The Hunger Games: After arena

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » The Hunger Games: After arena » Архив игровых тем » the fire still burning bright


the fire still burning bright

Сообщений 1 страница 29 из 29

1

1. Название: the fire still burning bright
2: Участники: Китнисс Эвердин, Цинна Корнелий
3. Место и время: Год спустя после победы Революции. Временная мастерская Цинны в Дистрикте 12.
4. Краткое описание квеста: Когда земля уходит из-под ног не от животного страха, а от волнения перед свадьбой, что может надежнее удержать от падения, чем рука верного друга? Когда встал вопрос о подготовке к торжеству, вопроса о том, кто поможет Китнисс справиться с хлопотами невесты, даже не возникал. Уж верно тот, кто создал Огненную Китнисс, сможет справиться с тем, чтобы превратить ее в Белоснежную.
5. Очередность постов: Китнисс, Цинна.

Отредактировано Cinna Cornelius (2014-08-15 00:35:07)

0

2

Год прошел после того, как я потеряла Прим. 365 дней назад закончилась война с диктатурой. Около 320 дней назад я казнила Кориолана Сноу. Целый год, как целая жизнь. Я оплакивала утрату. Оплакивала по-разному: и в одиночестве, и наедине с Питом. С мамой мы виделись редко, после случившегося, но я знаю, что она приедет уже через пару дней. Приготовление к свадьбе послужило ей отличным поводом навестить меня и Пита и занять голову чем-то другим, кроме воспоминаний о потерянной дочери.
Приготовления к свадьбе – фраза, звучащая слишком страшно для меня, хоть я уже и замужем. Но в этот раз все будет по-настоящему. Я обещала Питу, что не сбегу, я обещала быть с ним, хотя где-то внутри меня горит огонек, который говорит мне, что все это мне не нужно. Что надо сбежать, уйти, оставить все здесь. Я так и не смирилась с жизнью, которая меня окружает. Да, в моей жизни появилось много дорогих мне людей, кроме Пита и мамы. Странно, но после игр и революции их стало больше, чем было в моей прошлой жизни. Со многими из них я созваниваюсь, с некоторыми – вижусь. В вязи со свадьбой, в Двенадцатый прибудут только самые близкие, хотя и их по количеству уже не мало. В пору и задуматься о том, что я не одна. Но не могу выкинуть из головы мысль, что среди стольких пар глаз не будет тех, что были мне дороже всех. Моя бедная Прим. Я никогда не верила в загробную жизнь, но если ты где-то рядом и видишь меня, я просто хочу обнять тебя и больше мне ничего не надо. Но к сожалению, иногда самые простейшие вещи являются недостижимыми для нас, когда это касается ушедшего человека. Это ощущается со временем.
Сначала я оплакивала утрату, мне было больно. Но постепенно чувство пустоты окружало меня. И мысль, что я никогда ее не поглажу по голове, не смогу заплести ей косу, не смогу обнять моего утенка, эта мысль оставалась параличом на моих огрубевших пальцах.
Я направлялась в один из домов нового Двенадцатого дистрикта. Здесь все начали строить заново, возрождать из пепла, хотя запах огня и сожженного дерева, мне кажется, никогда не пропадет. Это уже как часть нашего воздуха, часть нас. В доме меня ждет Цинна. Бедняга снова шьет мне свадебное платье. В этот раз я попросила его сделать что-то не такое величественное, как на фальшивой свадьбе, объявленной Койн. На этот раз все должно быть по-настоящему и правильно. Меня никогда особо не волновало, как я выгляжу, но этот день особенный. И мне нужно что-то…
- Мне нужно что-то, чтобы я не сбежала. – говорю я серьезно, обнимая Цинну и не скрывая того, что я в панике перед предстоящим событием.
Я рада, что он здесь. Он из тех людей, кто дорог мне, кто понимает меня. Он знает, как я переживаю из-за свадьбы. Да все это знают. Только немногие знают, как сильно мне хочется убежать и прятаться в лесу до конца своей жизни, словно дикому животному.
- Или, наоборот, что-то, в чем удобно будет бегать. – я наклоняю голову и пытаюсь улыбнуться.
Улыбка получается вымученная. У меня ощущение, как будто я не спала несколько месяцев. Частично это так, но к этому постепенно привыкаешь, как и к мысли, что никогда не выспишься. Но меня это вполне устраивает. Тяжелая голова и хронический недосып дают иллюзию сновидения, будто все это просто мой долгий кошмар.
Я еще не видела платье, которое Цинна подготовил. Но, признаться, мне интересно. Он всегда подозрительно хорошо угадывал мои ощущения, это отображалось в костюмах для сойки. Но теперь все происходит не под контролем Капитолия и это чувств хоть и ново, но очень специфческое.
- Если бы не ты, Цинна, я бы и не вышла замуж. И только платье, сделанное тобой подбивает меня на новый-старый брак. – шучу, конечно. Но в каждой шутке есть доля правды.

