«Believe in Your love
Believe in Your life
Believe that You can put me back together on the inside
Chase all the fear away
Every time I speak Your name»

Прошла неделя, а много ли это времени, чтобы прийти в себя? 7 дней. 168 часов. В условиях революции должно хватить, ибо каждая минута здесь идет на пять лет жизни, но нет, ситуация не отпускает меня ,а вновь и вновь затягивает клешнями в гущу событий. Я закрываю глаза и опять вижу, как Финник хладнокровно убивает тех бугаев, которые схватили Хейли, а затем с диким визгом открываю глазки и тупо смотрю в стену, которая никак не меняется, сколько бы я ее не гипнотизировала. Вместе с моим визгом я слышу визг Хейли, а затем ее ругательства. Ей сейчас тяжело, очень тяжело, а я лишь так, сторонний наблюдатель, который теперь в корне решил пересмотреть свою жизнь. Наверное, это страшно осознавать, что весь мир, который был вокруг тебя, начинает резко рушиться… Теперь Одейр в моих глазах не забавный, милый и веселый парень, который очаровал меня с первой секунды знакомства, а тот, кто поистине должен называться «победитель Голодных игр» - хладнокровный убийца, у которого не дрогнул ни один мускул на лице, когда совершал свое деяние. Внутренний голос оправдывает его, поправляя меня, что ведь в то время жизнь Хейли весела на волоске, а разум все же бьет по рукам и вторит свое «зачем тебе это надо?» Целая неделя обдумывания, целая неделя самокопания в себе, даже есть список плюсов и минусов Финника, как мне посоветовала сделать моя соседка по комнате Мадж, но я так и не пришла к одному выводу, поэтому решила, что лучше пока держаться в стороне от Одейра, а там уже как получится, но Дистрикт -13 небольшой (или мне так кажется), поэтому мне на самом деле приходилось прятаться от Финника. Поговорить обо всем этом я не могу – не в том состоянии, поэтому я молчу или же отвечаю дежурными фразочками, которых оказывается достаточно для обычного общения в духе «как прошел день», и лишь некоторые знали истинную причину – Хейли, которая, собственно, и заварила эту кашу. Сестра Финника всячески пыталась поговорить со мной об этом, но я ей отвечала, что все хорошо и у меня просто очень мало времени – не поверила, знаю же, а если она приходила ко мне в комнату, то я просила Мадж, чтобы та сказала, мол, я сплю или же меня нет, а сама в то время как обычно сидела на кровати подобрав ноги по себя и вновь думала о том, а что же ждет дальше. Мне вспоминались слова Бити, Вайресс о том, что мы точно не подходим друг другу, но говорили они это в другом ключе, и все же не суть – они были против, Пейлор тоже высказывала свое мнение на этот счет, и опять же не по теме, но опять же факт остается фактом – все против. Трясу головой из стороны в сторону, чтобы выкинуть плохие мысли из головы. Сейчас на первом месте должна быть революция! Но даже вдалбливание этой мысли не помогало – я вновь и вновь возвращалась к этому ужасному хрусту сломанных костей и меня опять передергивает. Восстановить картинку полноценно я не могу, поэтому я вижу так, маленькие кусочки, будто это страшное короткометражное кино. Чтобы спастись от этого, я закрываю лицо руками и молчу. Нет, больше никаких эмоций у меня нет – неделя чертовых дум забрала абсолютно все и сейчас я пуста, будто мой мозг достали, выполоскали, отжали, а затем положили на место.
- Авена, кажется, это тебе, - слышу я тихий голосок Мадж. Она видит, что со мной что-то не в порядке, но не надоедает и не пытается выбить всю информацию – Мадж идеальная подруга. Она протягивает мне листочек, а затем резко выходит из комнаты. Я смотрю на сложенную бумагу и уже заранее знаю, что там написано. Комкаю этот чертов лист, а потом расправляю и кладу на тумбочку, так и не посмотрев содержание. Это был не выброс негатива – я запуталась в себе и в этих отношениях. И опять я молчу. Кажется, проходит некоторое количество времени, пока нас не собирают в тренировочном зале. Я опять как инкубаторская плетусь за всеми, смотря в пол – он куда интересней, чем лица всех этих людей. Сегодня у некоторых из нас первое задание, поэтому перед отправкой нам вновь напоминают основные положения, а затем акцентируют внимание на то, чтобы некоторые из нас обязательно слушали своих командиров. Я не воспринимаю информацию, пропуская ее мимо ушей, хотя пытаюсь запомнить все вплоть до предлога, правда, пытаюсь.  Мельтешение, сборы, и вот я вижу Финника. Впервые за эту неделю я в упор смотрю на него и даже не знаю, как реагировать – обнять или же опять сделать вид, что я его не замечаю? И как бы он не пытался казаться тем очаровательным Одейром, я вновь и вновь вижу его в крови и с пустым взглядом, выходящим из пылающего здания.
Неделя, хватит ли времени, чтобы вернуться в нормальное русло после тех ужасов, что пришлось пережить? Даже арена не произвела на меня такое впечатление, как эта вылазка на поверхность. Недели должно было хватить, но я вновь и вновь задумываюсь над тем, а надо ли мне все это?

Отправить на задание Авену Бейкер было не самым лучшим решением, принятым в Тринадцатом Дистрикте, и речь сейчас идет даже не о том, что когда-то девушку пролечивали от психического расстройства, а о том, что вон там, в паре метров от блондинки стоял тот парень, который изменил сознание Авены до неузнаваемости лишь одним своим поступком – устроил кровную месть на глазах миловидной девочки. Теперь в этой светлой головушке засела одна чертова мысль: «мы даже хуже животных», и сколько бы Бейкер не пыталась оправдать, сколько бы она не пыталась закрывать глаза на все это, но результат один и тот же – ни-че-го, пусто, и все, что оставалось делать, так это жить с этим. А ведь Вена прекрасно понимала чувство мести и ликования от возмездия, ибо не раз представляла убитым своего отца, но не таким образом, а просто пуля в лоб и больше никакой шумихи. За неделю она просто была обязана принять это, понять и простить, но понимание так и не приходило, поэтому о принятии и речи не должно было быть, и самым верным способом, что выбрала Венушка, так это замкнуться и побыть в себе. Если бы это увидели доктора в местной больнице, то они явно диагностировали рецидив – возврат к болезни. Отрешение, молчание – первые признаки нестабильности. Но сейчас она на задании, которое нельзя проваливать, ибо от каждого солдата здесь зависит очень многое. Все они единый механизм, который обязан работать даже с поломанными деталями, и этой ненужной деталью была Бейкер, и как бы девушка не храбрилась, ей было страшно – опять смерти, кровь, крики и боль. Она сжимает руки в кулаки  и мысленно настраивает себя, что все к этому и шло.
