания на мой испуганный взгляд, когда я отпускаю Сцеволу на переднее сидение.
И дело не в том, что я боюсь Нерона за рулем, а в том, что он слишком далеко. Он должен был быть рядом со мной! Он должен был держать меня за руку, должен был смотреть мне в глаза. И я должна была видеть его глаза небесного цвета, слегка посветлевшие от тревоги, но все же убеждающие меня, что все будет хорошо. И я плачу уже не только от боли, но и от жгучей обиды, словно маленькое дите, у которого отобрали любимую игрушку. Впервые в жизни мне так необходима была его поддержка, я хотела его поддержки, а он убежал от меня аж на переднее сидение машины. Да, он гонит, как сумасшедший, да, так мы доберемся гораздо быстрее, но черт возьми, я как никогда хочу чувствовать его рядом и он сам у меня себя отобрал. Сознательно. И я знаю, что дело теперь не только во мне, но и в ребенке, я должна думать о том, как лучше будет для малыша, но все же так по-детски хочется тепла любимого человека. Потому что не могу справиться без него, не смогу.
Тишину машины пронзает то рев двигателя, то мой крик. Арес касается рукой моего лба.
- У нее жар.
Да плевать мне, боги! Я просто хочу чтобы это прекратилось! Чтобы с сыном все было хорошо, чтобы Нерон перестал так гнать и мы поехали домой. Хочу вернуться в это утро, когда все было хорошо. Впервые я так хочу вернуться в прошлое.
- Боги свидетели, Нерон, я сделаю все, чтобы тебя лишили прав. Чтобы ты больше не оставлял меня одну в таком положении. – я ловлю его взгляд в зеркале заднего вида.
Мне ни на секунду не приходит в голову думать о своих выражениях, потому что это могут быть последние слова, который Сцевола может от меня услышать. Потому что я не могу умереть, не сейчас, не здесь и уж точно пока ребенок еще во мне.
К тому моменту, как мы приезжаем в больницу я практически теряю сознание. Меня укладывают на каталку и пытаются вернуть в жизнь, задавая вопросы о сроке беременности и направлении болей. Последнее, что я помню – это чертыхание одной из медсестер и просьба позвать хирурга.

--

Спустя полтора часа, врач выходит из операционной, на ходу снимая повязку с лица, следом, перчатки. Мысли его сконцентрированы на поступившей роженице, Регине Сцеволе, которая уже давно значилась, как его пациентка и состояла в группе риска. На следующем приеме они должны были обсудить срок родов и ход операции. До последнего момента плод развивался в пределах нормы, отставая от графика всего на пару недель. Это было не критично, тем более, что ребенка всегда можно было выходить после родов на стандартном, девятом, месяце. Однако последствия аборта оказались не так малы, как думалось на первый взгляд.
Мужчина оглядывает коридор, в котором из признаков жизни в такую рань только сам господин Сцевола, муж роженицы, который сидит на полу, то и дело потирая шею. Видно, что мужчина волновался и было за что.
- Дальше по коридору есть комната ожидания. Там диваны, кофе, еда и телевизор. – сообщает врач доверительным тоном, тем не менее быстро переходя к делу. - Вы успели вовремя. Мы остановили кровотечение и сейчас она стабильна. – говорит доктор холодным профессиональным тоном, докладывая о результате операции. - Мы поставили ей восстанавливающую систему. Пока что ей и ребенку ничего не угрожает. Но мне нужно еще раз взглянуть на ее снимки и узи, чтобы понять в чем была угроза преждевременных родов. Сейчас ее перевезут в палату и можете навестить ее. Она под наркозом и проснется где-то через пару часов. Тогда я и зайду к вам с полной картиной происходящего.
Легкий кивок в сторону мужа роженицы и доктор удаляется в свой кабинет.

--

Голова гудит, будто внутри моего черепа буйствует ураган. А еще тяжело, двигать головой тяжело. Я начинаю открывать глаза и веки оказываются неподъемными. Это бред какой-то, меня что, накачали? Как только привыкаю к свету, понимаю где я. Больница. Ненавижу больницы. Надо восстановить ход событий. Я помню как лежала в постели с Нероном, помню, как он принес завтрак, помню, как стало плохо. Потом меня повезли в больницу, множество незнакомых лиц и медсестра, зовущая хирурга…
Я не поворачиваю голову в сторону живота, только касаюсь рукой. Огромный и тяжелый, значит на месте. Я выдыхаю, выпуская напряжение и чувствую как к горлу подкатывает истерика. Нельзя, нельзя истерить. Живот остался, значит, с малышом все хорошо. Я выдыхаю еще раз и еще, чтобы восстановить спокойное дыхание и угомонить панику. Руке больно и я прослеживаю путь от иголки до капельницы. Система. Фантастика. Ненавижу иголки.
Второй руке… кстати я ее не чувствую. Мне отрезали руку? Боги мои, за что? Однако когда я поворачиваюсь в сторону второй руки, то натыкаюсь на взгляд Нерона. В этот момент все страхи и мысли вылетают из головы. Нет ничего кроме его взгляда, уставшего и воспаленного. Он не спал, наверно, с самого нашего подъема. Кстати сколько я уже здесь? Ощущение будто вечность. Муж держит меня за руку и я легко сжимаю ее в ответ. Все хорошо, все нормально, не надо так переживать.
- Значит, изменяешь мне во сне? – сказать получается не с первого раза, оказывается голос почти пропал и я осипла. Жалкое наверно зрелище со стороны. И корявая попытка придать обстановке менее трагичный вид, тухнет вместе с голосом.
Хочу его обнять и поцеловать, хочу чтобы лег рядом, чтобы не отпускал, потому что, черт, мне страшно как никогда, ведь я никогда так не боялась за свою жизнь. И сейчас не за нее боюсь, за ребенка.  Пытаюсь повернуться телом к мужу и низ живота пронзает такая боль, что я не сдерживаю стона.
- Черт, что они там вытворяли? Такое ощущение будто мы с тобой из постели 2 недели не вылазили. – легкий смешок, хриплый, похожий на постанывание. Черт, внизу реально больно. – Ну не смотрит так, Нерон. Все нормально и ребенок в порядке.

Отредактировано Regina Lucia-Scaevola (2015-02-26 13:20:45)

Каждому воздается по его заслугам. И в равной степени как меня наказали, за совершенное, так и наградили, только вот за что, я понятия не имею. И кто бы мог подумать, что когда я говорю про награду, я имею в виду Нерона.
Мне безбожно хочется пить, голова раскалывается и весит будто тонну. Слабость в теле такая, что я не могу как следует сжать руку Сцеволы в ответ. Веки до безобразия тяжелые, словно, позволь я им закрыться, то уже никогда не открою. Внизу живота противно ноет. Конечно, ведь беременным не дают сильного обезболивающего. Я знала это с самого начала. Знала, что буду мучиться, но не думала, что такие же муки достанутся и малышу.
Я буквально чувствовала его боль и это странное ощущение чувствовать за двоих такие мучения. Это было не так как с Нероном, когда он лечился от зависимости. Все было гораздо ощутимее, ближе, опаснее.
Но стоит мне услышать голос Нерона, как он отвечает шуткой на шутку, сопровождая это таким приступом нежности, что в груди что-то больно защемляет, а все остальное теряет значение. Боги, за какие грехи мне достался этот мужчина? Потому что знай я, что смогу так полюбить, я бы совершила их гораздо раньше, не заботясь о своей душе. Только бы встретить его за пять, за семь лет до нашей реальной встречи, чтобы провести больше времени вместе.
Я не отвечаю на его шутку, а только нервно смеюсь , целуя его в ответ и прикасаясь ладонью к его щеке. И мне плевать что иголка нефигово мешает, я просто хочу чувствовать мужа так близко, как могу. Потому что сейчас как никогда он мне нужен, мне и ребенку. И от пережитого ужаса и страха, который меня немного отпускает, ока Нерон рядом, я позволяю себе немного расслабиться. Слез не так много как могло бы быть, но я же сказала, что расслабилась совсем немного.
- Я очень сильно тебя люблю. – шепчу я, потому что сил для совершенно нет и то ли и забрали эмоции, то ли пережитое. – Так сильно, как никто не сможет. И мне ничего не нужно, кроме тебя.
Вопрос о вещах, которые мне нужны и правда не задерживается в моей голове. В мыслях нет ни Валеры, ни косметичек, ни одежды или книг. Это все кажется несущественным, когда держишь за руку дорогого человека.
- Не боишься пожалеть? А то к моменту нашего следующего секса у тебя член так распухнет, что может и не влезть. – сиплю я, все же припоминая его пошлую пакость. – Дай воды. – прошу я тут же потому что понимаю, говорить с таким обезвоживанием чертовски трудно. – Ты говорил с врачом?
Но предмет моего вопроса тут же появляется в палате с множеством бумажек в руках. Видно было, что доктору есть что сказать и поэтому я вся обратилась в слух, тем не менее не отпуская руку Нерона.
- Миссис Сцевола, мы сделали некоторые анализы крови, проверили еще раз ваши снимки и узи и сделали в свою очередь новые, пока вы были на операции. – Операции? О чем он говорит? – Я говорил вам, что седьмой месяц опасен преждевременными родами, но причины этих угроз всегда разные. В вашем случае, мы знали, что аборт будет иметь кое-какие последствия, но не думали что такие. – я вся напрягаюсь от его слов, лицо становится каменным, зубы сцепляю до скрипа. – Сильные боли и кровотечение были вызваны попыткой плода родиться раньше срока, однако ваша матка не была готова к таким нагрузкам. К сожалению, как выяснилось во время операции, матка частично повреждена процедурой выскабливания. Поэтому естественные роды не рассматривались нами как возможные. Однако повреждение матки так же влечет за собой некие последствия для плода. Поэтому очень важно чтобы вы оставались под наблюдением наших врачей. Мы могли бы сделать кесарево уже сегодня, но к сожалению, плод не развился до нужной стадии, чтобы наши аппараты смогли поддержать его жизднедеятельность. Многие органы еще не до конца сформированы. Ему нужен еще месяц, чтобы полноценно развиться до того минимума, при котором мы сможем подвергнуть его лечению. Запоздалое развитие плода мы давно отслеживали и я предполагаю, что это воздействие остатков наркотика в вашей крови, мистер Сцевола. По этой же причине могли быть и преждевременные роды.
Доктор говорит так много всего и  половину плохо понимаю, кроме той части где говорится про мой аборт и причину кровотечения. Еще что-то было про матку, но это все далекие от меня вещи. Кажется доктор еще и упомянул Нерона и его наркотики, но это меня уже меньше всего волнует.
- Но подождите, стойте. Я просто хочу понять. Все что мне нужно сделать, это подождать месяц, верно? – я не выдерживаю, хватаясь ха голову и зарываясь в свои волосы, потому что голова и так пухнет после наркоза, а тут еще и думать надо.
- Все верно. Однако существует значительный риск для вас, как для матери. Мы сможем ставить системы, чтобы питать плод и удерживать его в плаценте, без опасности родов, однако для вас такие меры могут быть губительны. Лечение агрессивное для матери, не для ребенка. И если будет еще одно такое кровотечение, мы можем вас не спасти.  Ваша матка сильно повреждена, а ребенку необходимо ее раскрытие. Таков правильный ход беременности. Но, честно говоря, я не представляю как вы смогли забеременеть при вашей ситуации и выносить плод без относительных проблем. И прежде чем скажу вам следующее, предупрежу, что забеременеть вы больше не сможете. Сейчас ситуация уже может быть опасна и я могу предложить кесарить прямо сейчас.
- Исключено. – отрезаю я, устремляя холодный взгляд на врача.
Доктор бросает взгляд на Нерона, словно прося образумить свою женщину, она думает не мозгами, а животом. А я так и думала. Разве есть место логике, когда речь идет о жизни малыша?
- Я оставлю вас обсудить этот вопрос. – врач удаляется под моим пристальным взглядом.
Чепуха. К чему было столько слов, если все, чего он хотел от меня это согласие на лечение? Это не стоило таких страшных вердиктов и тех микроинсультов, которые я пережила за все время, что он говорил. Просто нужен месяц. Просто нужно подождать и это не проблема. В голову будто и не проскальзывают его слова о возможной для меня опасности. Меня волнует только мое дите, мой сын, потому что судя по всему, он будет первым и единственным. И внутри меня умирает маленькая надежда увидеть когда-нибудь взрослую молодую красавицу с моими глазами и гонором Нерона.
- Видимо, тебе все таки пригодится так кукла, которую я тебе подарила. – нарушаю я тишину, повисшую в палате после ухода врача. А сама таким образом заглушаю острое желание попросить прощения за то что натворила когда-то. И ведь знаю, что нет никакого смысла в извинениях. Ошибки прошло, все такое. Но ведь отражаются на настоящем и не просто на чем-то, а на новой жизни. Нерону должно быть тоже паршиво понимать, что наркотики все-таки дали о себе знать. – Ты в порядке?