+3

3

Цинна как всегда невозмутим и спокоен, находится ли он в стенах своей мастерской в Капитолии или же работает в полевых условиях в выжженном дотла и черном от гари Двенадцатом дистрикте. Безукоризненный в своем чувстве стиля, всегда одетый с иголочки, среди пейзажа остывшего пепла пожарищ он кажется словно бы вырезанным со страниц глянцевых журналов и вклеенным в этот серый пейзаж - чужим, не к месту.

Он снова работает над свадебным платьем для Китнисс, но теперь все-по-другому. Он не в своей мастерской в Капитолии, без тьмы помощников. Нет, он не лишился своих подмастерьев, просто он отказался от всякой помощи. Тогда, в первый раз, все обстояло иначе. За короткое время нужно было создать шедевр, который бы вызвал вой восторга у публики, теперь же он шил платье для Китнисс, а не для толпы, и не хотел, чтобы кто-то еще касался ее счастья. Нет, Цинна не верил в сглаз, просто он хотел сделать все один, и сделать это так, как никогда прежде.

Все от первого до последнего стежка - было творением его рук. И пусть условия для работы были не теми, к которым он привык, Цинна был доволен. Китнисс не хотела видеть Капитолий в самый счастливый день своей жизни, ее сердце жило здесь, в краю шахтеров, в доме, где она выросла, среди всех этих людей, которые перенесли так много, но не сломались,  а Цинна был готов следовать за ее сердцем куда угодно. Если бы потребовалось, он смог бы работать и под землей, лишь бы его Китнисс была счастлива.

Впрочем, Цинне не приходилось жаловаться. Ему отвели целый дом, чтобы он мог работать, не отвлекаясь ни на что. Он работал по-долгу, часто засиживаясь ночами, и, выходя рано утром, чтобы встретить рассвет, подолгу гулял по безлюдным улицам, где не было ни единой души, кроме его собственной. В такие моменты ему казалось, что все это сон, и едва первые лучи позолотят макушки сосен, он проснется. Да, вдалеке от своего дома, а Капитолий, каким бы отвратительным ни было его содержанием, был его домом, он чувствовал себя чужим, но вместе с этим он чувствовал себя и как никогда живым.

Китнисс часто бывала у него. Они по-долгу сидели у камина. Молча, ни говоря ни слова. Просто потому, что бывать в одиночестве лучше всего вместе с кем-то, с кем не нужно лишних слов, потому что и так все ясно.

И вот Китнисс снова на пороге, румяная, красивая, с привычной косой через плечо.

- Мне нужно что-то, чтобы я не сбежала. - предупреждает она и грустно улыбается.
- Как раз придумываю, как лучше скрыть ремни на щиколотках и из какого материала их сделать, чтобы они были достаточно прочными, но не стерли тебе ноги, - отвечает он, принимая ее объятия.

Свадебные хлопоты даются ей нелегко. Китнисс так и не привыкла быть в центре внимания, ей не привычно принимать все эти комплименты, поздравления, и Цинна, зная ее, понимает, почему она говорит о бегстве с чуть большей долей серьезности, чем следовало.

- Если бы не ты, Цинна, я бы и не вышла замуж. И только платье, сделанное тобой подбивает меня на новый-старый брак.

Цинна смеется, провожая ее в гостиную и ни на секунду не выпуская из объятий.
- Ты не вышла бы замуж, если бы не Пит, - поправляет он. - Хотя, не исключаю, что и он решился на это, чтобы лишний раз посмотреть на тебя в моем платье.

Цинна усаживает ее в кресло, а сам опускается перед нею на корточки, заглядывая в глаза.

- Ну же, веселее. Ты будешь самой красивой невестой Панема. Даже красивее, чем ты сама была тогда, хотя превзойти саму себя тебе будет непросто. Что тебя гложет, Китнисс?