«Ты сама этого хотела, забыла? Ты сама понимала, к чему все это приведет. И ты прекрасно знала результат», - подумала про себя Авена, и были ли эти слова отнесены к заданию, девушка сама не знала, ведь сейчас она в большей степени думала о другом.
И пока вся эта каша происходит в голове у Бейкер, к ней семимильными шагами приближается Финник, и впервые за неделю она отчетливо слышит его мелодичный и бархатистый голос. Девушка не убегает, но уже начинает искать пути отступления, ибо нет, не сейчас надо говорить – может после задания? Но вот Одейр совсем рядом, и Авена смотрит ему в глаза. Она опять молчит, будто совсем разучилась говорить, а затем, опустив ресницы, делает шаг в сторону, но ее останавливает Финник, схватив за руку. Вена стоит на месте, даже не поднимая взгляда на Одейра – ее внимание привлекает его рука, сжимающая хрупкую кисть Бейкер, и ей не больно, просто она вновь слышит хруст человеческих костей. Хмурится, кусает губу, отчего со стороны это смотрится, будто ей больно, но она не говорит об этом, а терпит, как мученица.
-  Сейчас? – уточняет девушка. - Финник, просто это не самое лучшее время  и…. - начала говорить Авена, а затем замолчала на полуслове. А что ей сказать? Он хочет узнать конкретную причину, а Вена даже сформулировать ее не может. Ее напугала та резня, которую устроил Финник на поверхности, а его ее поведение – все слишком относительно, будто так и задумывалось. – Мы можем потом обо всем этом поговорить? – тихо спросила Бейкер, искоса посмотрев на Одейра после того, как прозвучало объявление. А ведь если что пойдет не так, то никакого разговора может и не быть, ведь кто знает, что уготовила судьба на этот раз. Девушка отворачивается от него и осматривает территорию, но Одейр явно не намерен сдаваться, поэтому задает вопрос в лоб, правда, сейчас уже не хватая ее за руки. Вопрос про записку, и Бейкер в растерянности. Сказать, что она не прочитала ее, ибо запуталась во всем будет правильное решение, ведь они обещали никогда друг другу не лгать.
- Получила записку,  - честно сказала Вена, смотря в глаза Финнику. – Но я не смогла прочитать ее, понимаешь? Я не хочу тебе лгать, Финник, не хочу, но я не знаю, почему так получилось. Я не должна была все это видеть. – В этот момент их опять позвали, и тут уже не выдержала Авена. – Да сейчас, минутку. – И вот она вновь переводит свой взор на Одейра. Не должна была она это видеть, не должна была идти за ним, а послушаться и поверить, что все хорошо – сама виновата. – Сейчас не лучшее место для разговора, тем более мы тормозим весь отряд. Я обещаю, мы поговорим, правда, - тихо добавляет Венушка и, робко коснувшись руки Финника, на секунду замирает, а затем разворачивается и уходит вместе со всеми, а ведь она хотела добавить, что любит его, но не стала. Оборачивается, но уже не находит Финника, и лишь слышит топот сапог и какую-то болтовню рядом. Командир на них рявкает, а Авена, вновь погруженная в думы, идет как марионетка, которой управляет кто-то.
«Хватит строить из себя депрессивную дурочку! Ты знаешь всю историю, и это был способ отомстить за все, что испытала эта семья. Господи, Авена, да живи ты дальше и не зацикливайся. Ты только все усложняешь вместо того, чтобы быть рядом и всячески поддерживать. Знаешь, кто ты? Эгоистка, самая настоящая эгоистка».

«Возьми оружие, окунись в мир, где есть только боль, слезы, крики, разочарование, смерть, покаяние и полное принятие реальности. Возьми оружие и стань сама убийцей – стань той, каких ты ненавидишь еще с детства – стань мстительной, злой, неадекватной, ведь именного этого и требуют от тебя все. Больше не осуждай, больше не устраивай сцен молчания – тишина раздражает больше всего, не прячься и не бегай. Кто твой враг? Запуталась, потерялась, да оно и понятно – все мы немного сумасшедшие, даже пытаешься вновь вызвать боль, пока ты идешь, чтобы хоть как-то отвлечься – не получится. Пытаешься уцепиться взглядом, но не пытаешься это все исправить, и разве не в этом твоя странность?»
Авена бежит с некоторыми солдатами, скользит на мокрой земле, но не падает, так как цепко схватывается за куртку другого солдата. Получив свою порцию оскорблений, девушка уворачивается от выстрела, свалив кого-то на землю. Сейчас не до хвалебных речей, поэтому все вновь поднимаются и продолжают свою миссию, которую будто запрограммировали в голову этим людям. Кто-то учился этому всю жизнь, а кто-то только-только узнал основные правила военной тактики и все детали того же автомата. Сегодня Бейкер отправили как рядового, решили провести небольшой эксперимент, мол, как она справится с этим, если будет жива, даже не давая ей ее оружия – лекарства и ножи, но если последнее Вена смогла протащить в одном количестве, то про первое совсем стоит молчать; какой-то паршивый автомат и слова напутствия «постарайся не умереть» не ее конек, и девушка достает ножик, виртуозно вытаскивая его из ножен, которым на деле выступал высокий ботинок. Нет, это не для убийства, просто Вена видит одного солдата скрюченного и истекающего кровью за маленькой постройкой в несколько метров. Бежит как можно быстрее, лавируя между трупами людей и ямами, пригибается, и вновь бежит, и когда достигает цели, начинает лихорадочно помогать, довольно грубо говоря солдату, чтобы он заткнулся и не мешал работать. А ведь человеческая жизнь хрупкая штука. Вроде бы совсем недавно все смеялись, говорили, что это работенка для детей (не поверите, но в Тринадцатом даже детей готовят к войне) и через пару часов все будем в своем родном бункере чистить оружие и попивать чай, но при этом уже гора трупов, непонятное количество литров крови впитала Матушка-Земля. Пока Вена отрезает кусок от своей куртки, чтобы закрыть алеющую рану до госпитализации, солдат умирает, и девушка, еле сдерживая слезы, пытается хоть как-то оживить, делая хрупкими ручками непрямой массаж сердца. Умер, забрали, отобрали. Теперь на ее руках тоже кровь, тоже смерть, но только от того, что не смогла помочь, не смогла уберечь.