Я вижу как Сцевола растерян. Его глаза никогда мне не казались более потерянными чем сейчас. Нерона вообще трудно застать врасплох, он всегда готов к атаке, а даже если не готов, то всем своим видом покажет, что так и надо. Это в начале нашего брака, я велась на его поведение и шуточки, маскирующие недовольство или заинтересованность. И я имею в виду уже нормальный брак, после лечения. А теперь я могу с точностью сказать, когда Нерон испытывает тревогу или еще что-то не укладывающееся в рамки его свинского поведения.
Сейчас он более чем нестабилен и это видно хотя бы потому что я не услышала никакого комментария про куклу. Ну что-то он точно должен был сказать. Поэтому я всего лишь качаю головой на его вопрос о том, в порядке ли я. Голова гудит, тело ноет, спина чешется, кстати, как и место, куда воткнута иголка. Не забыть еще, что мой ребенок в смертельной опасности и его хотят вырезать, но, в целом, я спокойна. Легко быть спокойной, когда уверена в своем решении, когда не знаешь последствий своих поступков. Я не спросила у врача ни побочных эффектов лечения, ни гарантии моего выживания. Я не спросила ничего, потому что это не имело значения. Я намерена сделать все возможное, чтобы ребенок выжил, я хочу быть хорошей матерью.
И в голову не приходит, что Нерон может как то не согласиться с моим выбором. Ведь он же отец, он понимает, как важно сейчас успокоиться и принять это решение, чтобы мальчик выжил. Его мальчик. Его и мой. Поэтому его слова об опасности для меня вызывают некоторое раздражение пополам с удивлением.
- Я слышала, Нерон, я не глухая. – произношу я сквозь зубы, возмущаясь этим фактом. – Это даже не обсуждается, ведь мы говорим о нашем реб…
Мои слова прерывает его голос сбившийся на шепот. И вся рассерженность меркнет, когда я понимаю, что он переживает за меня, возможно, даже сильнее, чем за ребенка.
Я видела Нерона разным. За столько лет совместной жизни эмоций было так много, что и не вспомнить всех. В голове столько разных образов мужа, и в основном только счастливые, беззаботные, шутливые. Кажется нам все-таки удалось выгнать из моего разума прежнего Нерона, который пугал меня по ночам. Но сейчас муж выглядит так по-другому, растерянно, боязливо. В его голосе сквозит обреченность. Нет громких высказываний, нет оглушительных аргументов, безбожного крика ненависти или злости, холодного смирения. Пронзительно-голубые глаза, смотрящие с немым вопросом и руки, горячие, крепкие, цепляющиеся в мои. И я, совершенно не знающая, как на это реагировать.
Это ведь не просто забота, ведь дело касается не сломанной руки или ночных кошмаров. Дело в моей жизни, которую я могу потерять ценой жизни малыша. Забавно, я когда-то думала, что в 34 года последую за мамочкой. А в итоге я сама стала матерью, отнюдь не планируя, что могу лишиться жизни.
Я приподнимаюсь на кровати и отодвигаюсь в сторону, чтобы освободить немного места.
- Иди ко мне. – тяну Нерона за руку, настаивая, чтобы он лег рядом.
Койка небольшая, но и мы не отличаемся размашистыми размерами. Я прошу Нерона устроиться так, чтобы наши лица были на одном уровне и поворачиваю к нему голову, беря его руку в обе свои.
- Я же не одна. – шепчу я, хотя никто нас не видит и не слышит и все же, я понимаю, что мои слова настолько интимны, что даже обычный голос будет для них криком. – У меня есть ты. И наш сын. – я не хочу ставить Нерона перед фактом, что я решила не кесарить и он ничего не может сделать. Не хочу чтобы он думал, что я настолько обезумела, что не понимаю всего риска. Я хочу, чтобы он услышал мои собственные мысли. – И нет ничего важнее его жизни. Ты поймешь это, когда он родится, когда ты возьмешь его на руки, когда посмотришь на него. – я провожу ладонью по щеке мужа, зарываясь в его волосы и приближаясь ближе, словно собираюсь сказать большой секрет. – Я очень-очень сильно тебя люблю. – голос слегка дрожит от волнения, но я продолжаю. – И ты даже не представляешь, как сильно. Я люблю твоего сына. Потому что он твой. – прижимаюсь своим лбом к его. – Что такое месяц в сравнении с… - и я не договариваю, потому что и так без слов понятно, что я хотела сказать. – Неужели ты думаешь, что я позволю себе отпустить тебя в легкую жизнь? Неужели думаешь, что позволю кому-то или чему-то отобрать у меня возможность увидеть нашего сына у тебя на руках? – я перекрываю шутку боле чем серьезной вещью, хотя слов все равно недостаточно, чтобы показать ему, что он меня не потеряет. Хотя и не могу напрямую этого обещать. Сама не знаю. Знаю, что не хочу. – В мире еще слишком много бандитов, от которых ты должен меня защитить. – целую мужа, так нежно, как только могу. Хрупкий момент, каждое слово было подобрано с особой тщательностью. Потому что важно, чтобы он знал, как много для меня значит.
Я специально произношу последнюю фразу возрождая в памяти его первый день дома, после завершения лечения. Я была обдолбана наркотой, он спас меня тогда, стал тем, ради чего я теперь живу. И обещал мне что я не буду одна, что он будет рядом.
- Не переживай за меня. Тем более тебе будет чем заняться. – я хитро улыбаюсь, сжимая его руку крепче, чтобы подготовить к следующему удару. – Ты ведь остаешься с Валерой один на один.