+2

4

В объятиях Цинны очень спокойно, как дома. Не так как с Питом. Да и не должно быть. Но с Цинной очень спокойно и хорошо. Я знаю, что он – человек, который не осудит мои взбалмошные поступки, а просто поможет. Поможет разобраться и подскажет, по какому пути пойти. Совсем как тогда, когда он шил мне первый костюм, когда мы только встретились. Уже тогда я почувствовала в его глазах родственную душу, человека, который мне поможет остаться собой, а не превратиться в дешевую капитолийскую куклу. Так и случилось, хотя я стала нечто большим, чем самой собой. Но и эту повстанческую лихорадку вокруг сойки Цинна держал под контролем. Мне был симпатичен его минимализм. И даже несмотря на то что первая наша с Питом свадьба была подставная, я все равно полюбила это платье, которое мой друг создал для меня.
- Разве что великий мастер как ты превзойдет себя еще раз. Но ты делаешь это постоянно с моими нарядами, когда мне кажется, что лучше уже и не будет.
Какую бы боль не приносили воспоминания о случившемся год назад, событиях которые связаны с восстанием, костюм сойки до сих хранится у меня в шкафу. И от него пахнет кровью, потом и огнем. А других воспоминаний у меня и нет.
Взгляд Цинны и его вопрос не застают меня врасплох, я знаю, что веду себя несдержанно. Но с ним я и не хочу скрывать свои эмоции. Поэтому я беру его руки в свои и сжимаю их.
- Я знаю, что это не первая наша свадьба, но теперь все по-настоящему и я не знаю, что делать.
Цинна пару минут назад упомянул про то, что Пит женится на мне во второй раз, чтобы увидеть в свадебном платье и даже не понял, что попал точно в цель. Зачем Пит женится на мне во второй раз? Нет, я знаю, что он меня любит и он мне тоже дорог. И я до сих пор с содроганием вспоминаю день, когда он сделал мне официальное предложение. Оба мы хотели, чтобы все было по традиции нашего дистрикта. Но теперь я хожу и думаю, есть ли в этом смысл, если мы живем вместе, спим вместе и строим новое будущее вместе.
- Не знаю, буду ли хорошей женой. Знаешь, меня ведь учили только, как воевать и выживать. А вот за семейный очаг, который я должна охранять я действительно переживаю. Маме это всегда удавалось, потому то папа работал. Но я не хозяйка. Никто из трибутов, я думаю. Но это меня не оправдывает, не так ли?..
Я улыбаюсь, но как-то коряво. Знаю, что страх быта меня пугает так же сильно, как в свое время страх быть близкой к Питу.
- Может быть у тебя найдется платье с надписью: «Домохозяйка-неудачница»? – снова улыбаюсь.

+1

5

Цинна внимательно слушает Китнисс, все так же не сводя глаз. Вы когда-нибудь задумывались, как часто и как долго вы можете смотреть в глаза своему собеседнику? Обратите внимание, что вы постоянно отвлекаетесь, переводите взгляд, затем снова возвращаетесь. Только очень близкие люди могут смотреть друг в друга бесконечно, потому что не боятся показать больше, чем могут выразить словами, и, что более важно в этом сам-за-себя-мире, не бояться увидеть что-то большее, чем то, о чем им могут рассказать. Увидеть это большее, распознать - значит принять на себя ответственность за доверившегося, сопереживать ему. Стать частью друг друга еще сильнее.

Глаза Китнисс - бездна, полная самых разных воспоминаний.
Отчаяния, страха, ужаса.
Смелости, самоотверженности, стойкости.
Сомнения, нерешительности, опасений.
Неуверенности.

Но какие бы чувства ни терзали ее и ни мешали спать по ночам, в этих глаза все так же горел огонь, который Цинна увидел в первый раз. Неугасаемый. Яркий. Горячий.

Цинна улыбается ее вопросу.
- Думаю, этот наряд был бы тебе не к лицу. Китнисс, ты знаешь, что я не самый лучший советчик по семейным вопросам, - он усмехнулся. - Однако что-то мне подсказывает, что твои навыки воевать и выживать помогут тебе справиться.

Он быстро и привычно целует ее руку. Вместо слов поддержки.