«Чем ты лучше других? Ты так же как и все убиваешь – тебя вынудили, ведь это плата за твою жизнь и месть за то, что убили всю твою семь; ты так же как и все вымаливаешь прощение, боишься, но идешь дальше, не оглядываясь на других. Это война, куколка, и здесь уже нет правильного  и неправильного. Как ты поступила, если бы увидела в лицо убийцу своей матери? Хватило бы тебе их просто отстрелять как бешеных псов? Оглядись – везде кровь, но это  цена свободы».
Девушка опускает нож на землю и, кусая губу, закрывает глаза солдату, а затем, как положено по инструкции, снимает жетон с шеи, чтобы передать командиру, зная, что второй где-то вшит для дальнейшего опознания тела. Больше времени тратить на него нельзя и Вена, схватив оружие, отправляется дальше.
Жизнь человека как хрустальная ваза – неаккуратно взял  и разбил ее к чертям собачьим, да так, что потом не склеишь, как бы ни пытался это сделать кто-то. Вдруг крик – резкое предупреждение, что сейчас начнется бомбежка. Этого достаточно, чтобы солдаты бросились спасать свои жизни кто как может, и даже Бейкер, решив потратить несколько секунд на осмотр территории, и та бросилась наутек в ближайший окоп, чтобы не оказаться снесенной ударной волной. Срывается и оказывается в сырой, сильно пахнущей черноземом от дождя и вдобавок перемешанным с кровью  яме. Рядом тут же кто-то оказывается, но Авена даже не смотрит на своего соседа. Девушка сжимается в маленький комочек, закрывает лицо, уши перепачканными в крови и земле ладошками, но и это не помогает – сильный взрыв оглушает на некоторое время и дезориентирует. Где-то там, вдалеке Бейкер слышит, что ее о чем-то спрашивают, правда о чем, девушка разобрать не может. Она поворачивается то в одну сторону, то в другую, ища источник звука, и сфокусировавшись, Вена видит Финника, который как раз и оказался ее соседом по несчастью. Она жестикулирует, чтобы он еще раз повторил, и наконец-то расслышав вопрос, Бейкер утвердительно кивает. Слух наконец-то начал возвращаться и дар речи тоже, но не успев ничего сказать, по земле прокатывается вторая ударная волна. И вновь срабатывают инстинкты – девушка будто вживляется в землю, спрятав голову за локти, а колени поджав к животу. Когда все прекращается хотя бы на пару секунд, Бейкер, тяжело дыша, все же решает ответить на вопрос.
-  В аду и то спокойней, - перекрикивает Вена сопровождающий саундтрек. – Финник, мне очень жаль. Я бы наверное так же поступила, если бы узнала кто убил мою маму, точнее, захотела так же поступить, - вдруг выпаливает Бейкер, хотя сама говорила, что сейчас точно не время для разговоров и выяснение отношений, но понимание приходит тогда, когда ты не то, что на волосок от смерти, а когда ты видишь, как вокруг все умирают. Третья волна, и Вена уже прижимается к Одейру, только она слишком далеко, будто действия переместились на другой квадрат, но тишины нет и вокруг до сих пор слышен свист, крик, вой. Для отвлечения? Пустая трата боеприпасов. Но зато это отлично отрезвляет и убирает чертово молчание. – Надо отсюда убираться, а то такими темпами обратно мы явно не вернемся.

И все же люди идеалисты. Они пытаются построить свой идеальный мир без изъянов с идеальным человеком, будто на самом деле можно хоть как-то обмануть время, Мать-Природу, себя, других. Зачем нам нужна эта война? Чтобы вновь изменить этот мир, сделать его по своим меркам идеальным, будто приложив лекало на ткань, мы можем вырезать ненужные детали из материи и выбросить это, как делалось миллион раз. Но какой ценой этот так называемый мир нам достанется? Умирающий, требующий о том, чтобы мы прекратили, жаждущий покоя и умиротворения. Лучше бы перебили или убили друг друга к чертям собачьим, но нет, мы отправляем лишь на убой небольшими партиями, называя это вылазками на поверхность. Так и хочется крикнуть «прекратите, что вы делаете?» Но нет, не кричится, а слова будто застревают в горле единым комком и, открыв рот, не издается ни звука…Мы будто разучились говорить и думать, будто лишь выполняем что-то по указке, называя это приказом. Мы потерялись? Потерялись в этой войне, которая каждая со своей стороны несет лишь свои интересы? Тогда ответь мне, зачем? Молчишь… и я буду молчать… А ведь знаешь, идеального мира и идеальных людей вовсе нет – все с изъянами, все с ямами, похожи на кратеры, все испещрены ранами, зажившие тугими шрамами на половину души и сердца, и эти раны кровоточат, правда, совсем иногда, ведь сейчас мы все толстокожие,  восстановленные, восставшие из пепла и ада. А пока ты, я – мы слишком разные, не идеальные, будто с разных планет. Ты говоришь, а я молчу, ты можешь кричать, но  опять буду молчать. Я же говорила, что это один из признаков возвращения к болезни? В голове оглушающая тишина, а слова я слышу так, эхом, и от этого на лице странная гримаса, будто я пытаюсь прислушаться, будто я пытаюсь что-то понять, но не могу. Может быть пора прекращать?