Отредактировано Regina Lucia-Scaevola (2015-02-26 23:13:23)

Слова Нерона приоткрывают для меня завесу того, что я чувствовала по отношению к нему, но никогда не предполагала такого к себе. Для меня странно знать, что за меня беспокоятся, хотя я совершенно точно понимаю о чем говорит муж, потому что тоже самое чувствую к нему. Тоже боюсь его потерять и даже не могу вспомнить, как жила раньше без него. Что меня интересовало? Деньги? Популярность? И только сейчас, лежа рядом с дорогим человеком понимаешь, как пуста была жизнь до всего этого.
Мне чертовски страшно и с моим отсутствием самосохранения это тоже странно. А впрочем, ведь я сейчас боюсь не за себя, а за ребенка, что живет внутри меня. А еще за Нерона, потому что вижу как ему тяжело все это переносить и не иметь возможности чем-то помочь. Он всегда был человеком действий, а сейчас от него совершенно ничего не зависит и я вижу, как это убивает его изнутри.
Неправда. Он не прав. Он нужен мне, нужны его слова, тупые шутки, колкие замечания, насмешливый взгляд, тем не менее полный любви. Он нужен мне весь, без остатка и даже больше. Мне нужна его жизнь, хочу чтобы всю ее провел со мной. И во многом это желание заставляет меня быть уверенной, что все образумится и мы как-нибудь переживем, перетерпим и этот этап нашего долгого и болезненного брака.
- Все будет хорошо. – шепчу я, оставляя поцелуй на его лбу. Позволяю себе эту маленькую ложь, которая если присмотреться и не ложь вовсе, а скрытый вопрос, надежда, просьба. Все будет хорошо. С ребенком все будет хорошо. Я не допущу, чтобы ему причинили вред, хотя пока единственная, кто причиняет ему вред – это я.
Его реакция на Валеру заставляет меня засмеяться. Вот уж с кем мир был невозможен, так это с моей псинкой или недособакой, как он ее называл. Но Нерону было не отвертеться. Я предполагала, что некоторые обязанности он может свалить на Мелиту, тем более, что служанка неплохо справляется с моей масечкой, но было и то, с чем Нерону придется справляться самому. Хотя и боязно мне оставлять Сцеволу с псинкой. Убьет же и глазом не моргнет, как он это умеет. Сядет своей худосочной жопой на мою девочку и только мокрое место останется. И если только такое произойдет, я ему потом веселые горки устрою, он на свой зад с полгода не сможет сесть.
- Какая щедрость. Нет, нет, нет, Сцевола, тебе не отмазаться. Деньгами не откупишься. – уверяю я его, смеясь и держа его лицо ладонях. – Тебе придется поухаживать за Валерой пока меня не будет. И пусть это будет маленький предварительный тест. Я хочу вернуться домой и увидеть мою животинку жи-вой. – слегка щелкаю мужчину по носу, в ответ на что он трется своим носом о мой. – Иначе сына в руки не получишь.
Нерон спрашивает про имя и меня тут же переклинивает. Валера уходит на второй план, а мысли далеко уходят к тем книгам имен, которые я так часто перелистывала в поисках подходящего имени для сына.
- Я думала о том, что имя должно быть созвучным, но нетипичным. Мягким. Немного мягкости нашей семье не помешает. – я улыбаюсь, закатывая рукав Нерона на той самой руке, где у него татуировка по венам. И начинаю водить по линиям пальцем, задумчиво и мечтательно. – Остановилась на трех вариантах: Максимилиан, Валентин и Аврелий. - задумчиво смотрю в потолок, пытаясь представить как будет выглядеть малыш. – Но твои варианты тоже принимаются.
Я поворачиваю голову и снова смотрю на Нерона. Он устал, он не спал с самого утра и это видно по его помятому лицу и уставшим глазам. От него не пахнет табаком значит, он не курил совсем. И понимание, что он все это время провел возле меня заставляет меня испытать и счастье и вину одновременно. Я просто очень сильно люблю его, и не хочу, чтобы он страдал. Не хочу, чтобы думал, что кошмар с Ирис может повториться и он потеряет меня, что я уйду не попрощавшись. Не о чем беспокоиться, ведь я не уйду, не собираюсь.
- Иди домой, милый, ты устал, тебе надо немного поспать. И ты слишком близко, и, к слову не один от воздержания старадаешь. Я позвоню тебе через пару часов и скажу что привезти. И как раз подумаю над полным списком вашего следующего месяца с Валеричкой. – на самом деле, скорее всего, я завалюсь спать, потому что усталость в теле такая, что никому не пожелаю. И Нерону нужно немного вздремнуть, он такой бледный, что на лице одни глаза. Но все же я издеваюсь, потому что с ним нельзя иначе, нельзя нам обоим позволять себе думать о плохом.
Впрочем уже через неделю "лечебных" систем, я уже едва ли могу о чем-то долго думать. От них безумная усталость и тошнота круглые сутки. Я практически ничего не ем, хотя медсестра регулярно приносит больничную супер-еду для беременных: овсянка на молоке, хлеб, фрукты, яичница. И чего там только не было. Мне везло, если я могла съесть хотя бы тост с маслом, все остальное летело на свалку. Я немного похудела, отчего лицо стало острее, а глаза немного потускнели, но в целом не было ничего выходящего за рамки, о чем бы врач нас не предупредил. Естественные побочные действия лекарства.
Нерон приходил каждый день, валяясь со мной на постели, иногда выводя меня на улицу, если состояние позволяло. А если не позволяло, то я терроризировала его вопросами о Валере, чтобы отвлечь себя от тошнотиков.
- Ты разговариваешь с ней перед сном 5 минут? Я же говорила тебе, иначе она уснуть не может и ее мучают кошмары. Возил на уколы для суставов? Моешь лапки после прогулки? Стрижешь коготки и шерсть на лапках? Мелите она не дается, а девчонка слишком пуглива. Масло для шерсти не забыл и таблетки для желудка? Я же тебе говорила, что если она не ходит в туалет больше пары дней, то нужно дать ей полтаблетки слабительного. Ты вообще следишь за этим вопросом? А по расписанию у нее вот-вот должна начаться течка, держи ее подальше от всяких псов, которые позарятся на мою девочку.
И перечисляя этот еще не полный перечень того списка, что я ему составила, я умудрялась криво, но держать серьезное лицо. Пожалуй, это была одна из немногих тем, которые веселили меня и отвлекали. А иногда я уставала так, что говорить много было трудно и я засыпала рядом с Нероном, не дожидаясь его ухода.

Отредактировано Regina Lucia-Scaevola (2015-02-27 20:14:24)

Я вижу как Сцевола до безобразия юлит, когда разговор касается Валеры и конечно, я не ожидала, что он бросится выполнять все мои указания, потому что половину дня Нерон проводил со мной, другую половину – на работе. Когда же ему еще заниматься псиной? И честно говоря, меня это мало беспокоило. Хватало уже того,  что по его возвращению домой, собачка была единственной, кто его встречал, а значит это выводило Нерона. Я очень надеялась, что это хоть как-то продержит его в тонусе, так сказать в боевом настрое.
Он приходил часто и надолго, полностью уделяя время мне или сыну. Забавно, сначала мне казалось, что дни в больнице пойдут нудно, доводя меня до психоза. Я каждый день хотела выгнать Сцеволу из палаты, потому что боялась, что ситуация напомнит ему нарко клинику. Но ничего подобного не было, ни воспоминаний, ни мелькающих образов. И это постепенно успокаивало меня. Наверно, поэтому я не стремилась отпускать Нерона даже когда чувствовала, что вот-вот провалюсь в сон.
Последнее кстати тоже было для меня неким страхом. Я боялась, что без Нерона кошмары вернуться, боялась, что произошедшее подорвет нервы и я снова увижу тот ужасный кошмар с Октавием и одеялком. Но ничего подобного не было. Сон был глубокий и черный и я думаю, все дело в легком успокоительном, которое в меня вливают вместе с лекарствами.
Больше всего мне нравится, когда Нерон разговаривает с малышом. Он и сам ведет себя в такие моменты, как ребенок и это еще больше дает мне понять, что сын будет в отца. Почти всегда, едва Сцевола начинает выспрашивать у сына про погоду и настроение, Аврелий тут же подает знаки жизни.
- Кажется ему нравится папочкин голос. – смеюсь я, делая обиженный вид. Но я ничуть не расстроена, что малыш отзывается на голос Нерона резче чем на мой. В конце концов, меня ребеночек слышит постоянно, я веду с ним беседы во время систем и перед сном и по утрам. Он уже наверно так привык, что едва родится, не будет обращать на меня внимания. И все же, мне дико нравится, как Нерон изображает из себя неуклюжего отца, ведь я знаю, как он на самом деле волнуется.
Мы не изображаем счастье во время беды, мы действительно его переживаем. В то время как другие впали бы в расстройства, все, что нам остается делать, это жить как раньше, просто в других условиях. Потому что мы уже так много пережили, что научились принимать те или иные удары судьбы. Да, жизнь любила нас попинать, словно футбольные мячи.
Ах, эта сука судьба.
Сегодня мне немного лучше. Идет вторая неделя лечения и наверно, я просто начала привыкать к лекарству. В любом случае, самочувствие мое куда лучше чем пару дней назад. Я перелистывала журнал, отходя от системы и раздумывая, что позволю сегодня утащить себя на прогулку. Мне не хватало свежего воздуха, я уже давно не гуляла. И вообще ощущение как будто у меня ремиссия рака. Слышу как открывается дверь, но голову не поворачиваю. Когда долго лежишь в палате, начинаешь привыкать к постоянным хождениям медсестер. Однако резко ударяющий в нос запах одеколона доказывает, что это совсем не сестра. Тогда в голову приходит одна единственная мысль.
- Боги, ты сменил парфюм или сразу вымылся в сточной канаве? – я морщусь от запаха, потому что бьет по рецепторам ну просто ударно.
Поднимая суровый взгляд на Сцеволу, понимаю, что это далеко не Сцевола.
- Что ты здесь делаешь? – не приветствий, ни радости, только холодный вопрос, зависающий в воздухе над моей головой, словно назойливая муха.
Октавий несмело проходит вперед и садится возле моей койки. Плохой знак.
- У меня здесь жена. После операции лежит. – говорит он, придвигаясь ближе.
- Не знала, что вы ждете ребенка.
- Уже не ждем. – тихо отвечает он, пряча взгляд. – Это была наша третья попытка.
Я молча смотрю на него, не понимая, чего он от меня хочет. Сочувствия? Так мне не жаль Октава. Мне жаль его жену, которая под давлением семьи пытается уже в третий раз выносить сына и в третий раз теряет его. У них нет детей и вряд ли когда-нибудь будут, если учитывать вечно слабое здоровье миссис Таурус.
- Чего ты хочешь?
- Поговорить.
- Нам не о чем говорить.
- Скажи мне правду, Регина. Ты была беременна. – он утверждает, но мне все равно.
- Не была.
- Я не такой идиот. Я наблюдал за своей женой, я помню твои симптомы, я помню, как ты себя вела. Просто скажи мне правду, Реджи, пожалуйста.  Я просто не могу жить с этим. – он смотрит на меня молящим взглядом, но внутри меня абсолютная пустота. Ничего не осталось к этому человеку, ни презрения, ни жалости, ни ненависти. Просто ничего.
- Не было никакого ребенка, Октав. – вру я, глядя на него влажным потухшим взглядом. –Это была просто шутка.
- А со Сцеволой ты тоже так шутишь? – внезапно он звереет и подрывается со стула.
- Зачем? Мне же с ним не скучно. – тут же выдаю я, даже не задумываясь. И добавляю, - Я же люблю его.
Октавий молча проглатывает оскорбление, которое я ему нанесла. Его руки сжимаются в кулак, галстук приспущен, рубашка помята. Кажется он провел в больнице много времени. Он зол и я так удачно подвернулась под руку.
- Ты хочешь сказать, что делала аборт еще от кого-то? – шепчет он, вперив в меня гневный взгляд. – Иначе почему ты в этой палате, на этом этаже, где держат беременных с угрозой преждевременных? – он внезапно хватает меня за руки и громко кричит. – Так ты хотела забеременеть? От паршивого торчка, который тебя избивал и ноги об тебя вытирал? После неудачного аборта? Такого искалеченного ребенка ты хотела, Реджи? Ты убила моего ребенка, чтобы в итоге залететь от наркомана? – он больно сжимает мои плечи, а все о чем я могу думать это о том, как он прав. И мне даже отвечать не нужно, потому что неудержимая истерика подступает к горлу и я не могу ее сдержать. – Ты убила моего ребенка, ты искалечила меня. Ты не заслуживаешь счастливой жизни, поэтому ты сейчас здесь, поэтому твой ребенок будет таким же больным, как и ты. Потому что и его искалечишь. Потому что его мать – ты, а отец – грязный обдолбанный наркоман. Тебе отзовется Реджи. И ты получишь свое за то, что сделала со мной.
Он исходит на такую истерику, что я уже ничего не слышу, кроме шума в ушах. Я захлебываюсь слезами, легкие сжимает спазм. Его слова больно ударяют, потому что даже в своей голове я не допускала их возникновения, так было страшно. А он так легко бросает мне обвинения в лицо. Заслуженные.

