Забавно, твои слова действуют отрезвляюще и одновременно обидно. Но ведь я сама захотела прийти к той, что не будет следить за своими словами, у которой всегда есть свое мнение остро резонирующее со всем вокруг. Твоя ирония пробирается внутрь головы, оседает там, и раздает пощечины депрессивным мыслям. Хотя все равно пытаюсь подчеркнуть, что у меня там дыра и пусто. Но точно не камень, наверное, никогда и не стану им, черт, жалко конечно.
Ты действительно девочка смерть, я не знаю, боюсь ли тебя, в какой-то степени может да. Но почему не возникает желания исповедоваться, хотя вот желание того, чтобы ты просто помогла не дышать, иногда всплывает. Но надо бы запихнуть подобные мысли подальше. Глаза блуждают по потолку, словно там сейчас красными неоновыми вывесками загорятся все ответы. Олицетворение смерти, мы ведь уже как-то говорили об этом, а может мне это снилось. Разговор жизни и смерти, холодного расчета и светлой наивности. Видимо ты права, я все равно по-прежнему капитолийская наивная девочка, которая цепляется за что-то, ищет смысл там, где его просто нет, не верит, что ей могут дать просто шанс действительно быть нужной. Какой-то частью головы это понимаешь, но своя правда все еще слишком сильна, чтобы отступить и признаться. Но я обещаю, что я постараюсь, прости.
- Не знаю, я могу их понять, - пальцы теребят отрезанные пряди волос, которые она уже машинально сунула в карман серого комбинезона, они мягкие, почти невесомые, рассыпаются в руке, ускользают, будь то вода или песок, - но, - она, наконец, задерживает взгляд на одной точке, концентрируясь на ней, чтобы сформировать единую мысль, - но мне больше нравится слушать тебя, чувствую себя как в школе в первом классе перед учителем, который действительно пытается по своему что-то объяснить, пусть и в странной манере, - чувствую, что, кажется снова запуталась в собственных мыслях и словах. Ты возвращаешь меня в то время, когда ты спрашиваешь, а я не могу правильно ответить, краснею, смотрю в пол и нервничаю на ровном месте. Спасибо тебе.
- Я понимаю, что ты права, но пока я не могу этого признать для самой себя, - тело вздрогнуло, словно его прошили током, может меня просто сразу положить в госпиталь, поколоть успокоительные и все будет хорошо? Но нет, это слишком просто, хочется справиться самой, как бы сложно это не казалось мне. – Не думала, что когда-нибудь займу такую должность, учитывая, что я шла абсолютно в другую от нее сторону, - пустой взгляд опускается с потолка на метательницу, под неестественно зелеными глазами фарфоровой девочки внутри что-то оживает, то ли воспоминание, то ли навязчивая мысль. Ах да, бумаги, бумаги из лабораторной, когда ты сдала кровь, их нет, но расчеты, которые не понять без анализа никому другому все еще спрятаны в комнате.
- Мы привезли много лекарств и препаратов, - голос снова дрожит, потому что мы, это по идее я и Дем, а не целый отряд, - не уверена, что моя мысль как-то покажется тебе здоровой, но если тебе нужен допуск, вдруг память подгонит воспоминание, то – кивок головы, который говорит сам за себя. У тебя есть свободный доступ. Хотя наверное говорить о таком сейчас, это как-то мало мальски не вовремя и некорректно, но ты поправишь меня, если так.
А тем временем прогоняю твой последний ответ про Тиберия, который решила опустить, и понимаю, что некоторые слова оказываются для меня чем-то новым. Погоди, ты хочешь сказать, что он был в том отряде, который вытащил меня вместе с набитыми рюкзаками? Сердце предательски сжалось, тело следом же прочувствовало ускоренный пульс, который стуком завершился в голове. Ты ведь заметила это, заметила, как зрачки сузились в одно мгновение, как только в бывшей блондинистой голове прокрутила и переварилась вся информация.
- Погоди, ты сказала, - отлично, дыхания не хватает даже на небольшое предложение, грудь быстро вздымается, ладони вспотели, - нет, не так, ты хочешь сказать, он был там? – щеки пылают, но недолго, потому что следом уже все лицо становится пунцового оттенка, привет старая Летти, я по тебе скучала, - я не знала, - ну вот, я снова смущена, совсем как раньше. Взгляд от волнения цепляется за пуговицу на кармане штанины. Ведь я, правда, не знала, я не помню ни одного лица из тех, кто тогда ворвался в комнату, не помню, сколько их было, ничего, только глухой стук падения тел. Помню, как меня кто-то поднял, а дальше туман, странный сон, и пробуждение в больничной палате, в которой никого не было.