Смотрю на тебя слегка поникшим, потухшим взглядом, когда говорю о матери. Я редко высказываю что-то подобное, стараясь не делиться этими ужасными воспоминаниям. Слегка сжимаю маленькие ручки в кулаки, нет, не от злобы – так я чувствую, что я еще здесь, в реальности, и внимательно тебя слушаю. Ты говоришь о том, то я не должна была этого видеть и мне не  за что извиняться. Отчасти ты прав – я в этой ситуации лишь сторонний наблюдатель. Но извиниться необходимо за мое молчание, за всю эту неделю, прошедшую как в тумане. Извиниться надо даже для того, чтобы хоть немного отпустить эту ситуацию, аккуратно вынуть эти воспоминания из головы и отложить в дальний угол, чтобы больше никогда не видеть и не слышать о них, как я сделала со многими остальными. Память ведь забавная штука, если хочешь, то будешь помнить, а если нет – нет, заблокируешь и больше и не вспомнишь, что что-то такое было. Я это делала миллион раз, с отцом. Спросишь – я даже толком ничего не отвечу. А пока ты укрываешь меня от взрыва, пряча меня в своих объятиях, а затем говоришь, продолжая свою еще незаконченную речь. Забыть? Я попытаюсь…  опять и опять буду пытаться хотя бы для того, чтобы прийти в себя. И только я хочу это сказать, как вновь раздается взрыв совсем рядом с нами, и ты вновь меня от него укрываешь, спасаешь от всех этих кошмаров войны. Я цепляюсь за твою руку, сжимаю грубую ткань униформы и зажмуриваю глаза. Я больше не хочу здесь оставаться, не могу слышать взрывы и смотреть на то, как кровь льется рекой на землю, смешиваясь со вчерашней грязью. Я просто хочу, чтобы все это прекратилось – мы все достаточно натворили для вымаливания прощения. Ну а пока я открываю глаза и смотрю на тебя. Я не знаю, как это назвать, но будто по всему телу проходит великовольтный разряд, который бьет в мозг и отдает в кончики пальцев с такой силой, что невозможно оторвать руки. Секунда, и ты меня целуешь как раньше, будто ничего и не было, будто ничего и не происходило с нами.
- Ты знаешь, что не забуду, - вдруг тихо выдаю я, не выпуская тебя из объятий. – Но я постараюсь сделать все, чтобы не вспоминать, - заканчиваю я фразу, привнося в нее как можно больше смысла. Ты меня поймешь, я знаю, что поймешь правильно, как я и хотела без лишних объяснений и без лишних слов.
И вот вновь взрыв; я инстинктивно сжимаюсь, уже готовая вновь выслушать свист и вой  над головой, но этого не происходит… и звук взрыва весьма странный, не такой – далекий, глубокий, разрывающий всю землю на части, исходящий будто с небес, а затем что-то сверкает и начинается дикий ливень. Я поднимаю личико к небу, дабы удостоверится в том, что это настоящий дождь, а затем улыбаюсь, и эта улыбка переходит в какой-то нервный смех. Смеюсь над собой, смеюсь над дождем, смеясь над тем, что мы вновь вместе в непогоду – а ведь стихии точно к тебе неблагосклонны, помнишь?
- Который раз по счету? Господин Одейр, это по вашему заказу? – с улыбкой спрашиваю я, подставляя ладошки для чистых  дождевых капель.  – А сейчас как будем спасаться от дождя? Тогда был бункер, а сейчас? -  не унимаюсь я, пока выползала из окопа. На сегодня битва закончилась. На сегодня хватит ужасов, выстрелов и взрывов. Анализ дня, подведение итогов, где мы узнаем, что никто не погиб. А ведь ошибаются, еще как ошибаются! Я отцепляю жетон и протягиваю его командиру. Он смотрит на него, а затем, крутанув в руках, убирает в карман, будто это какая-то простая игрушка-безделушка. Даже ни слова, а ведь этот солдат погиб, исполняя здание! Сжимаю руки в кулаки и уже собираюсь накричать на него, но меня тормозит какой-то парень со словами «Бейкер, не надо». Хорошо, я скажу все Койн, скажу, как им наплевать на тех, кто поверил в это восстание, кто решил поднять оружие против Капитолия, кто решил, что пора менять эту жизнь. И пока я парирую про себя речь, нам объявляют, что мы добираемся до Тринадцатого пешком. Да они что, издеваются? Это же полтора суток на ногах! Я помню карту, я прекрасно знаю, где мы находимся сейчас, и что нас ждет впереди. Я уже ходила по этим местам, когда добралась к повстанцам, и если мы пойдем по лесу, то уверена, что мы наткнемся на мои зарубки и зарубки Пита, потому что вместе с ним мы однажды решили, что ходим кругами, как раз в 6 Дистрикте. Но вся честная компания отправляется вперед по залитой кровью земле в сторону пустыря. Уже находясь на последних рядах, я делаю шаг вперед, пока ты не  предлагаешь свой вариант развлечения на полтора дня, шутливо выставляя руку вперед. А знаешь, такое маленькое дурачество будто отправляет злость на второй план. Я вкладываю свою руку в твою и грациозно кивнув, вступаю на другую тропинку – у нас сейчас другая дорожка, которая нам необходима. Немного тишины и единения в лесу, немного разговора и объяснения ситуации не повредит никому. Нам нужно прийти к одному решению, и ты, и я об этом знаем, поэтому к чему препятствовать? Хватит бегать, хватит избегать – пока все-таки расставить все точки над i.
- И почему меня из этого списка пугают только сойки-говоруны? – на той же ноте отвечаю я, бросая взгляд на всю мокрую  уставшую толпу. – Как думаешь, заметят наше отсутствие? – спрашиваю я, обходя яму от взрыва, которая находилась совсем рядом с нашим окопом. И вот вновь гром. – Повелитель стихий, надо бы переждать эту напасть. Вроде бы молния закончилась, поэтому можно немного отдохнуть вон под тем деревом. – Я указываю рукой на раскидистое высокое дерево довольно-таки вдалеке от нас, и когда мы оказываемся под ним, я, убрав оружие в сторону, откидываюсь и закрываю глаза. – А ведь у того солдата был травматический шок от потери крови, и знаешь, что я ему сказала? Замолчать и не мешать мне. Человеку в истерике сказать такое… Первая стадия, первая, на которой еще можно спасти человека, а я ничего не сделала для этого, - я смотрю на тебя, думая, а зачем я тебе все это рассказываю? – По расписанию анализ дня. Меня что-то занесло.

