- Не смешите меня, она не стоит таких денег. Уже не первой свежести, на вид, конечно, еще ничего, но ее Игры были так давно...
- Зато у нее появился опыт и пропал страх из глаз. Знаете, они так смотрят... То ли убить хотят, то ли залюбить... до смерти. Нет, не люблю победительниц сразу после Арены. Дерганные они, нервные.
Бартоломео задавил в пепельнице сигарету. В удивительно безвкусной нефритовой жабе, во рту которой следовало тушить окурки, скончалось уже не меньше десятка табачных сестер. Это все было отвратительным, низким и мерзким, у него никак не могло отложиться в голове, что так вот можно говорить о людях. Мало того, о людях, которые еще в детстве смогли пройти через такое страшное испытание. О людях, чью жизнь сломали еще в самом начале, и теперь из года в год напоминают о том, что ничего личного у них нет. Куклы Капитолия, куклы для утех любого рода, исполнительные, напуганные, затравленные... И при этом гордые и непокоренные.
Это высшее общество, это собрание лучших людей Капитолия, заседало в vip комнатах клубов регулярно. Особенно любили они «Золотое сердце» - огромный комплекс, сочетающий в себе всю глубину падения капитолийских нравов. Здесь все было кричаще, безумно, безвкусно дорогим, здесь можно было купить все, что можно придумать. Никого не удивляли пьяные выходки сильных мира сего. Если кому-то из приспичило купить, например шнурки из ботинок, выставленных на чистку за двери номеров в отеле, то отель готов был с готовностью эти шнурки продать. Конечно, постояльцам потом предлагали соответствующую замену, но сам факт... Исполнение любого, даже самого безумного каприза. Именно здесь, в «Золотом сердце», покупались и продавались люди. Лучшие. Победители. Каждый месяц здесь выставляли кого-нибудь на торги. Иногда претендентов было несколько, иногда — один, но факт оставался фактом — цены взвинчивались до небес. Многие шли на принцип, им нужно было увтердиться, нужно было доказать, что деньги решают все. Что им ничего не стоит купить, как собачку, настоящего убийцу. Ручного тигра, личного маньяка. Купить и сломать, как любую другую игрушку... И выбросить потом, пусть зализывает раны. Рано или поздно им вновь придется появиться здесь, быть проданными, и им придется нравится, иначе...
О, у Барта были мозги. В отличие от этих пустоголовых миллиардеров он знал, как именно можно заставить человека пойти на подобное. И знал, что никто из Победителей не может спокойно переносить это безумие. Что каждый из них ненавидит весь Капитолий всей глубиной своей раненной души, и отсутствие ненависти — это редкое, практически невозможное исключение.
- Сколько там на кону сейчас?
- Шестьдесят тысяч, Барти.
- Даю сто, и надеюсь, что вы все со спокойной душой поедете домой, не отбирая у меня мою добычу.
- Ты с дуба рухнул? Столько денег за Кант? Ну-у, брат, не ожидал я, что у тебя так поменяются вкусы. Мне казалось, ты предпочитал светленьких? Или даже рыжих?
- Заткнись, а? Налей лучше выпить...
- О да, набирайся, братишка, тебе это пригодится. Знаешь. Говорят, у нее дурной нрав. В прошлый раз она чуть было не откусила Мике ухо. Правда Мика, хе-хе, тоже попытался ей кое-что откусить...
- Я же сказал — заткнись.
Во рту жабы скончалась очередная сигарета, а Барт залпом выпил еще одну порцию виски Прекрасно, сегодня вечером у него намечается очаровательное свидание, по окончанию которого он может лишиться уха. Странные вкусовые пристрастия в Пятом. Хотя... Что за бред, он ведь не собирается даже приближаться к ней. Зайдет, скажет, что она может валить на все четыре стороны, что нынче ее перекупили и она может сама спокойно ужинать и развлекаться... И уйдет себе тихонько пить виски дальше. Потом вернется к этим упырям, сообщит им какую-нибудь пошлую подробность или шутку, выпьет еще немного, и забудет этот отвратительный вечер и мерзкий разговор как страшный сон. Нужно только правильно набраться. И не забыть, что завтра утром нужно оценить картину в музее. Хотя, она столько лет там висит... Переживет еще один день.