- Китнисс, ты опасаешься не своей замужней жизни и того, какой женой ты будешь, а своих представлений о том, как это должно быть и, как тебе опять же кажется, своего им несоответствия. Ты не хозяйка, как и все трибуты? Глупости. Я не трибут, но поверь, навыки быть мужем и отцом во мне априори тоже не заложены. В конце концов, ты еще больше несправедлива к себе хотя бы потому, что напрочь вычеркиваешь Пита. Ты думаешь, его хотя бы раз не терзали сомнения, каким мужем он станет для тебя? Сможет ли соответствовать Огненной Китнисс, Сойке-Пересмешнице? Я думаю, что бессонница ему знакома. Тебе очень повезло, Пит любит тебя и принимает такой, какая ты есть. К тому же, - глаза Цинны весело блеснули, - с ним ты никогда не останешься без куска хлеба, а он с тобой - без пары куропаток на ужин. Вы хотя бы будете сыты, а на сытый желудок жизнь кажется проще.

Цинна всегда был на ее стороне и всегда будет. Что бы ни случилось. Вопреки всему. Почему так произошло, он не знал, просто однажды он вошел к этой девочке, готовившейся предстать перед многомиллионной разукрашенной толпой Капитолия, и понял, что последует за нею повсюду. Она приобрела его верность своей прямотой и неподкупностью суждений, бесстрашием и разумностью. Эта девочка стала его другом, и все ее успехи и неудачи, триумфы и поражения, решения и сомнения он разделял с нею настолько, насколько это было возможно. Главное, Китнисс знала, что он готов прийти по ее первому зову даже чтобы просто помолчать.

- Тем более, разве с этой свадьбой что-то изменится? Ну, конечно, возможно на свадьбе кто-то из гостей подпортит себе репутацию, перебрав лишнего, но, думаю, это мало повлияет на тебя. Китнисс, ты уже в этих отношениях. Разве то, что между вами с Питом сейчас, не серьезно? Не думай о прошлой свадьбе, она не в счет. В этот раз все будет так, как хочешь ты. Дома, среди друзей. Среди тех, кого ты любишь и хочешь видеть, а не тех, чьих лиц ты не знаешь и кто просто хочет поглазеть тебя, потому что ты та-самая-Китнисс-из-Игр. И когда ты скажешь Питу "Да", не думай ни о чем. Не думай о злополучном очаге и как ты будешь поддерживать в нем огонь. Я позабочусь о том, чтобы в твоем приданном было достаточно спичек и лежала поваренная книга.

Цинна снова улыбнулся.
- И судя по тому, что тебя все же гложет твоя замужняя жизнь, я делаю вывод, что из-под венца ты не убежишь? Мне бы не хотелось, чтобы Пит наблюдал твои пятки.

Он пытался вспомнить свои собственные ощущения, когда находился в статусе жениха, и не мог. Слишком много произошло с тех пор того, чтобы по вызванным эмоциям во сто крат превосходило его настроение, когда Примавера ответила согласием на его предложение. Вообще-то ему казалось, что приготовления к свадьбе Китнисс вызовут в нем что-то сродни тоски по собственному несостоявшемуся счастью, но ничего этого не было. Наверное, это было к лучшему. Ничто не омрачало его работу.

- Знаешь что, тебе нужно расслабиться, - вдруг произнес он, легко поднимаясь на ноги. У него было горячее красное вино и головка сыра. Стакан с напитком словно сам собой очутился в руках Китнисс.

- И, думаю, тебе будет интересно узнать, что я почти закончил с твоим нарядом, так что, будь уверена, я сделаю все, чтобы в назначенный день ты дошла в нем до алтаря, - Цинна салютовал ей, усаживаясь в кресло напротив и ожидая, какой будет реакция всегда спокойной до платьев Китнисс. Одно дело знать, что платье готовится, другое, что вот оно уже готово и ждет ее. Ведь это значит, что времени до "Да!" уже почти не осталось, и сколько ни терзайся, семейное будущее, в котором ответственность теперь не только за себя, но и за мужа и вскоре за собственных детей, уже на пороге.

- Сверимся, чего ты ожидаешь от результата? Если я пойму, что я не угадал, я заколю себя иглами.

Цинна дает ей время распрощаться с пессимизмом и зарядиться положительными эмоциями. Это ее праздник, пусть и посреди пепла и разрухи. И он хочет, чтобы она наконец разрешила себе побыть счастливой. Хотя бы вот в этот самый момент, пока рядом только он, пока никто не видит, что она может быть просто девушкой, думающей об одних только кружевах, а не о том, каким будет завтрашний день и какие решения ей придется принимать, чтобы обустроить новый мир, в котором она - символ свободы.