И только на войне понимаешь, чего стоит человеческая жизнь на самом деле – ничего. Именно это и видит Авена, смотря в пустые, бездушные глаза командира. Не хватает эмоций, злости, чтобы высказать свое недовольство. Ничего, какого-то жетона, какого-то сплава из нержавеющего материала, который впоследствии переплавят для других смертников, таких же смертников, как и все они. Наверное эта вылазка надолго запомнится для милой девочки из некогда Третьего Дистрикта, которая никогда в жизни и не думала, что ей придется обучиться искусству убивать, искусству делать выбор за пару секунд, искусству разбираться кто друг, а кто враг. Война меняет всех и каждого, война заставляет даже думать по-другому, меняет сознание, полностью перестраивает мозг, будто его полностью опустошают и вновь загружают новой информацией, изобирующей макетами, картами, тактикой и всем, что необходимо знать в условиях войны – на другое уже нет места, нет сил и времени и все, о чем можно думать, так это о восстании. А пока она уходит вместе с Финником подальше от этого злосчастного места, от которого несло гарью, сырой землей, дождем, кровью и белыми розами – тошнотворный запах, который проникал в каждую клеточку тела, оставаясь там надолго, дабы сильнее въесться в душу самым ранимым – в душу маленькой девочки, которая здесь оказалась случайно, которая должна была умереть еще там, на Арене. И может быть бы Бейкер так бы и погрязла в своих мыслях, если бы один солдат не поскользнулся бы и не упал прямо в яму с грязью. Всем смешно, а девушка лишь слегка улыбается, мол, да, забавно, ну и что? Сильно глубокий отпечаток, слишком много событий за последнюю неделю, что теперь Авена выжата как лимон в соковыжималке.
- Какой датчик? – спрашивает блондинка, с удивлением посмотрев на Финника. И получив ответ, девушка слегка мотает головкой из стороны в сторону , прижимая свободную руку к артерии, будто бы проверяя, а если ли там что-то. – Нет, ни у кого их трибутов нет никаких датчиков. Видимо думают, что мы слишком маленькие для вселенского заговора, а зря,  - вдруг договаривает Бейкер, даже как-то заговорчески улыбнувшись. Они не под колпаком – что мешает? Кто твой друг, а кто твой враг на этой войне? Многозначительная фраза, в которой скрыто слишком много смысла, чтобы с первого раза ее понять. И яма… девушка, грациозно держась за руку Одейра, аккуратно ступает по земле и обходит ее,  а затем победно смотрит на молодого человека, слегка приподняв одну бровь. Милое, совсем маленькое создание на фоне войны смотрится страшно, будто это маленькая сойка-пересмешница на фоне Тринадцатого тогда, семьдесят четыре года назад.
- Говоруны – это оружие Капитолия, оружие Сноу, и от этого не хочу с ними встречаться. Я слышала как рассказывали, что в Капитолии ими пытают. А бояться правды глупо , разве ты так не считаешь? – Вена  смотрит на Финника доверчиво большими глазами, густо обрамленными ресницами. - Расскажи мне про птиц, я про них ничего не знаю. В нашем дистрикте их совсем не было, а если они и прилетали, то с них оставались лишь несколько перьев, - вдруг говорит Бейкер, удобнее усаживаясь под деревом. А ведь она мало кому рассказывает про дом, про семью, про то, что ее окружало, ведь Авена уже свыклась с мыслью, что теперь ее дом это Тринадцатый, а вся семья, так это Финник, Хейли и несколько трибутов, которые еще с Арены стали слишком близкими. Но вдруг неожиданно Одейр забирает у девушки оружие к себе, за что получает неодобрительный взгляд со стороны Авены, а ведь она умеет им пользоваться.
- Не умер, если правильно разыграть карту. Агония – это результат шока, а я выбрала исходом смерть. Хорошо, я не буду сейчас об этом говорить… без этого тут было бы красиво, - вдруг говорит Вена, слегка прикрывая глаза. – Странное желание, хотя и обоснованное, но не надо так говорить, прошу тебя, - продолжает говорить светловолосая девочка с некой мольбой в голосе. На сегодня хватит – не сейчас. Ну а потом Финник рассказывает про сыча, а Вена слушает внимательно, пытаясь уловить каждое слово, сказанное Одейром. Нет, не просто так сыч появился прямо сейчас, но даже не подав виду, девушка поднимается на ноги и отправляется за Финником. – Я постараюсь не верить, но ведь ты меня знаешь, - девушка слегка улыбается. – Порой мне кажется, что ты человек-энциклопедия, будто ты и вправду все знаешь. – Смешно, юмор никогда не помешает, особенно когда становится страшно, ведь на землю начинают спускаться сумерки, забирая все страхи дня с собой.
- Мне кажется, что мы заблудились, - подтверждает догадку Финника Вена и, освободив руку, делает шаг вперед. И куда идти? Есть два варианта – всегда два варианта «да/нет». – Знаешь, когда мы добирались, то я делала зарубки на деревьях, и если мы здесь проходили, то в этом случае они точно должны остаться. – Девушка обходит ближайшее дерево к дорожке и осматривает его, но ничего так не находит. Пустота. – Нет, - слегка раздосадовано говорит она, не отходя от дерева. – Ладно, нет смысла так стоять. Сюда? – спрашивает Вена, а затем, достав нож, делает зарубку, и после чего ступает на тропинку…
Сколько они уже пошли? Не понятно. Но вот тишину разрезает звонкий голос, очень знакомый женский голос слишком высокий, от чего кажется, что слова состоят из перестукивания колокольчиков. Ласковое Авенушка, а затем крик, который срывается на хрип. Девушка хватает за руку Финника и, зажмурив глаза, прижимается лицом к его плечу.