Происходящее кажется мне страшным кошмаром, словно Октав выполз из моего сна в реальность и теперь мне не проснуться, не вырвать из цепких когтей страха. Они оставляют следы на моих плечах в виде синяков, которыми Таурус словно расписался, подводя итог нашей небольшой истории.
И ведь он прав, я столько раз себя осуждала за то что сделала аборт, но не потому что убила ребенка, а потому что стала похожей на мать, но сейчас, когда я сама вынашивала сна, когда сама стала матерью я и представить не могу, каково Октавию теперь понимать, что его возможно единственный ребенок в этой жизни был убит, без его, Октавия, разрешения и даже уведомления. Списав все на шутку, так посмеявшись над ним, я наверно убила и в Октавии что-то очень важное, но мне не было дело, я заботилась только о себе, о своем будущем, в котором теперь страдают все вокруг меня. И если раньше на это можно было закрыть глаза, забыть, словно зонт в кафе, запереть куда-то очень глубоко в себя, потому что не поднимались никогда такие разговоры между мной и Нероном. То теперь Таурус так громко кричал об этом, так обвинительно и так отчаянно, потеряв рассудок и самоконтроль, что ничего не остается, кроме как сжаться от его рук, отворачивать лицо от его взгляда, лишь бы все это закончилось.
Я возможно и не заметила бы, что кто-то ворвался в палату, но Таурус сам привлекает внимание к вошедшему, сбрасывая меня обратно на подушки словно куклу, к которой он внезапно потерял интерес. Удар не сильный, но гулко отдается в животе. Но боли я не чувствую, я вообще ничего не чувствую, только острое желание закрыть глаза, провалиться сквозь землю, исчезнуть, раствориться в воздухе, чтобы не было ни прикосновений, ни слов. Я бросаю взгляд на зашедшего Нерона и успокоение в глазах граничит с мольбой о спасении. Я просто не могу все это слушать, я не хочу, я не могу, не могу. Просто сделай что-нибудь, чтобы все это закончилось, пожалуйста!
Драка разворачивая частично на моих глазах, а я только вжимаюсь в койку, поддаваясь этому хаосу и не разбирая что происходит. Нерон берет Октавия за горло и эта хватка мне знакома и внутри снова зарождается страх. Ему нельзя вспоминать, нельзя возрождать эту жестокость, иначе все может пойти прахом.
Я слышу из коридора крики, слышу как Нерон опровергает догадки Октавия и меня начинает колотить от копошения, которое происходит за стенами. Полукрики медсестры, мужские ожесточенные голоса, а я только закрываю уши рукой и зажмуриваюсь, чтобы создать хотя бы иллюзию тишины. Шум в ушах такой оглушительный, что не позволяет мне сосредоточиться и я только тихо сама себе нашептывая, сквозь слезы: «прости, прости, прости!»
Я не знаю, перед кем я извиняюсь. Перед Октавием, что разрушила его жизнь, перед Нероном, что теперь ребенок платит за мои ошибки, перед сыном, который едва ощутимо подает внутри меня признаки жизни, взбудораженный визжащей нервной системой, а может перед тем ребенком, которого не было. Этот малыш был моим, частью меня, в то время как я беспокоилась только о том, что этот ребенок от Октавия. Почему привычка думать только о себе не позволила мне в тот раз понять, что вот оно – мое продолжение, мое наследие, то, что я могу оставить после себя, то что я могу не сломать или разрушить? Потому что думалось только о настоящем, но никак не о будущем.И та самая девчонка, которую я хотела увидеть возможно года через два, могла бы быть у меня давным-давно и сейчас ей было бы около 9 лет и у нее были бы мои глаза. И плевать, что она была бы не от Нерона, зато она была бы значительной частью меня. Ребенок, который был, но от которого я открестилась в первые же минуты, как узнала о нем. Бесконечное презрение к себе, безразмерная вина перед покойным ребенком. И только: «прости, прости, прости…»
И так до одури, пока не чувствую, как чьи-то руки касаются лица, привлекая к себе внимание. Я с трудом разлепляю глаза, чтобы увидеть лицо Нерона, его голубые глаза, напуганные и тревожные. И я как будто не слышу его вопросов, разжимая уши и касаясь живота. Малыш в порядке, нет ни болей, ни рези, никаких тревожных ощущений. Вот только руки до боли сжимают одеяло, а я силюсь ответить на его шутку, заверить, что все хорошо, поддержать попытки все наладить, но не могу.
- Прости… - которое я выдаю то ли на автомате, то ли осознанно.
Возможно я даже не вижу Сцеволу, а говорю с кем-то позади него, как в ту ночь, когда мне померещился отец, вместо мужа. И до сих пор не понимаю, кто мерещится сейчас: Октавий или погибшее дитя.
Я не отрываю глаз от Нерона, постепенно цепляясь в его руки. Костяшки пальцев заметно побагровели. Убил ли он Октавия или все обошлось? Кажется Таурус улучил момент и разбил ему нос. Как сильно? Этого всего не должно было быть,  ни Октавия, и Нерона, ни ребенка. Я должна была остаться одна, а Сцевола должен был скуриться до смерти, а Октав должен был заиметь дитя от своей жены. Но вместо этого мы имеем разбитые костяшки, начинающие проявляться синяки на плечах и сломанные жизни.
В палату влетает врач. Он зол, это видно по его холодному взгляду и сцепленным зубам. Он подбегает к моей койке, проверяя показатели жизнедеятельности, и требует медсестру принести какое-то лекарство.
- Мистер Сцевола, я вынужден вас предупредить, что если еще хоть раз подобное повторится в моем отделение, то все ваши визиты будут прекращены. Вы и так слишком пользуетесь добротой мед персонала, находясь здесь больше, чем положено.
Медсестра приносит какую-то ампулу со шприцом, и содержимое быстро отправляется мне в руку. Чувствую как напряжение покидает тело и я будто растекаюсь на постели. Безумно клонит в сон, а способность говорить тут же пропадает.
- По хорошему я должен вызвать отряд миротворцев, которые заберут вас в тюрьму. – продолжает доктор, ожесточенно глядя на Сцеволу.
Что ты такое говоришь, идиот? Если я сейчас встану, то твой халат окажется запихнут в тебя, словно ректальный градусник. Они не посмеют забрать у меня Нерона, чтобы он там не натворил, избил ли он Октавия или убил. Мне плевать, он должен быть рядом со мной. И я слабо сжимаю его руку, чтобы показать, что никуда его не отпущу.
- Принесите… - шепчу я.
- Что? – звучит вопрос от врача, который приближается ко мне, чтобы лучше слышать.
- Принесите моему идиоту лед для носа… и обработайте руки…иначе следующее, что вы…
Но договорить мне так и не удается, потому что именно за этим увлекательным диалогом я засыпаю. Доктор дал мне какое-то успокоительное, видимо, опасаясь, что я настолько впаду в истерику, что это повредит ребенку. Все вполне логично, кроме того момента, что я бы не впала в истерику. Она и так постепенно затухала, чем дольше я чувствовала тепло Нерона рядом.
- Она проспит пару часов. – уверяет врач Нерона и перед уходом дает наставления сестре, чтобы она оказала мистеру Сцеволе всю необходимую первую помощь, если ему таковая понадобиться при этом упомянув, что у них не пункт первой помощи и такое внимание будет первым и последним. При повторении таких событий любое хорошее отношение к шумному посетителю будет забыто и нарушитель спокойствия будет отправлен по назначению.
Я просыпаюсь, когда за окном уже темно. В палате никого нет, кроме меня и Нерона. Он лежит рядом, набивая что-то на планшете, но стоит мне подать признаки жизни, тут же его откладывает. Я не успеваю ничего сказать, когда заходит медсестра, будто отслеживая мое пробуждение и сообщает, что сегодня вторую систему лекарств для малыша ставить не будут, из-за сильного нервного потрясения. Затем девчонка быстро ретируется, снова оставляя меня с мужем наедине.
Наверно, я выгляжу со стороны растерянно и виновато. Хотя внутри уже нет того хаоса, который бушевал еще какое-то время назад. Сейчас тихо и спокойно и только тихое тиканье часов и умеренное дыхание Сцеволы над ухом. Я уже не помню, что хотела сказать перед тем как уснула от успокоительного, но вместо этого в голове куча новых мыслей, которое впрочем разлетаются, стоит их коснуться языком.
- Спасибо. – шепчу я, глядя на мужа. – Что у тебя нет инстинкта самосохранения. – Спасибо, что бросился на Октавия, спасибо, что вытащил его из палаты за горло, за то, что оградил меня от всего это. – Спасибо. – я трусь носом о его подбородок, пряча лицо у него на плече. – Ты же не убил его, правда? Никаких денег не хватит, чтобы нанять адвоката для тебя.
А в голове вновь проскакивают моменты с ожесточенным лицом Нерона. Сейчас он спокоен, выглядит таким, каким я привыкла его видеть, но все же тревога проскальзывает в голове. Насколько сильно это пошатнуло его?
- Ты в порядке? Ты был очень зол. – я стараюсь очень аккуратно подобрать слова, потому что агрессивное напоминание будет сейчас не в тему. – Не хочется вмазать в стену пару старых знакомых? - и когда я говорю вмазать я имею в виду, конечно не старых знакомых, хотя и они здесь не случайно.