Отредактировано Cinna Cornelius (2014-08-19 23:51:11)

+2

6

Тихие и спокойные слова Цинны приводят мой внутренний разбушевавшийся мир к умиротворению. Я знаю, что Цинна говорит искренне и то, что думает. Этим он мне и понравился. Он не типичный капитолиец, бросающийся словами как конфетти из блесток. Он никогда не блистал пафосом и громкими речами. Напротив, слова его всегда были тихими, но уверенными, голос умиротворяющим, а глаза искренними и лучистыми. Перед Играми только он мог вселить в меня надежду, что я смогу выжить. Он делал это словом и делом. В нем был тот настоящий огонь веры в победу, которым рано или поздно должна была заразиться я. Он создал Огненную Китнисс и никто другой. И даже, несмотря на то, куда меня завело мое «призвание», я буду вовек ему благодарна за то, как относился ко мне. Всегда понимая и не осуждая мое своенравное поведение.
Мои губы трогает легкая улыбка, когда он говорит о том, что в нем нет отцовских чувств. Если бы я не знала его, мне бы показалось, что он лукавит. Цинна – один из самых заботливых людей, которых я когда-либо встречала. И мне трудно представить, что из него получится плохой отец или муж. Его избранница будет счастливейшей из женщин. Я и хотела бы поверить, что он лукавит, но его глаза, в которых читается горечь прошлого, говорят мне, что он отнюдь не врет, а верит своим словам.
Все наши проблемы от неведения. Только некоторые способны справиться со страхом перед новым. Но что делать тем, кто не может побороть это парализующее тело чувство? Чувство паники, которое, словно корни большого дуба, прорастают внутри сердца и стремятся по венам к каждой клеточке тела. Разве я сильный человек? Мнение о сильных так разнятся. Говорят, что храбрец силен, когда встречает страхи лицом к лицу и только безумец ничего не боится. Но я была одним из символов революции, но только те, кто были со мной рядом в этой битве знают, что все, что я делала на войне – это боялась и ненавидела. Две эмоции, которые считаются самыми низменными, которые я всегда презирала, но от которых никогда не могла избавиться.
Жить и понимать что в тебя верят, верят в твою силу и бесстрашие… Жить и понимать, что ты не такая, какой тебя видят люди. Это заставляло меня чувствовать себя немощной и жалкой, но, несмотря на это, я продолжала бороться.
Цинна верил в меня все это время. Он, так же как и Пит, думал обо мне лучше, чем я есть. И признаться честно, имея таких дорогих людей рядом, которые верят, что я не такая, как я о себе думаю, это величайшее счастье.
В моей жизни есть и Мирта, которая сильная, бесстрашная. Безумна ли она? Пожалуй, с ней это тот случай, когда победителей не судят. Она столько раз спасала мне жизнь, столько раз помогала, хоть и в своей своеобразной манере. А я никогда не говорила ей спасибо. Потому что не знала, как сказать так, чтобы она поняла правильно. Чтобы она не ответила сарказмом, не сочла меня наивной, а просто промолчала. Страх, который я перед ней испытываю изменился с тех пор, когда мы только познакомились. Это точно не страх, что я никогда не смогу на нее походить, ведь я никогда и не хотела быть как она. Но мы знакомы пару лет, а я так и не могу сказать, чего же я боюсь.
А Цинна тем временем переключает мое внимание на вино и сыр. И платье. Я смеюсь, отпивая немного вина.
- Значит, когда ты говорил про ремни, ты был не так уж далек от истины. – я улыбаюсь ему. – Знаешь, мне кажется, если я убегу, никто и не заметит, ведь все будут смотреть на то, как красиво смотрится развевающееся платье от Цинны на той, которая где-то там бегала в костюме Сойки от Цинны.
С ним шутить очень просто. С ним не нужно думать о прошлом или будущем. С ним можно быть здесь и сейчас, с едой и вином, с мыслями о платье, которое я и не предполагала, что у меня будет, с ним самим, так спокойно и игриво, взирающим на меня.
Он спросил о том, какое платье я представляю. Я зарделась. Никогда не думала о платьях. Уж точно не в первую нашу свадьбу и точно не после официального предложения Пита. Я и правда никогда особо не думала о платьях. Мне не хватает Диадемы. Она наверняка отпустила бы какую-нибудь колкость по поводу нового тренда этого сезона. Но, как бы парадоксально это не звучало, с Цинной мне и о платье думать легко. Я знаю, что он сделает все просто потрясающе.
- Я думаю, это что-то легкое, ткань почти невесомая. – я щурю глаза, силясь представить платье своей мечты, но мысли неотступно приводят меня к костюму Сойки. Я стараюсь прогнать эти образы из головы. Это не то, о чем мне сейчас надо думать. – Никакого искрометного блеска, минимум страз и серебряных нитей. – я поражаюсь себе, как много я знаю. Но с другой стороны это не удивительно. После выходов в платьях Цинны во время представления трибутов, я могла часами лежать на кровати по ночам на костюмах и вдыхать запах искусственного огня. Это вселяло надежду. – Но там внутри по-прежнему живет огонь. – проговорила я в конце, зная, что именно благодаря этому я все еще жива. Благодаря огню, который был внутри меня, семена которого мой друг посеял в моем сердце. Огню, который все это время меня защищал. – Моя интуиция меня часто подводила, знаешь. Поэтому, если я не угадала, я ни за что не допущу, чтобы Капитолий и этот мир лишился тебя. Я и сама этого не переживу.
Это правда. Я не знаю, что делала бы без него, даже, несмотря на то, что мы так редко видимся. Но само его присутствие в этом мире уже дает мне надежду на лучшее.
- Как ты живешь Цинна? Как тебе новый Капитолий? – я подбираю ноги под себя. – Тот ли это мир, за который мы так боролись? – за который отдало жизнь столько людей.