- Кто это? Кто это? – с истерикой говорит Бейкер. – Ты слышишь? Кто это? – Требовательно, зажмурив второй рукой ухо, спрашивает Вена, но Одейр будто не понимал о чем идет речь. Идеальное оружие против маленькой девочки, которое таит в себе этот лес…

Лес готовит миллион сюрпризов своим путникам, и мы попались в эту ловушку, заполучив сразу же несколько трофеев сразу – мы заблудились, сбились с намеченного пути, и теперь блуждаем в поисках хоть каких-то знаков, которые укажут нам куда идти. Лес загадочен, сказочен, но безумно коварен – что мы еще сегодня узнаем? А пока мы с тобой идем, держась за руки, чтобы не потеряться. Надо быть внимательным, надо прислушиваться и улавливать любое движение, чтобы не попасться в ловушку каких-нибудь зверей и не стать ужином для какого-нибудь капитолийского переродка. Я слышу какой-то звук, будто голос где-то там, вдали, и поэтому резко поворачиваю голову, пытаясь всмотреться вдаль, чтобы увидеть хоть что-то в сумерках, но на улице слишком темно, и я лишь могу различить «…ну…» , которое резко, будто ножом колет по сердцу, заставляя его сжиматься от резкой боли и выбрасывать как можно больше крови. Я трясу головой из стороны в сторону, отбрасываю дикие мысли и внимательно слушаю тебя, то, как ты предлагаешь искать дорогу стандартными способами ориентирования. Что же, вариант, но ведь ты сам только что сказал, что Тринадцатый хуже Капитолия, поэтому с чего бы им специально не запутывать, зная основные правила определения сторон света? Ты не ловил себя на такой мысли? Помни, иногда информация зло, особенно если знаешь, что ей владеют многие. Но я не буду высказывать эту мысль – она слишком противоречива и неосновательна, поэтому я просто пожимаю плечами и  иду дальше за тобой. Но звук не унимается, и я отчетливей слышу крик, дикий, душераздирающий крик, заполняющий все пустоты. Этот звук слишком объемный, будто я сама нахожусь в центре источника и слышу его каждой клеточкой. Хватаюсь за твою руку, пытаюсь хоть как-то заглушить его, но не могу – я все слышу… крик, высокий, переходящий на визг, а затем хриплый, и после этого слышу голос матери… голос умершей матери. Я распахиваю глаза, осматриваюсь по сторонам. Где? Где она?  Это точно ее голос, я его ни с кем не перепутаю. Только она звала меня Авенушка, слегка растягивая последнюю гласную, будто зовет меня. Она рядом, здесь, но я ее не чувствую, абсолютно не чувствую, будто это какой-то миф, нереальность, но ведь голос! Хватаюсь за воздух, пытаюсь высвободиться из твоей хватки , толкаюсь. Нет, ты меня не понимаешь. Она там! Там!
- Отпусти меня, Финник! Прошу, дай мне помочь ей. Я хочу к ней, дай, - кричу я, слыша вновь и вновь высокий звонкий голос, переходящий на крик. Ей плохо, я же знаю. Но она жива! Я бьюсь, злюсь на тебя, мой голос срывается, но я не перестаю просить оставить меня в покое. Почему ты мне мешаешь? Почему? Но ты говоришь, что это говоруны. НЕТ, это не говоруны, откуда у них ее голос? Если ее убили во время бомбежки, то ее убили, понимаешь? Ее бы не было в живых, не было бы этого голоса, не было бы этого крика. Говоруны лишь повторяют, улавливаешь? Прошу, дай мне пройти – я найду ее, найду!
Я срываюсь на истерику, плачу, будто маленький ребенок. У меня уже нет сил вырываться, поэтому я слабо пытаюсь толкнуть тебя плечом и практически падаю на тебя, но секунда, и я будто перезагружаюсь. Ее голос… он стучит по вискам, острым ножом режет вены поперек, выпуская всю кровь. Ну почему ты его не слышишь?
- Не хочу, Финник, не надо, я хочу туда, понимаешь? Туда! Не трогай меня, не трогай, - кричу, упираюсь, но ты только сильнее меня тянешь в сторону болота. И вот я высвобождаю одну руку и ударяю тебя по плечу, даже задеваю лицо, пока ты вновь не обезоруживаешь меня. А затем мы оказываемся в воде вместе. Даже находясь в воде я всячески пытаюсь выбраться наружу – я не хочу здесь быть, не сейчас. Но воздуха начинает не хватать… все мои попытки затратили слишком много дорогого кислорода, и я начинаю чувствовать, что теряю сознание. Последний рывок, последний раз пытаюсь выбраться, но не могу… чувствую, как тяжелеет тело, как головная боль отступает на второй план. Где-то там, вдали я все еще слышу «Авенушка», будто я нахожусь в стеклянной банке – это не отпускает меня до конца. Вот и все… зачем ты это сделал? Почему ты просто не увел меня? Зачем топить, а? Зачем? А ведь знаешь, знаешь, что я поняла про говорунов, знаешь же, что отошла бы от этого состояния, но нет, ты пошел другим путем. И что теперь? Ничего… пустота и темнота. Я будто иду по темному коридору, в котором даже не вижу света. Где я? И вот будто что-то вытягивает меня за руку из этого сумрака и меня несет потоком воды куда-то. Я делаю вдох, безумно болезненный вдох ,а затем начинаю кашлять, пытаясь перевернуться на бок. Легкие дерет изнутри, а каждый новый вдох будто обжигает. Я в этом чертовом лесу, но уже не в болоте, и это радует. Больше не слышу соек-говорунов, больше не слышу ее крика и голоса и как-то расплывчато вижу лишь твое лицо и кусочек темного неба.
- Где? – губами произношу я, а затем вновь закатываюсь кашлем. – Их нет? – уже сипло спрашиваю, пытаясь подняться на локтях, но ничего не получается, и я вновь падаю на землю и закрываю глаза. – Откуда у них ее голос? – с трудом  произношу практически по слогам, хмурясь, будто мне это стоит больших усилий.
Я потерялась, запуталась, но теперь у меня есть хоть какая-то надежда, надежда на то, что самый близкий, самый родной человек жив.

Я больше не слышу криков, в голове дикая пустота, как и где-то там, в душе, будто наживую вырвали кусок с мясом и бросили куда-то подальше, куда никак не забраться. Это пытка, дикая пытка, которая несравнима ни с чем, ибо затрагивает самое дорогое, что осталось – семью, любимых и все, что о них помнится и навсегда останется в голове. Говоруны лишь повторяют, а все остальное делает мозг – быть может он намного хуже враг, чем эти чертовы капитолийские переродки, которых необходимо перестрелять к чертовой матери? Обман, игра на воспоминаниях и чувствах – это сводит с ума, заставляет делать неадекватные вещи и крики, мольба о том, чтобы пустили туда, к ним, это только лишь небольшое отклонение. Но почему после этого нет эмоций? Полное эмоциональное истощение, полная апатия и лишь глубокая обида на себя, на то, что я все же это услышала. Но мозг сразу же приходит в норму и начинает активно работать – откуда голос? Может быть она все же жива? В Капитолии, ее пытают, поэтому и дикий крик, точно! В голову резко врываются страшные картинки, где моей дорогой матери вводят яд ос-убийц – как это называется, охмор? – пытают водой, огнем, током, вырывают наживую ногти, прикладывают к глазам раскаленные предметы, чтобы сделать ее слепой – вариантов миллион! Пробирает до костей, будто по мне самой пустили великовольтный разряд. После этого я опять замолчу, знаю же, опять дежурные фразы, которыми я легко оперировала в течение недели, и вновь это состояние, близкое к сотворить что-нибудь эдакое за неимением отличных идей восстановиться. Ну а пока разговор о том, что же такое было со мной и что я слышала. Сказать? Все равно узнает, хоть как-нибудь, да узнает.