Нерон ни капли не понимает на что я намекала. Мне нужна пара секунд, чтобы осознать, что те страхи которые живы во мне, теперь окончательно мертвы в нем. Он даже не заметил, что его запал мог стать напоминанием о прошлом и это меня успокаивает. Если он об этом не задумался, значит перемены в нем гораздо более значительны, чем можно было подумать. И ежедневный страх, что он сорвется, который жил во мне до этого мгновения, понемногу затухает, замещаясь уверенностью, что все с ним будет нормально.
Я глухо смеюсь, принимая его попытку восстановить бодрое состояние духа. Так и правда будет лучше, потому что нужно думать не о том, что произошло, а о том, что осталось всего пару недель потерпеть этот кошмар и тогда мы увидим нашего сына. Живого и здорового, вопреки всем обещания и проклятиям Октавия.
Таурус – несчастный человек, хотя я и не жалела его ни капли. Слабость характера от природа – это сама плохая шутка природы. Это недостаток, которым будут пользоваться все, кому не лень. Неудивительно, что он ненавидел всю нашу семейку. Смотреть как твоя бывшая подружка вынашивает сына от наркомана, при этом убив твоего совершенно здорового ребенка, это еще куда ни шло. Но гораздо тяжелее ощущать свое собственное безвыходное положение, понимать, что у тебя никогда не будет ребенка от нелюбимой жены, в то время как та же чертова бывшая подружка вполне счастлива со своим наркоманом. И они счастливо вынашивают и лелеют будущего урода-ребенка, который просто обязан родиться таким же больным выродком как и его родители. Не удивлюсь, если пол Капитолия ожидало, что у нашего первенца будут рога и копытца, потому что Нерону то их явно не хватало. А неплохой кстати будет костюм на Хэллоуин. А я буду ведьмой. Спорю желающих меня сжечь инквизиторов будет полно.
- Ударить женщину? О, нет, это слишком просто для тебя, Сцевола. Ты скорее замахнешься на гориллу вдвое тебя больше по всем параметрам. – я отклоняюсь от мужа, чтобы заглянуть ему в глаза. Да, он абсолютно спокоен, хотя и мелькает в глазах тревога, когда спрашивает о моем самочувствии.
Я прислушиваюсь к себе. Ничего необычного не замечаю, все как прежде. Живот такой же большой, состояние относительно бодрое, хотя и немного сонное. Я все так же беременна желанным сыном от любимого мужа. Вселенная такая же большая как обычно. Ничего не изменилось и Октавий не пошатнул тот мир, который наконец установился в моей жизни. Не мог пошатнуть, потому что ничего к этому человеку у меня нет. Да, он вспомнил мне аборт, но я никогда о нем и не забывала. А что касается нашего с Нероном сына, то он очень сильно ошибается. Не может ребенок быть слабым в семье двух абсолютно сломанных, но собравшихся по кусочкам людей.
- Мы в порядке.  – убеждаю я Нерона. – Я видела врач отчитал тебя как мальчишку. – смеюсь я, проводя рукой по бороде Нерона. Отпустил ли он ее специально или растерял всякий стыд и с моим переездом в больницу перестал бриться из-за лени, но в этот раз мне очень нравилась это его небрежность. Он выглядел старше чем есть и борода придавала ему какой-то особый пафос. – Еще немного и поставил бы в угол. Учись как надо воспитывать. Думаю, наш сын будет часто проказничать.
Я оборачиваюсь в сторону окна и замечаю на столике рядом с койкой букет цветов в вазе. Розы выглядят очень нежно и запах от них не навязчивый. Как раз то, что мне не хватало – свежесть. Хотя на улице был разгар лета, время близилось к августу, но никакой жары в палате не чувствовалось из-за кондиционеров. Однако вместе с тем и свежести воздуха не было. А тут эти цветы, которые напоминали скорее раннюю весну, чем лето.
Нерон принес мне цветы? Это довольно странно и необычно. За все почти 5 лет брака, он ни разу не дарил мне цветы. Бриллианты были, кольца были, снежок в голову был, плетка и наручники… а, нет, это не от него. Подарки были разными, но такой вот наивный впервые. Словно мы и правда молодая пара, только начавшая встречаться, но уже ожидающая пополнение.
- Только не говори, что оборвал кустарник возле больницы, иначе тебя точно выставят отсюда.- притягиваю мужчину к себе и целую в благодарность не за букет, а за то, что он рядом.
Следующие полторы недели идут ровно, медленно, но волнительно. Врач назначает дату родов, я усердно готовлюсь, разбирая горы каталогов по детской одежде и подбирая вещи для малыша, Нерон  в свою очередь приносит мне эти каталоги и я запрягаю его выбирать одежку вместе со мной. В процессе я еще решила, что надо бы Нерону подобрать пижаму как у сына. Должно быть забавно и умилительно. Попутно встречаюсь с хирургами, которые обеспечат мне плоский живот без шрамов после родов, еще консультируюсь с другим пластическим хирургом по поводу груди, но это вопрос уже далекого будущего, когда я перестану кормить грудью. Правда первые два месяца малышу придется пожить без моего молока. Лекарства немного повредили иммунную систему и организм в целом, так что придется обойтись без естественных кормлений.
Нерона я пыталась убедить не сидеть весь день под операционной, пока я рожаю. Ему лучше было отвлечься чем-то типа работы. А как только ребенка вынут из меня, то он сразу будет переведен в специальный бокс для лечения. Нам сказали, что в первый день малыша еще нельзя будет брать на руки никому, кроме медсестер прошедших сан обработку перед входом в бокс. Нужно было удостовериться, что его иммунная система в норме и он может без проблем контактировать с людьми. Я же должна была оклематься к вечеру после наркоза. Так что мысль о том, что Сцевола останется на весь день один на один со своими страхами меня не устраивала. И я отчаянно капала ему на мозги, что за все это время он так запустил работу, что пора бы окунуться в нее с головой, пока вся остальная часть семьи при делах. Тем более что Нерон ничего не сможет сделать, никак не сможет помочь и я не хочу видеть его исхудавшее за сутки тело, как только проснусь.
До родов оставалось три дня, когда ночью меня внезапно снова схватили те жуткие боли, из-за которых я поступила в больницу. На этот раз кровотечение началось сразу и недолго думая, врач отправил меня на операцию. Между приступами боли, я пыталась сообщить медсестре, чтобы она позвонила Нерону и сказать, что я рожаю. А вот на то чтобы она сообщила это мягко и не говоря ему, что у  меня опять открылось кровотечение, я сказать так и не смогла в силу сильнейших спазмов и потери сознания. И пока я была еще в состоянии думать, я с горечью понимала, что Сцевола снова проведет бессонную ночь в ожиданиях.
Спустя 2 часа после начала, первым из операционной вывезли ребенка, и сразу отвезли в стерильный бокс, где должны были проверить его состояние здоровья, органы жизнедеятельности и определить срок, сколько он еще должен пробыть в больнице под наблюдением врачей. Спустя еще 4 вывезли и меня в послеоперационную палату.
- С вашим ребенком все хорошо. Органы формированы правильно и он вполне здоров. Однако вес его не набирает нормы, поэтому мы его подержим неделю, а там уже будем исходить из ситуации. – сообщает врач Нерону, едва выйдя из операционной. – С вашей женой немного сложнее. Во время операции она потеряла много крови. Мы сделали переливание, но как вы сами понимаете, это осложнило хирургам работу. Сейчас она стабильна, мы сделали се, что смогли, но когда она проснется я не могу сказать. Нагрузка на организм и мозг была очень тяжелая. Она может проспать от суток до нескольких дней. При худшем стечении обстоятельств, я предполагаю кому. Но не стоит ожидать самого плохого. Мы успели восстановить кровяное давление до того, как сердце отключится, так что операция прошла вполне успешно.
Я понятия не имею, что там прошло у них на операции, но у меня на операции я пару раз почти ловила за хвост белый свет. А когда я просыпаюсь в палате ночью спустя 2 дня, я очень даже радуюсь, что не вижу никакого света, иначе глазам было бы очень больно. Им даже сейчас больно, потому что тьму видеть привычнее, чем полуосвещенную комнату.
Попытки что-то сказать или кого-то позвать оказываются абсолютно тщетными, потому что в горле пересохло и я выдаю только глухой кашель который болью отзывается во всем теле. Несмотря на совершенно гадское ощущение как внутри, так и снаружи, чувствую необычную легкость. Живота нет. Значит, я родила, значит, ребенок родился. И вот уже с языка хочет сорваться очередной крик с вопросом, где мой ребенок и как он, но я только сиплю что-то неразборчивое в темноту, к которой глаз так и не привык.