Бартоломео встал, одернул края черной рубашки, поправил ремень в банальных джинсах. Это была его любимая забава — одеваться не как богачи, но при этом тратить такие суммы, что все они помирали от зависти. Возможно, именно из-за этого принципиального несоответствия облика и кошелька на него с таким пренебрежением смотрели все бывшие жены. Действительно, какое разочарование, он правда не оставляет в магазинах миллионы, предпочитая тратить их на Победителей и спонсорство. Воистину, у богатых свои причуды.
- Мистер Айлекс, позвольте проводить вас к вашей покупке. Она ожидает вас в замковом люксе наверху.
- Не покупке, олух. Даме. Она — дама, а ты — олух. Поэтому за нее платят тысячи, а за тебя и ломанного гроша не дадут.
Барт вышел, сопровождаемый бурным смехом, и поднялся на лифте вместе с примолкшим работником «Сердца». Ему отдали магнитный ключ от номера. Ну все, осталось потянуть за ленточку и развязать подарок...
Короткий звуковой сигнал возвестил о том, что ключ успешно подошел к замку. Бартоломео открыл дверь, шагнул в полумрак шикарного номера и... выронил карточку ключа, уголком ударившуюся о дверной косяк и отлетевшую в коридор. Наклоняясь за ней капитолиец неловко задел дверь. Она захлопнулась. Вот тебе и подарок, вот тебе и шкатулка с секретом. Интересно, а победительниц учат выламывать двери в шикарных отелях?

Caro Emerald – A Night Like This
- Ты предпочла бы увидеть на моем месте какого-нибудь дедульника? Сейчас вошло в моду отращивать бороды и красить их в различные цвета. Так что к тебе вполне мог бы завалиться этаких волшебник в радужных тонах.
Бартоломео выпрямился, отошел  от двери, засунул большие пальцы рук в передние карманы джинс, и осмотрел свою покупку. В Кант виделась порода, стать, хотя в наряде, подобранном ей капитолийскими стилистами, она выглядела весьма глупо. Барт ценил красоту, тонкость черт, но любой красоте требовалась загадка, которую хотелось бы разгадывать. Обтягивающее нечто загадки не оставляло, зато оставляло привкус пошлости. Нагой она явно была бы краше, напоминала бы собой статую какой-нибудь древней богини, прекрасной воительницы…
Он не ожидал теплого приема, но то, что он с порога станет извращенцем-импотентом, было как-то слишком. Он оказал ей услугу, довольно дорогостоящую и, на его взгляд, вполне себе благородную, и не считал, что этим заслужил подобное отношение.
- Что… это? В этом вообще дышать можно? Предлагаю завернуть тебя в штору, она наверняка будет удобнее, да и смотрится менее глупо.
Он осмотрелся, оглядывая новое место дислокации. Бар здесь был, это радовало, потому что выпить хотелось куда больше, чем препираться с дамочкой. Капитолиец плеснул порцию виски в широкий стакан, уронил в него металлический кубик, заменитель льда, и отпил.
- Хочешь выпить? Или предпочитаешь узнать о моих извращенных предпочтениях на трезвую голову?
Он негромко рассмеялся и покосился на дверь. Интересно, как она отреагирует, когда узнает, что самая извращенная его фантазия заключается в том, чтобы победительницы в обтягивающих костюмах придумывали, как открыть захлопнувшуюся дверь и смыться в любом угодном им направлении.
Бартоломео често попытался представить себе, кому могло прийти в голову купить агрессивную кошку и добровольно запереть себя с ней в одной клетке. По всем вариантам выходило, что человек этот должен быть либо идиотом, либо самоубийцей, что, по его мнению, было не далеко от идиота. Жизнь полна развлечений и наслаждений, и они ждут его даже здесь, в этом безумном царстве содома. А он застрял здесь, с дамочкой, которая уж точно не является ни развлечением, ни наслаждением. Вон, как смотрит, того и гляди выцарапает глаза или сломает нос… Формой носа Барт гордился и жертвовать ей не собирался.
- Эй-эй, не смотри на меня так плотоядно. А то я могу подумать, что ты мне очень рада и так меня жаждешь, что готова съесть, - он шутливо отгородился от нее стаканом и рухнул в кресло. Он уже немало выпил сегодня, и, хотя до опьянения было еще далеко, чувствовал себя неуютно в этой помпезной тишине, в окружении дорогущей мебели и женщины, стоившей ему кругленькую сумму. Он предпочитал других дам и в другой обстановке. И, уж точно, не тех, которые только и мечтали, что стукнуть его чем-нибудь тяжелым.
