Целую вечность назад всех домашних собрали у самого большого экрана в доме, в гостиной на первом этаже. Присутствовали члены семьи непосредственно, слуги, все кто имел хоть какое-то отношение к  семейству Райнис и их особняку в центре Капитолия. Послали и за мной. Я изначально не придавала никакого значения всей этой политической заварухе. Порядок, державшийся столь долго, не может быть разрушен так вот просто, меньше чем за год. Я смеялась над всей этой серьёзностью родителей, не понимала, почему они так шикают на меня и заставляют замолчать. Очевидно ведь было: президент не может выпустить ситуацию из своих рук. Он такой надёжный и сильный, и я была абсолютно спокойна на его счёт и на счёт нашего государства. Я не смотрела новостей весь этот год, хотя случай на арене был неожиданностью. Я отмахивалась от знакомых, пытавшихся заговорить на животрепещущую для них тему, мой порядок жизни был нерушим. Ходила к личным учителям искусств, занималась модой, проводила время в развлекательных центрах, гуляла. Всё как всегда.
Это ощущение не оставляло меня и с вторжением повстанцев в город.
Поэтому я смеялась. Над заявлениями менторов и трибутов прошлых игр. Над их лицами и торжественностью. Я верила: это спектакль, которым из-за кулис руководит президент Сноу, как он и поступал всегда. Все эти вести об его пленении - чистейшей воды утка, я не хотела даже ничего слушать об этом.
И эта трансляция с жеребьёвкой была простым фарсом. Сначала я только прихихикивала, потом, по мере того как слышала известные мне фамилии, мой хохот становился всё громче. Это какой-то юмористический выпуск, иначе и быть не могло, и я отдавала ему должное: было действительно весело. Родные на меня смотрели, как на умалишённую. Отец заткнул себе уши, мама дала пару раз по губам. И все до единого оделили меня тяжёлыми взглядами, во многих из которых стояли слёзы. Они правда принимали всё это близко к сердцу, вот же странные люди. Я даже решила не обижаться на них по такому случаю. Но остановиться я не могла, никак. Заглушала смех, прикрывала рот руками, но эти хрюкающие звуки было не убрать. Уворачиваясь от новых оплеух, резко встала и отошла вбок, чтобы досмотреть до конца шоу, но чтоб никто больше до меня не дотянулся. Скрестив руки на груди, глянула на экран - и услышала своё имя.
И тут уже я не могу сдерживаться абсолютно. Опускаюсь на пол в приступе гомерического хохота. Это же просто умора, кто в здравом уме согласится им верить. В диссонанс мне в ход идут рыдания, очевидно, для большинства это не комедия, а мелодрама, ну что же, мы все разные. В любом случае, очень проникновенно всё сделали, молодцы. Меня вдруг поднимают, бросаются все обнимать, целовать, что-то говорят, но я уже отсмеялась, всё хорошо, совершенно незачем реагировать так. Улыбаясь, непонимающе смотрю на лица. Уже хочется сказать: ну всё уже, ну прекратите вы, ребята просто решили нас развлечь. А вы-то сразу и поверили, глупенькие!
Грохот. Непонятно что, но со стороны входной двери. Срабатывает сигнализация, и начинается сплошной хаос: все что-то кричат, бегут к двери, берут в руки статуэтки, вазы, они уже начинают летать где-то за пределами комнаты. Я просто стою, эти звуки меня оглушают и повергают в недоумение, я прижимаю руки к ушам, чтобы не слышать всего и наблюдаю разворачивающееся действие. В гостиную с боем врываются посторонние. Я бешено озираюсь по сторонам; вижу, как падает Астра, занёсшая для удара бронзового медведя и не успевшая пустить его в ход. Рушится мебель, я уже не нахожу отца, мама пока на виду. Ничего не понимаю, зажмуриваюсь, начинаю визжать. Я могу поспорить с сиреной в этом плане, это точно, но эта победа мне, как ни странно, совсем не нужна сейчас. Мне нужно, чтобы оставили в покое мою семью, чтобы убрались из этого дома, но я не успеваю об этом поразмыслить. Хрупкая оборона моих близких оказывается прорванной. Меня бесцеремонно хватают за руку - я открываю глаза. Вижу ожесточённое лицо незнакомца, который немедля начинает тащить меня в ту сторону, откуда пришёл. Я изо всех сил пытаюсь вырваться, свободной рукой нащупываю спинку стула, резко бью - становится только хуже. Перед глазами всё мешается, стоит какая-то дымка, вижу на косяке чью-то кровь, пытаюсь оглянуться, найти родителей. Я не перестаю кричать, какие угодно слова, но всё тщетно. К одному скоро присоединяется другой, и левая моя рука оказывается словно в клещах. Я начинаю пинаться, в спине вспыхивает боль, но я не останавливаюсь, пытаясь попасть им в разные места и чтоб это было как можно больнее. Периодически сталкиваюсь с перевёрнутыми вещами, пытаюсь зацепиться за каждую и использовать её в борьбе. Всё словно горит, какими только частями тела я не ударилась за последние секунды, но жаловаться на такое обращение некогда и некому.