- Ее, - хрипло отвечаю я, а затем вновь закатываюсь кашлем. Организм до сих пор пытается прийти в себя ,а я ему никак не помогаю – молодец. – Она звала меня, - будто приговор произношу я и закрываю глаза. Слабость, желание поспать берет надо мной вверх, но нет же, сейчас точно нельзя! Надо убираться немедленно, и я и Финник это прекрасно понимаем. – Я…  - прерываюсь, ибо говорить тяжело, вновь делаю вдох, и теперь он не такой болезненный, как были те, а затем лишь киваю, что да, я в порядке.  – Спасибо… – Я попыталась встать, но выглядело это крайне жалко, от чего Финник помог мне подняться и аккуратно обняв, прижал к себе, а я как тряпичная кукла просто стою все еще с пустым взглядом и полной пустотой в голове. Где-то там, но уже в воспоминаниях я слышу, и моя теория о том, что мама жива, набирает обороты. – Живых? – повторяю я за ним и в глазках вспыхивает огонек надежды. Значит, моя теория находит плотный фундамент, базу для основания.  – Я слышала голос матери, она звала меня, а затем кричала, но в Тринадцатом мне сказали, что во время бомбежки она не успела спастись. Она может быть жива, понимаешь? У них же есть откуда-то ее голос. – Прижимаюсь как тогда, будто, правда, пытаюсь спрятаться от этих ужасов сегодняшней ночи. С ним спокойней, намного спокойней. И так могло бы длиться вечно, если бы Финник не заставил посмотреть на него. – Я в порядке, - тихо говорю и в знак подтверждения улыбаюсь, но улыбка получается вымученная и усталая. Хотя на самом деле кто будет в адеквате? Ну если только у человека на самом деле стальные нервы. Лгу же, и Одейр это понимает, но нам абсолютно некогда тут устраивать демагогию насчет моего психического состояния, и я замолкаю – первый синдром психической нестабильности в моем случае и медленно, не произнося ни слова, иду за ним, отчего Финнику даже пришлось тянуть меня за собой, чтобы хоть как-то немного ускориться. Думы, дикие думы охватывают – как воспользоваться этой информацией? Необходима правильная тактика, необходимо дергать нужные веревочки, чтобы выудить реальную информацию, которая доступна Тринадцатому.
И так мы доходим до поляны – открытой местности, где видно все как на ладони. Финник сразу же начинает обустраивать ночлег – разводит огонь древним способом от камней, и может быть в обычной ситуации я бы пошутила на этот счет, но сейчас я не могу вымолвить ни слова. И даже на шутку Одейра я устало улыбаюсь, и когда костер все же разгорается, подхожу ближе и, опустившись на коленки, сажусь на ноги, заворожено смотря на огонь, а ведь он символизирует жизнь, очищение – символично, не так ли? Выставляю руки вперед и сквозь пальцы наблюдаю за пляшущими язычками пламени. Мне надо немного тишины, но не одиночества – от него я сойду с ума, ведь здесь сейчас я чувствую себя вновь на Арене. Молча поднимаюсь, стягиваю с себя мокрую куртку и раскладываю ее, чтобы та высохла, а затем уже забираю куртку у Финника – не хватает нам еще заболеть.
- Надеюсь, что хоть ночь пройдет нормально,  - вдруг говорю я, разрушая тишину. – Хватит на сегодня приключений, - тихо добавляю, устроившись рядом с Одейром. – Расскажи мне про ваш разговор с Хейли, а то я слышала, что ты споил бедную девочку.

Отчего все происходит так, а не иначе, будто мы живем уже по давно приготовленному плану, который кто-то прописал для нас? И даже если мы стараемся изменить этот план, подредактировать ее в своей обработке, то все равно суть остается той же – мы возвращаемся к началу пути. Быть может судьба давно уготовила для Авены такой сюрприз в виде говорунов, которые полностью свернули ее мозг, перевернули сознание бедной девочки? И даже если не сейчас, то завтра/послезавтра/через год она все равно бы услышала хоть что-то от своей матери. Стоит только подумать, отключить эмоции и трезво подумать о том, а ведь это шанс узнать настоящую правду, ту, что скрывал Тринадцатый из-за своей то ли халатности, то ли лени, то ли полного безразличия к жизням живых людей, которые и являются той движущей силой восстания, которая это все и начала. Отчаявшиеся матери, отцы, братья и сестры, ставшие профессиональными убийцами поневоле менторы – именно они и являются символами восстания, ибо им уже терять нечего, только сейчас к ним прибавляются и выжившие трибуты – тоже свои победители 74 Игр. Но суть не в этом – сейчас у Бейкер есть истинный шанс узнать всю правду, даже ценой собственной жизни. Девушка смотрит на Финника и слушает то, что он рассказывает про переродков. Вся эта информация известна светловолосой девочке, и Одейр лишь напомнил ей все, что успела про них прочитать Вена в книгах из Тринадцатого. Она смотрит на уголечки и опять же думает, как же проверить ее догадку? Если ее прекрасная мама сейчас в Капитолии, то девушке непосредственно необходимо будет самой попасть в эпицентр событий, практически в логово Сноу, чтобы найти ее там, разгадать эту чертову загадку. И вот предвкушение того, чего она так долго ждала – она вновь видит свою семью, и от этой мысли на лице у девочки появляется улыбка, правда слегка скромная, милая. По Вене всегда было сложно понять, а не задумала ли эта дама что-то коварное. Но суровая правда бьет в лицо – быть может она там исполняет роль подопытного кролика, и Авена уже переводит взгляд с огня на Финника. Он говорит правду, истинную правду, потому что ему не за чем врать и успокаивать бедную девочку – она и так много пережила за сегодняшний день, но и в его словах зарыто рациональное зерно – подойти к Бити  попробовать взломать что-то больше, чем просто телевизионную сеть. Он поможет, ведь в Авенушке, своей Авенушке он души не чает и сделает все, чтобы она не грустила или же переживала. Может быть ему идея покажется бредом, но двум то он точно поверит, а Вена уверена, что Финник ее не бросит на произвол судьбы в такой ситуации, ведь он сам так говорит о своей семье, что готов отдать многое хоть за что-то.