- Ну что, ты можешь предложить что-нибудь кроме плотоядности и кровожадных взглядов? А то вечер становится томным, а я этого не люблю.
Действительно, почему бы немного ее не позлить. Кто знает, может быть она войдет в режим берсерка и вынесет дверь ударом ноги. Тогда они оба окажутся на свободе, одинаково желанной обоими свободе. Барт ухмыльнулся, видя эту сцену со стороны. Сейчас он был ничем не лучше пижонов, оставшихся внизу, но ему прекрасно удалось оправдать себя в собственных глазах тем фактом, что подаренная ей свобода стоила больше пары саркастических фраз. Да, ей довелось помучиться, но не разучилась же она смеяться, в самом деле? Скоро они посмеются над этой ситуацией вместе. В конце концов, находиться здесь было неприятно им обоим, а целое состояние отвалил только он.

Отредактировано Bartolomeo Ilex (2014-03-17 15:08:07)

Бартоломео залился громким смехом. Прекрасно, детка, прекрасно! Не разочаруй меня, пусть в комплекте со славной мордашкой идет неплохое чувство юмора и гордость. Пусть окажется, что весь этот жестокий капитолийский цирк тебя не сломал. Пускай ты будешь сказочной принцессой пиратов, будешь хлестать ром и громко смеяться, брать корабли на абордаж, страстно ненавидеть и так же страстно любить, не зная жалости ни в том, ни в другом. Вот это были женщины! Вот это - темперамент, с такими есть смысл хотя бы разговаривать, в отличие от бесконечно монотонных, мерзко хихикающих, пропитанных химией и красками, насквозь искусственных кукол-капитолиек. Среди них встречались редкие естественные исключения. По крайней мере, среди богатых... В бедняцких кварталах до сих пор жило ощущение какой-то средневековой обреченности. Господь простирал руки над нищими, они чувствовали, как они близки к Нему, как коротко их существование и как много они должны в нем успеть. Возможно, именно поэтому Барт предпочитал напиваться до беспамятства и находить на утро свое едва живое от похмелья тело именно в окраинных кабаках.
- Клумба с ромашками, надо же! Когда помру, скажу закопать себя перед твоими окнами, и непременно высадить на могиле ромашки. Говорят, это очень живучие цветы. Авось смогут выжить в нелегкой среде моего прокуренного и пропитого дохлого тела, - он опять смеется, изредка прерываясь на короткие глотки.
- Нет, спасибо, это не мой стиль. Вот помру - можешь замотать меня в подобное облачение, тогда-то мне уже будет плевать. Правда ромашкам достанется еще меньше питательных веществ... Подумай о ромашках, дорогая, о бедных чахлых цветочках под твоими окнами, - капитолиец стаканом салютует девушке, отметив про себя выбор напитка. Неужели все-таки пиратка, покорительница морей? Может, стоит позвонить вниз, велеть принести какой-нибудь соответствующий карнавальный костюм... Заодно и дверь откроют. Мало ли, какие у него эротические фантазии...
- Не дождешься. Я буду беречь твое здоровье и не позволю меня есть. Мой бренный набор аминокислот отныне должен быть в максимальной сохранности, у него появилось предназначение... Да-да, подкормка для цветов. Это очень романтично, мне кажется. Если я помру раньше, ты сможешь смотреть на цветы и продолжать ненавидеть меня. Целая вечность ненависти!
Не переборщил ли? Вон, меняет дислокацию, подбирается поближе к удобным для метания предметам... Что? Слуховая галлюцинация?
Барт вновь рассмеялся, да там, что умудрился выплеснуть глоток из стакана.
- Черт... Давай, первая женщина, собирай свой полиэтилен, будем отсюда выходить. Я дверь захлопнул, карточка снаружи, выходить будем боем. У тебя  нигде крюк абордажный не припасен? Или что-нибудь подобное. Мы бы с такими орудиями смотрелись очень антуражно, - он встал, поставил опустевший стакан на столик и подошел к двери, примеряясь, чем бы ее можно вышибить. Звонить консьержам и просить открыть дверь было слишком скучно, а в воздухе витал боевой азарт... Как у корсаров перед взятием богатого судна!