Затем меня запихивают в крытый фургон, и мы быстро едем - рядом никого, вокруг замкнутое пространство. Абсолютная темнота, которая ещё больше пугает. Я бью руками и ногами в стенки, кричу всё те же слова. Вы не имеете права, вы должны меня выпустить, так нельзя!!! - секунды тянутся как полноценные минуты, даже часы. Мне кажется, я уже триста лет пытаюсь достучаться до этих похитителей, которые за всё это время не сказали ни единого слова. Я же уже ору во весь голос так долго, что мне становится с каждой фразой всё труднее. В горле усиливается неприятное ощущение. Я знаю, что это такое, это постепенно отказывают мои связки, но не думаю об этом - до того момента, когда понимаю вдруг, что меня окружает практически полная тишина. Я открываю рот, но звуков, кроме сипения, не слышно. Ощущение, что я ослепла и онемела одновременно, не оставляет меня. Чтобы от него избавиться, ещё сильнее бью по корпусу машины руками, коленями, носками и пятками ног. Металл с его скрежетом более отзывчив, чем люди.
Мы останавливаемся, открываются двери. Я никак не могу проморгаться, слёз в глазах становится ещё больше из-за внезапно резкого света. Хочу их смахнуть, вижу как что-то красное подлетает к лицу, но мою руку быстро ловят, и за неё вытаскивают наружу. Всё повторяется вновь. Я пытаюсь оглядеться, различаю здание, к которому меня волокут - ведь я его знаю! Но ведь это... - Отпустите меня, я не должна здесь быть! - опять пытаюсь начать, но шёпотом ни до кого не достучишься и подавно.
Вход, этаж, лифт - всё смутно, чужие лица. На них читаешь что угодно, чувства находят своё отражение на каждом из них, но какими бы они ни были, я всех молю о помощи. Озвучить мою просьбу уже не выходит, а мой взгляд, очевидно, недостаточно красноречив... люди лишь отворачиваются, машут рукой... Мы дошли до какого-то коридора. Я некоторое время шла спокойно, и левый конвоир, переговорив с партёром, куда-то уходит. Это шанс! Опять со всей силы пытаюсь ударить правого конвоира в голень ногой. В итоге он дёргает руку мне так, будто хочет вырвать из сустава, и после открывает одну из дверей. Отпускает моё запястье и толкает в спину. Конечно, не предупредив о пороге.
Я лечу всего какое-то мгновение, но за эту секунду меня накрывает волна ужаса. Я не умею падать, нет, пожалуйста, нет! Условный рефлекс заставляет меня выставить руки вперёд - основной удар приходится на правый локоть. Будь это лестница, я бы покатилась вниз и меня бы не собрали. Но поверхность здесь плоская. Для меня, после осознания того, что я ещё жива и даже в сознании, главное - избавиться от этого человека с его страшными глазами. Оглядываюсь на моего бывшего правого конвоира - он идёт на меня. Отползаю в сторону, к стене - но видимо, я его уже не интересую, поскольку он проходит мимо, в глубину... зала? Неважно. Обхватываю колени покалеченными руками и прячу голову в этом мнимом убежище. Меня пронзает волна дрожи, особенно сильная в области спины и руки. Бездействие вынуждает почувствовать все синяки на моём теле, но я только прикусываю губу. Надо перетерпеть. В кошмарах со мной бывало и не такое. Нужно всего лишь навсего проснуться. Обычно, когда становится совсем страшно, моя вторая ипостась во сне сильно-сильно раскрывает глаза. И просыпается в уюте и комфорте собственной спальни. Я и сейчас пытаюсь это сделать, до боли резко зажмуриваюсь и снова гляжу на мир. Но раз за разом предо мною предстаёт не милый сердцу потолок, а зелёный шёлк потрёпанных штанов.