- Это отличная идея. Как прибудем в Тринадцатый, то я первым делом поговорю с Бити, - лишь отвечает девушка, обняв коленки и положив на них подбородок. Нет, не разговорчивая она сейчас, и Одейр все же должен это понимать, ведь за день это слишком много даже для той, что прошла весь Панем пешком, добираясь с Арены. Она просто смотрит на то, как Финник подкладывает в костер ветки и устало улыбается. Хотела ли Вена, чтобы так было всегда? Чтобы Финник всегда был рядом? Сложно об этом говорить, да и не время сейчас – война, восстание, каждая минута приравнивается к году жизни, но это спокойная атмосфера, эта забота, которой окружил ее сейчас Одейр ей нравилась, и даже находясь в таком шоке, она чувствовала себя в безопасности. Поспешила с выводами Вена, слишком поспешила неделю назад. И ведь неделя назад – она даже не спросила про Хейли, как он с ней поговорил! Эта мысль пробивает девушку, у нее резко распахиваются глазки и от той молчаливой девочки уже не остается и следа. А ведь услышав байку о том, что старший Одейр спаивает свою младшую сестренку тогда чуть не заставила Вену наплевать на все и пойти да и высказать Финнику, мол, что он вообще творит – она же ведь маленькая девочка!
- У меня свои информаторы, - скромно отвечает блондинка, загадочно посмотрев на Одейра. Информаторы информаторами, но она не полная дура, чтобы не заметить такое. – То есть ты утверждаешь, что вы просто тогда поговорили и мирненько разошлись, верно? А я то уже подумала, что вы, господин Одейр, сошли с ума. Она же ведь ребенок, Финник, и негоже детей спаивать, - доверчиво сказала Венушка, вновь обращая свой взгляд к огню, наслаждаясь тем, что сейчас ей не надо будет проводить воспитательную беседу с Финником насчет воспитания сестры. И весь странно то, что вроде бы они с Хейли одного возраста, но Вена почему-то считала себя старше Рыжего чуда и всячески заботилась о ней как о своей младшей сестре. Но вот Финник все же признается, что давал Хейл немного горячительного напитка, и Авена, поджав губы, слегка ударяет Финника кулаком в плечо так, чисто символически. – Ну-ка, спаиваешь тут дите! Одейр, не дай боже я узнаю, что это повторится, я… я… ты что, обалдел? В тринадцатом будет серьезный разговор с вами обоими, ясно? – строго произносит Бейкер, явно включив режим мамочки. Хотя какое она имеет право? Финник взрослый человек и должен сам понимать то, что делает, да и Хейли уже не маленькая – незачем учить, но все же что-то подначивает девушку поступить именно так, а не иначе. Разговор определенно будет, Вена уже точно решила, и теперь все, что ей остается делать, так это детально его продумать, привести весомые аргументы, почему так нельзя делать и все привести к тому, что это попросту вредно для молодого организма. Но тишину вновь нарушает Финн, говоря, что он понял, кто его настоящая семья – не блондинка Мадленн, которая не переваривала Вену органически, а хохотушка-веселушка Хейл.
- Признайся, вы с Хейли копия друг дружки, а Мадленн не такая, и на этой почве у вас разногласия. Чтобы ты не говорил, у тебя отличная семья, Финник, хоть и с занудой Мэдд, хоть с ураганом Хейл, - даже как-то грустно произносит Вена, положив голову на плечо молодому человеку. Тишина, лишь легкий треск костра успокаивают, и Авена уже не помнит, как лишь пару часов назад билась в истерике. Она берет в свою маленькую ручку руку Финника и переплетает пальцы, наблюдая за контрастом. Странно, но ведь они такие разные, прямо противоположности, но что-то все равно притягивает их друг к другу, и вроде бы прошел только месяц, но Венушка чувствует, будто они вместе всю жизнь. Идиллия, а что еще необходимо маленькой девочке? Но Финник вдруг перестает ее обнимать, а начинает возиться с цепочкой у себя на шее. Что? Девушка сразу же начинает наблюдать, размышляя про себя, что же такого она сделала, что Финник перестал ее обнимать?
«Нет, надо было просто сидеть и наслаждаться тишиной», - корила себя Бейкер, виновато опустив глазки вниз. Видно было, что девочка поникла – так резко расстроилась из-за чего? Сама ведь и не знает, и спросить боится, а вдруг скажет что-то не то? Но вот Финник протягивает ей кулон, а Вена непонимающе смотрит на него – что это? И вот опять боится задать этот вопрос – слишком глупо и неуместно он будет звучать, но Одейр будто бы понимает все без слов и продолжает свою речь, говоря, что он принадлежал его матери. Это вещь действительно дорога Финнику, и Бейкер прекрасно это понимала, и если у Вены был хоть маленький шанс, что ее мама жива, то у Финника этого шанса как раз и не было.
– Это… это кулон твоей матери, - тихо повторяет слова Одера девочка. – Я… - замялась Авена, полностью растерявшись, ведь это была слишком дорогая вещь для Финника, и скорее всего единственное напоминание о ней здесь, в этом богом забытом Дистрикте. Она смотрит на Одейра, смотрит, как в его глазах отражается огонь, а затем слышит то, что приводит девушку в шок – Финник делает ей предложение. Секунда… Девушка будто замирает, абсолютно обескураженная словами Финника. 16 лет, ей всего 16 лет, и сколько они вместе? Месяц. Но мозг почему-то отключается ,а в голове появляются забавные картинки – вот они впервые встретились и Венушка случайно обнимает Финника вместо Пита, вот девушка в воде и пищит, что она не умеет плавать, а вот Бейкер бежит с лекции в больничное крыло и, заметив молодого человека, запинается об невидимую веревку и падает, распластавшись на полу, и наконец Одейр целует девушку, аккуратно взяв ее за подбородок. Авена улыбается, скромно опустив глазки вниз, и только собравшись ответить, за спиной разносится жесткий мужской голос, который приказывал поднять руки наверх и не делать лишних движений. В арсенале нет оружия, и на двоих здесь человек пять, если не больше. Испугано, девушка начинает думать о том, что же надо сделать – ситуация не из приятных, но так и не надумав ничего, осталось лишь поднять руки и подчиниться белым мундирам.