У меня ощущения, будто я выброшенная на берег рыба, трепыхаюсь в жалких попытках вернуться обратно в родную среду. Без воды так тяжело. А еще тяже от этой тупой легкости во всем теле. Чувствую себя немного пустой, словно забрали значительную часть меня. И по большому счету так и есть, иначе как еще назвать роды? Когда живая часть тебя отрывается и начинает свою самостоятельную жизнь отдельно. А как мне теперь жить? Я так привыкла к этому маленькому чуду внутри меня, маленькому, но тяжелому, постоянно пихающемуся и заставляющего меня чувствовать себя совершенно особенно.
Но ощущение пустоты меркнет в ту же секунду, едва родне ладони накрывают мои. Нерон сжимает мои руки легко, но крепко. Что это? Знак того что все нормально и мне нужно перестать волноваться или наоборот предупреждение, крепись, новости не самые приятные. Я смотрю на мужа. В комнате темно, но я все же отчетливо различаю знакомые черты лица, бледноватый цвет лица и красные от недосыпа глаза. Или он плакал? От чего у тебя красные глаза? Я не могу понять.
Он успокаивает меня, но мне не это нужно. Мой взгляд наверняка ярче любых громких вопросов, любых прикосновений. Что с нашим сыном?
- Наш сын спит. С ним все хорошо.
Мне нужно секунд 10, чтобы осознать полноту этой фразы. Он спит. Спит потому что с ним что-то не так? Нет, черт, сейчас же ночь, все нормальные люди спят, кроме нас с Нероном, потому что мы никогда не были нормальными. А еще потому что у нас родился сын. Родился. Он родился. И с ним все хорошо, значит, он здоров. Значит, роды раньше времени не повлияли на его здоровье? Потому что если бы повлияли, я бы никогда себе этого не простила, что не дотерпела эти оставшиеся три дня. Я не смогла бы жить с мыслью, что все, что было сделано, оказалось напрасным.
И я закрываю глаза подаваясь к Нерону и прикасаясь своим лбом к его. И в палате наступает хрупкая тишина, которую нарушает только тиканье часов. Но и этот звук утопает в бесконечной и молчаливой радости, которую я сейчас не просто испытываю, а разделяю вместе с Нероном. Человеком, которого я люблю, от которого у меня сын, самый лучший мальчик на свете. И я даже не могу сказать, сколько продолжается эта тишина, потому что утопаю в ней с головой без возможности дышать и чувствовать время. Мы пережили это, мы справились. Вместе.
- Воды. – хрипло произношу я, спустя какое-то неопределенное время, потому что больше уже терпеть нельзя.
Во рту сухо, как в пустыне, язык еле шевелится, тело бесформенной кучей валяется на койке и пошевелиться чертовски сложно. Наркоз меня медленно убивает и это жесточайший отходняк, который со мной когда-либо случался. У меня даже не сил взять Сцеволу за руку в ответ, не то что держать стакан. Поэтому ему опять приходится меня поить. Губы сухие и я облизываю их едва заканчиваю с водой. Голова болит и слегка кружится, но это не мешает мне думать о том, что произошло, пока я спала. Сколько я вообще спала? Сколько моему сыну лет? 7, 12, а может уже все 30? Потому что ощущение, будто я провалялась во сне добрые полвека. Да, Нерон все так же красив и молод и глаза все такие же живые и яркие. Но мой муженек далеко не показатель. Этот гад будет вечно молодым в силу своей живучести.
- Как он? На кого он похож? Ты его держал? Что сказал доктор?
Вопросов так много, а сил так мало. И желание только одно, увидеть малыша, почувствовать его в своих руках, увидеть его личико и понять, что, вот он, мой ребенок, которого я защищала. Которого мы с Нероном защищали, потому что нет никого ценнее, чем Аврелий.
- Ты опять проторчал в больнице все это время? – ворчу я на Нерона и попутно тяну руку к его лицу, касаясь теплой щеки. – Я же просила тебя. Ты затрудняешь посещение моим любовникам. – я слабо улыбаюсь, но все же я чертовски рада, что Нерон был рядом, не знаю сколько времени, но уверена, что с самого момента, как прибыл в больницу после звонка. – Придется сказать им, что ты у меня в фаворитах, чтоб они отстали. – я снова облизываю губы. Обезвоживание организма – это страшная жуть. И такое мне выпадает второй или третий раз за месяц. – Я соскучилась.
Не передать всеми словами, как я соскучилась по Нерону, будто не видела его целую вечность, будто расстояния были между нами, а теперь даже самым близким контактом не восполнить расставание.
- Черт, как я устала. – выдыхаю я шепотом, когда все тревоги уже миновали и я даю волю своему уставшему мозгу и телу через слова. – У нас выдался довольно нервный год. Можно мне отпуск?
И, черт, для полного и абсолютного счастья мне не хватает только моего сына. И еще очень сильно хочется домой. Хочу домой!