Есть ли что-то хуже осознания того, что ты причастен будущим человеческим смертям? Для Гейне, с его тактикой собственной неприкосновенности после победы на Голодных играх, это было большим ударом. Последний раз он чувствовал нечто схожее, когда отправлял Индину на её Голодные игры. Жизнь же остальных его трибутов зависела только от них самих. Он давал им те же знания, что и Бэнкс. Он проводил те же тренировки и хоть и не верил в успех, но надеялся на него. А дети всё равно погибали, напоминая своему ментору о том, что и он мог погибнуть на 62 играх. И с каждым разом в его голове всё ярче пульсировала мысль о том, что он желала этого. Груз победы оказался куда сильнее, чем страх перед смертью. И почему же Маркус корил себя за какие-то мифические будущие человеческие смерти? Он надеялся, что с победой в революции повстанцев, всё это прекратится. Весь этот цирк, шоу, кровь и смерти детей. Пусть это и дети Капитолия, но ключевым словом для Гейне было слово "дети". Он больше не мог смотреть на то, как отправляют на неминуемую гибель молодых девушек и людей. Его буквально разрывало на части изнутри, но приходилось молчать и повиноваться. И Вы думаете, что что-то изменилось? Наивные люди. Некоторые из их мира просто поменялись ролями. Ну, а кто-то остался на своём месте. Например, как они с Индиной. Пожалуй, теперь у них есть некая привилегия, но и она не стоит того, чтобы смотреть, как на арене умирают неопытные бойцы, невинные желторотики.
Мужчина опускает глаза на фотографию, когда Инди передаёт ему фотографию и забирает снимок у неё из рук. По правде говоря, он никогда не любил блондинок. Но у этой девушки были какие-то черты, схожие с чертами его сестры. Возможно, это смягчит его отношение к своему трибуту. Моргнув, Гейне надувает щёки и кладёт фото в карман своих брюк. Он и сам не знает, почему надел сегодня рубашку вместо майки. Так солиднее? Или так он защищён хоть какой-то субординацией со своим трибутом? Что за чушь?
Заметив, как Индина коснулась его руки, Марк ещё больше посмурнел. Он опять бессилен в том, что не может защитить её от такого менторства. А кому бы оно могло придтись по душе?
- А вот и наш трибут.
Бэнкс отнимает руку и, кажется, делает пару шагов к испуганной девочке навстречу. Брюнет же, стоит на месте, наблюдая за тем, как Джослин пытается унять свою истерику. Она уже не кричит и не зовёт на помощь, а значит, есть шанс, что она не так глупа. Вот только, видимо, избалована донельзя. Но всё это можно легко исправить изнуряющими тренировками, жёстким контролем и вбиванием в её голову мысли о том, что на арене её ждёт смерть. Но шанс всё-таки есть. Он есть всегда.
- Джослин, возьми себя в руки. У нас не так много времени для того, чтобы подготовить тебя к выходу на арену, - нахмурившись, Маркус в упор смотрит на трибута и, кивнув, продолжает, - Все трибуты на этих играх будут находиться в равных условиях. Никто из Вас не подготовлен ни морально, ни физически. Хотя... Индина, нам стоит собрать на этот счёт информацию.
Глупо полагаться на то, что все детишки Капитолия избалованы и интересуются только лишь модой, как она.
- Хоть я и ненавижу Капитолий. Но ты наш трибут, Джослин. И должна понять, что мы в одной команде. Мы с Индиной не хотим, чтобы ты погибла там, - поджав губы, Гейне бросает взгляд на Инди, - Что ты умеешь?
У них с Индиной немного разная стратегия общения с трибутами. Маркус всегда вываливает самую суть в одну секунду. Инди же, любит действовать поступательно и мягко. Но это не сеанс психотерапии, это жизнь, это война. Война, в которой ты действительно можешь погибнуть. И ты погибнешь, если будешь ёрничать. С виду он всегда был грозным и невозмутимым, а на самом же деле, внутри себя, переживал все те же драмы, которые другие предпочитали выставлять напоказ. Но к Джослин он не будет проявлять никакой агрессии или ярости. Только наставления, холодные, рассудительные. И чем больше она впитает от уроков обоих победителей, тем выше её шансы на победу.

Отредактировано Marcus Heine (2014-08-06 15:37:49)