Все у нас будет хорошо.
Потому что у кого, как не у нас? Наркомана и шлюхи.
И вопреки всем заверениям наших «друзей», все у нас буде хорошо.
Нерон с таким энтузиазмом начинает рассказывать мне про ребенка в третьем часу ночи и ведь это самый прекрасный разговор, который я когда-либо с ним вела в такое время. Я вижу как Сцевола оживает и сама чувствую себя легче. Нам пришлось нелегко. И Нерону тоже конкретно досталось, потому что знаю ведь, как он не любит ждать, как не любит бездействовать. Я почти уверена, что в эти дни он не притронулся к работе, потому что неизвестность и страхи заполняли его мозг, отвлекая от всего, что происходило вне этой больницы. Но ведь он видел сына. Это же должно было как-то его взбодрить. Хотя и тут понимаю, что Нерона мне бы никто не смог заменить, даже его ребенок.
Мы были вдвоем очень долгое время, постепенно переставая видеть жизнь без друг друга. С появлением дитя ничего не изменилось, просто появился еще один человечек в нашем узком кругу общения, который нам дорог, который – часть нас, который и есть мы, но гораздо-гораздо лучше. Потому что впереди у него вся жизнь, потому что постараемся оградить его от тех ошибок, которые совершили мы сами, потому что он будет любим и так сильно, что в мире нет настолько любимого ребенка, как наш сын. Мы эмоциональные дистрофики, не умевшие любить, не помнящие, не желавшие. И все же Нерон полюбил вновь, а я впервые. Да, это было нелегко и больно, словно кожу с себя заживо сдирали, но эти мучения стоили того, чтобы сейчас лежать на больничной кровати и говорить о сыне. Ему два дня от роду, но он уже безгранично любим.
Я с сонным жаром поддерживаю идею о доме в Четвертом, слыша как голос Сцеволы постепенно тоже спадает на шепот. Мы так и засыпаем на кровати, не заботясь об уставе или правилах послеоперационного периода. Просто нет сейчас ничего важнее друг друга и мы все так же восполняем время проведенное порознь.
Утром доктор говорил, что я задержусь еще на неделю, как и малыш. Мои вопросы о самочувствии детеныша сопровождаются весьма стандартными ответами, что с ребенком все в порядке, но привести его доктор таки отказывается. Говорит, еще рано. Что значит рано? Я не видела моего ребенка 8 с лишним месяцев! Я должна его видеть прямо сейчас. Однако мои истерики, как и мои попытки встать и пойти к ребенку тут же встречают такую холодную стену запрета, что я невольно перестаю сопротивляться. У этого врача был до жути опасный взгляд. И как только он еще в родильном задержался? Ему бы в патологоанатомы. А лучше сразу в киллеры.
Вечер стоит теплый, не жаркий. Тишина палаты разбивается только моим бурчанием на счет синяков под глазами, худобы лица и проступившими вследствие худобы морщинами. Все это придется долго восстанавливать. Снова куча кремов и масок и убью я на это тучу времени. Не меньше полугода уйдет только для набора нормального веса и возвращения нормальной фигуры. Сбалансированное питание и более активный образ жизни приведет к возвращению привычного тона кожи. Я не переживала за ночные подъемы к малышу, потому что и так много не спала. Но это, конечно, тоже скажется на самочувствии и лице.
Я с усталым и слегка раздраженным фырканьем откладываю зеркало, безвольно опуская голову. Нерон вообще не комментировал мою критику в сторону внешности. Он устал, он до сих пор не покидал палату больше чем на пару часов. И конечно, ему было несколько утомительно начинать заверять меня в красоте. Да и не это копошилось в наших мозгах. Оба пытались найти себе дело, чтобы дождаться появления малыша.
И когда это мгновение настало, вот когда рушится Вселенная. Не с приходом Октавия, не с ссорами или скандалами, даже не с беременностью, а именно в тот момент, когда видишь свое дитя. Все переворачивается, меняет свое значение. Предметы и вещи, которые раньше были незначительными, теперь могли представлять угрозу или теперь уходили в резкий контраст в сравнении с размером ребенка. Так, например, Сцевола теперь кажется гигантом, когда держит на руках маленький сверток.
Я подаюсь вперед, приподнимая голову, лишь бы поскорее коснуться взглядом своего дитя и руки автоматически тянутся к ребенку, такому маленькому, такому любимому. И все теряет смысл, когда он оказывается у меня в руках. Такое маленькое хрупкое создание. Меня предупреждали о том, что может быть послеродовая депрессия, что я могу не испытать тех сильных эмоций, которые могла бы. Но, боги, о чем эти придурки говорили? Как тут не испытать волну счастья, когда вот это мелкое чудо смотрит на тебя сощуренным взглядом и тянет свои сжатые в кулачки ручки, мерно кряхтя и лениво извиваясь. Да что вы знаете обо мне, чтобы говорить, что у меня будет депрессия? Это же самое счастливое, что только могло случиться со мной.
Нерон находится рядом, вглядываясь в малыша так же внимательно, как и я, и весь наш мир именно в этом свертке. И наше «мы» теперь стало на одного человека больше и от этого разрывается что-то больно в груди, не выдерживая такое количество эмоций и будто разрывая сердце напополам, одну часть вкладывая в сына, а вторую – в Нерона. Нет больше меня, есть сын и муж, есть семья, такая, какую никогда не мечтала обрести. Нет больше «я», есть «мы».
- У него твои глаза. – говорю я шепотом, чтобы не напугать малыша. – Боги, Сцевола, он – твоя копия. Признайся, ты же специально отрастил бороду, чтобы вас не перепутали и пеленки случайно не сменили тебе.
Но, боги, какая же я счастливая, потому что все нервы, все ночные кошмары, утренняя тошнота и месяц капельниц все же стоили того и теперь я держу на руках плод всех наших с Нероном стараний. Я притягиваю малыша, касаясь щекой его лба, будто через прикосновения к его коже он станет еще ближе, целую его в маленький лобик и чувствую запах новорожденного. Такой мягкий, ненавязчивый, но очень родной. Запах абсолютной невинности и неустойчивости перед этим большим миром.
- Не переживай, мой маленький. Ты будешь счастлив. Я обещаю тебе. – шепчу я в лобик ребеночку, щурясь от этой огромной любви, которая сжимает сердце.
Через час ребенок начинает плакать, а это свидетельствует о том, что его пора кормить. И будь я не после тех гадских систем, малыш задержался бы еще на час со своими родителями. Трудно было его отпустить, но нам пообещали, что утром мы увидим Аврелия снова.
Через еще несколько дней доктор пришел сообщить нам прекрасные новости, что можно готовиться к выписке. Черт, как хочется домой! Я была на таких радостях, что тут же собрала некоторые вещи, которые отправила с машиной домой. А барахла было столько, что грузовика бы не хватило.
Едва мы с Нероном и сыном переступили порог больницы, как папарацци со своими камерами тут же принялись щелкать вид счастливого семейства. Чертовы ублюдки, никакой совести у них не было. Арес страховал, ограждая от некоторых особо настойчивых, пока я прижимала ребенка к себе, чтобы не дай боги он попал в кадр. Несколько камер пострадали, судя по хрусту, но это меня уже мало волновало.
А как только мы добрались домой, то меня тут же отпустило. Как хорошо быть дома! Будто меня здесь вечность не было. А теперь, с малышом, этот лофт оживет и заискрится новыми красками. Здесь теперь никогда не будет тихо, сын этого не допустит. Кричал он редко, но если уж находило, то конкретно. Сцевола был прав, он в меня, исходит прям на ультразвук и нет ничего роднее этого крика. А в криках я специалист, кричит, значит, жив.
Не разбираясь с вещами и прочим хламом, который мы окончательно вывезли вместе со мной из больницы, я сразу иду с малышом в детскую. Там все именно так, как я оставила. Единственное приобретение, которое было для меня новым, это кресло качалка, устроившееся возле большого окна. И когда Нерон только успел за всеми посещениями меня и работой? Укладывая, ребеночка в колыбель, я стараюсь это делать как можно более аккуратно, чтобы Аврелий не почувствовал никаких неудобств. А он в свою очередь, едва касаясь устойчивой поверхности, начинает кряхтеть и шевелиться, ни на минуту не замирая.
- Неугомонный как и его отец. – смеюсь я, наклоняясь над колыбелью, а потом обращая взгляд на Нерона. – По-моему это гениальная мысль. – киваю головой в сторону кресла и обнимаю мужа. Наконец-то нам не мешает мой живот и теперь я могу быть к нему так близко, как захочу. Только не успеваю его поцеловать, потому что в комнату залетает Валерия, тявкая и почти спотыкаясь.
Все мое внимание тут же обращается к собаченке, и я немного постанывая от остаточной боли в животе, наклоняюсь и подхватываю йорка на руки.
- Боги, масечка, как же я по тебе соскучилась! – я чуть не плачу от этой встречи. Я ведь правда по ней скучала. – Как ты провела выходные с папочкой? – собаченка начинает вылизывать мне руки и я смеюсь, поглядывая на Нерона. – Она более, чем жива, милый. Это прогресс в ваших отношениях?

И, правда, такого засранца, как Нерон нужно было еще поискать. Это гад умудрился даже мою псинку развратить, извращуга. Но было чертовски забавно смотреть, как Валера млеет, едва Сцевола касался ее ушка. Поэтому со временем я перестала бить его по рукам и только шутила, что моя девочка наконец на старости лет узнала, что такое настоящий мужчина. Валера кстати все чаще начала увязываться за мужем, как только он куда-то уходил.
- Только не убей Валеру оргазмом! Она уже слаба нервами! – кричу я им вслед, искренне смеясь над этим театром абсурда.
Ей-богу, я так хотела, чтобы они поладили, и теперь, когда мои тайные желания воплотились в жизнь, от чего мне так страшно, когда моя девочка смотрит на Нерона каким-то особым взглядом. Этот придурок если захочет, ко всем найдет подход. Но вот его подход  моей псине меня несколько пугал. Не так я просила с ней поладить, ну совсем не так. И то ли Нерон слишком ответственно отнесся к моей просьбе, либо тут было что-то не чисто.
Впрочем, самому Нерону было мало дела до Валеры. Все внимание мужа захватил Сцевола-младший. Аврелий был последним кого Нерон целовал на прощание перед работой и был первым кого он целовал после работы. Чаще всего так получалось, потому что по утрам я могла спать, отсыпаясь за все бессонные ночи во время беременности, а по вечерам я старалась подгадать, когда муж возвращается с работы и встретить его на пороге с сыном на руках.
В первую неделю после возвращения из больницы мой сон был абсолютно мертвым и черным. Я дрыхла как суслик, иногда даже не просыпаясь от плача ребенка. И надо отдать должное Нерону, мне это прощалось, ведь мне только предстояло восстановить силы после произошедшего. А еще я почти оргазмировала, когда добралась до кровати и завалилась на живот. Богииии. Это черт возьми прекрасно, потому что во время беременности мне хотелось всякий раз пнуть Сцеволу с кровати, едва я замечала как он сопит лежа на животе. Иногда я его даже будила от обиды. Но теперь стоило мне уткнуться мордой в подушку, как я забывалась сном и могла проспать до самого утра, пока за Аврелием присматривал то Нерон, то Мелита.
Зато, едва я подрывалась, это значило, что уже никто не прикоснется к ребенку, кроме меня. Я всецело  посвящала день только ему одному. Утреннее кормление, потом укачивание, прогулки, игры, разговоры, чтение сказок. Только смена подгузников отходила либо Нерону, либо все той же Мелите. Мой внутренний эстет не мог пережить такого, пусть это даже мой сын.
Постепенно, и я втянулась в эту семейную рутину, подменяя Нерона по ночам и кормя ребенка самостоятельно. А если муж упирался и настаивал, что все сделает сам, тогда я просто вставала и шла за ним в детскую, чтобы понаблюдать, как взлохмаченный Сцевола таскает на руках своего сына, что-то напевая ему или болтая всякую чуш, пока кормит. Это было самое чудесное время дня, видеть их вдвоем, как я и мечтала, таких похожих и таких любимых, что горло порой перехватывало. А я просто стояла, опираясь на косяк и наблюдала, как два самых важный в моей жизни мужчины живут благодаря друг другу.
Иногда мы посещали врача, чтобы убедиться, что ребенок растет в соответствии с нормальными показателями, и еще удостоверяясь, что последствия лекарства оставляют мое тело.
Порой мы так уставали, что кто-то из нас мог уснуть на диване или в кресле качалке за укачиванием ребенка. А иногда мы заносили Аврелия в нашу спальню и втроем валялись на кровати, развлекая малыша и получая невыразимое удовольствие от этого единения.
- Знаешь, если внешне он полная копия тебя, тогда есть надежда, что мозгами пошел в меня. Хотя иногда мне кажется, что нужно быть до безобразия удачливой дурой, чтобы связаться с тобой. – кривлюсь я, целуя мужа в шею и попутно играясь с малышом, который посажен на мой живот. Аврелий весело пускает пузыри из слюней и стреляет папулиными глазками по сторонам, то на Нерона, то на меня. – Вот именно поэтому, сын должен быть явно умнее нас.
Мира вокруг просто не существовало, все сосредотачивалось в этом моменте жизни, которым мы наслаждались и не хотели упустить.
Мое восстановление тоже проходило хорошо и швы постепенно исчезали, живот вернулся в нужную форму и я постепенно начала возвращаться в тренажерный зал, чтобы подкачать пресс и жопу, которая стала больше, а оттого требовала особого внимания. Так же передо мной встала задача обновить гардероб под мои новые пропорции. А в отдел нижнего белья вновь вернулись всевозможные комплекты эротического характера, пижамы были отброшены в сторону, чтобы их сменили сорочки и ночнушки. Я начинала немного оживать с возвращением домой, с нормальным самочувствием и вхождением в примерно тот безбашенный режим жизни, который я вела раньше. А главное, что я вновь начала чувствовать себя сексуальнее.
Приближался день моего рождения, но меня больше волновало то, что Аврелию будет ровно месяц как он родился. Поэтому я оббегала все детские магазины в поисках лучшего подарка для моего сыночка. И хотя я понимала, что малыш слишком мал, чтобы понять, как важен для него этот день, а по большому счету не столько для него, сколько для нас с Нероном, но все же я хотела какой-нибудь запоминающийся подарок. В результате моих забегов я все же купила замечательную подвеску для колыбельной в виде звезд и луны, которая играла колыбельную и медленно вращалась, приводя в гипноз даже меня, но это был не последний подарок, который я запланировала.
Я обратилась все к тому же мастеру по гравировке, который занимался портсигаром Нерона. Мой заказ был готов и установлен через пару дней. Гравировка имени сына. Инициалы А. и С. Были сплетены в своеобразный узор, от которого в стороны уходили листья, ползущие по краям колыбели. Никаких камней, только платина и серебро.
- Мне кажется, нам уже давно нужно сделать официальный герб. Или он у тебя, есть, но такой жуткий, что ты его скрываешь? – спрашиваю я однажды мужа, валясь в постели.

Быть родителем это тяжелый, чертовски тяжелый, но приятный труд. Тяжело укутать его перед прогулкой на улицу, чтобы ему было и не жарко и не холодно, тяжело контролировать количество раз кормления, чтобы он не начал набирать лишний вес, тяжело видеть как он плачет и не понимать от чего. Однажды он долго плакал ночью и я вся изошлась на панику, пытаясь успокоить его, развеселить, Нерон укачивал его на руках. Боги, мы оба с ума сходили лишь бы успокоить ребенка, но к утру все же отвезли его к врачу. Оказалось, что у Аврелия болел животик, но причина была в просто переедании. После этого я купила гребаные весы, самые дорогие, которые только были в магазине, чтобы отмерять положенное количество молока для малыша. Боги, как я тогда напугалась, чуть ли в одном белье не сорвавшись к врачу. После этого все снова наладилось, но первые дни я чутко прислушивалась к каждому вдоху малыша, ожидая когда он снова проснется и начнет плакать. Но он больше так не делал и постепенно меня отпустило.
Чертовски страшно брать на себя ответственность за чью-то жизнь, когда и свою-то с трудом влачишь. И в эти мгновения я благодарила богов, что Нерон рядом. Его жизнь когда-то была сплошным хаосом, пока не состоялся наш всепожирающий брак. Нам удалось схватиться друг за друга, когда мы более всего нуждались в этом. Один всегда вытягивал другого из дерьма. И в родительстве все было точно так же. Когда один уставал и не знал что делать, второй тут же приходил на помощь.
Отношения Нерона к детям вызывало у меня умиление и никогда я не сомневалась, то муж будет хорошим отцом, хотя вот как раз таки муж из него был весьма… контрастный. Поэтому наверно я и чувствую сейчас такую неописуемую радость от того, что он рядом. Если бы я не знала Нерона так хорошо, подумала бы, что это его извращенный метод медленного пик-апа. Интересно нашлись бы еще в Панеме девицы, которые прожили бы с ним дольше трех дней? Зато какой я в итоге отхватила бонус: прелестнейший муж с абсолютно пошлейшим чувством юмора и чудесный сын, так похожий на папочку. Нет, определенно у Аврелия должны быть мои мозги и если это так, то малыш скоро их проявит.
И тогда может быть сын не будет так часто получать от матери по ушам, как это делает папочка, который то и дело нарывается. Специально или это просто борзота с легким привкусом психического расстройства? Потому что не может человек в здравом уме рассказывать мне про мою мифическую грудь, которой якобы есть, при том что у меня уже почти второй размер. И его откатывания в сторону ему совершенно не помогают, потому что я наваливаюсь на него, пытаясь с двинуть с кровати, в результате чего мы падаем на пол. Мне везет, я сверху. Как и в общем-то должно быть. Дальше я предлагаю ему увеличить нос естественным путем и начинаю тянуть его за нос. Долго эта битва не продолжается, потому что сменив гнев на милость, я позволяю Нерону схватить мои руки и поцеловать меня. К сожалению, дальше дело не идет, потому что после родов сексом нельзя заниматься как минимум месяц. Бедный Сцевола.
- Я слышала рукоблудие приводит к слепоте. Ты по ходу переусердствовал.
Я не любила свои дни рождения. А последние шесть, а может и 7 лет я их вообще не праздновала. С тех самых пор как жизнь моя изменилась, как я вышла замуж за старикашку и начала вести размеренный образ жены миллионера. Выйдя замуж за Нерона, я и не предполагала шумные праздники в эти дни. Боялась, что если напьюсь, то обязательно в результате перережу себе вены от счастья, что вот мне 31 и у меня удачный брак и пора бы уже уйти из этой жизни на пике славы. Да и бросила я пить, едва примерила статус миссис Сцеволы. Как оказалось, трезвость помогала лучше, чем алкоголь.
В детстве мои дни рождения были праздником. Шумным, светлым, веселым. Я требовала все, что захочу и мне это отдавалось без вопросов. Мама наряжала меня в красивые платья, девочки мне завидовали, мама писалась от восторга, а отец только холодно улыбался, вручая мне очередную куклу или типа того. Иногда папа так смелел, что приводил на мои дни рождения своих «коллег по работе». Молодых, красивых, длинноногих. До определенного возраста я даже думала что «коллега по работе» это такой особый сорт девушек, которых выпускают со своеобразного конвейера. Папуля был падок на «коллег», и они менялись у него из месяца в месяц. Говнюк мог себе это позволить. Маму часто штырило от этого зрелища, особенно, когда папа уезжал потом с этой «коллегой» «на работу». В общем, да, праздники у меня были веселыми.
Свою молодость я помню плохо. Это было кое количество спиртного и такое количество странных, левых, но красивых и богатых людей, что сейчас припоминая, мерещится только размытое яркое пятно перед глазами. Зато как было весело, когда можешь позволить себе алкомарафон на пару недель.
Ну да, последний мой день рождения я праздновала с Октавием. И это было в стиле того, что я устроила Нерону на его праздник. В смысле, розы, шампанское, ванна, кукла… Ой, нет, все, кроме куклы. Кажется куклой выступал сам Октав, который подарил мне колье и себя. Странно, что не одел колье на себя, было бы здорово. Скучно было.
А потом все закончилось. Я осталась в своих 29, когда жизнь остановилась между страшным темным будущим и ярким красочным прошлым. Зависла, замерзла, замерла. Умерла. Как угодно. Меня это вполне устраивало.
Теперь же, возраст не имеет никакого значения, потому что важно, что не я старею, а мой ребенок растет. И по-прежнему нет смысла отвлекаться на глупые празднования. Однако едва открывая глаза в спальне, я уже чувствую, что что-то не так. Поднимаясь с кровати я иду в ванну, чтобы смыть утренний сон. Потом как водится иду за Аврелием, чтобы пожелать ему доброго утра и чмокнуть моего ребеночка в лобик, носик, глазки, пальчики, боги, я вообще всего его готова расцеловать. Иду в кухню, но останавливаюсь в гостиной.
- Какого…
Вся комната заполнена цветами. Столько букетов разных цветов, и все розы. Нет, не все розы. Лилии, тюльпаны, нарциссы, гвоздики, ромашки. Где он, черт возьми, все это достал? Нет ни одного идентичного по цвету букета. Все в цветах, хоть купайся! Валера бегает от букета к букету и чихает так надрывно, что кажется родит. Как хорошо, что у меня нет аллергии, иначе я подумала бы что Нерон хочет меня прикончить и забрать сына себе. Шок проходит сменяясь таким смехом, что даже Аврелий смотрит на меня непонятным взглядом.
- Вот посмотри, малыш, твой папа очень странный. Ему проще отмазаться за раз, чем продлить процесс. И так во всем. – шепчу я целуя розовую щеку ребеночка и смотрю на записку оставленную на столе. Легкий и озорной смешок появляется на губах. – Вот как… - Свидание значит. Кто на этот раз из его старых знакомых нам встретиться? – Никогда так не делай, масик. Умные девочки на такое не ведуться. А твоя мама слишком глупая и очень сильно любит твоего папу, поэтому в очередной раз пойдет на поводу.
Уношу малютку в кухню, чтобы покормить. Ох, Сцевола, что мне с тобой делать?
Оббегаю все лучшие магазины одежды в поисках лучшего платья. Чееерт, я даже волнуюсь, потому что, черт, это ведь реально свидание. Официальное приглашение и все дела. И за взрослую тетку он, конечно, ответит. Но сейчас лучше и правда подумать о приятнейшей части. Надо подобрать удачное платье. Удачное со всех сторон.
Вечером я привожу себя в порядок, волнуясь как девчонка перед первым свиданием. И с чего бы спрашивается? Столько всего между нами было. Столько всего было, а свиданий не было. Это всего лишь второе, а я даже над нижним бельем парюсь. Меня забирает водитель и везет в неизвестном направлении. Ох уж мне эта таинственность. Нерон пугал меня все больше. Даже спустя столько лет, мне все равно проще поверить, что он хочет меня убить особо изощренным способом, чем сделать приятный сюрприз.