Отредактировано Katniss Everdeen (2014-08-21 10:33:01)

+2

7

Цинна знал, что насчет платья Китнисс ответит именно так. Она смутно представляла, что именно хочет, но совершенно точно знала, чего ей не нужно. И, к счастью, тут он снова знал ее мысли наперед.

– Моя интуиция меня часто подводила, знаешь. Поэтому, если я не угадала, я ни за что не допущу, чтобы Капитолий и этот мир лишился тебя. Я и сама этого не переживу.

На его шутку она отвечает серьезно, без тени лести, пусть даже безобидной и дружеской. Цинна знал, что стал для Китнисс многим, как и она - для него. Это была связь столь прочная и цельная, что между ними не было места сомнениям или недомолвкам, полуобидам или тайнам. Нет, конечно, никто не лишен секретов, но, к примеру, Цинна знал, что если один из его секретов или одна из многих невеселых мыслей вдруг начнет тяготить его, Китнисс будет тем человеком, которому он сможет все рассказать. И рассказать не за поиском искупления или совета, который решит все раз и навсегда, а просто потому, что доверяет ей настолько и верит в нее так сильно, что знает: она не побоится принять на себя часть его сомнений.

- Как ты живешь, Цинна? Как тебе новый Капитолий? – я подбираю ноги под себя. – Тот ли это мир, за который мы так боролись?

Вот тот самый момент, когда Китнисс и сама затронула в нем те невеселые мысли, о существовании которых он только что думал.

Прежде, чем ответить, Цинна делает глоток. Теплое вино расцветает на языке мириадами оттенков вкуса и мягко растекается в животе. Если бы только оно разгоняло тоску!

- Я вернулся домой. Каким бы ни был Капитолий, я вырос в этой теплице, и вряд ли когда-то приживусь в другой почве. Знаешь, когда ты привык к вредной пище, здоровая уже вызывает несварение, - он подмигнул Китнисс. Ей ли не знать, как неуютно он чувствовал себя в Триннадцатом. Во время войны он по-прежнему поддерживал вокруг себя хотя бы подобие привычных для себя условий существования. Цинна не позволял себе появиться в небрежном виде, в брюках, которые бы не подходили выбранному верху, старой поношенной обуви. Это не было прихотью или капризом, просто так он был верен себе и только так удерживал под ногами пришедший в движение земной шар, чтобы не соскочить с него на очередной кочке. Это было его право, пусть остальные по-началу и смотрели на него как на пришельца, случайно попавшего в их лагерь.

- И Капитолий мало изменился, как и все вокруг. В Капитолии больше нет Сноу, но его место осталось и оно снова занято. Мы принесли в Дистрикты свободу от границ, от заточения там, где ты родился, чтобы всю жизнь прожить, как жили поколения до тебя, и чем дальше от столицы, тем эта жизнь грязнее и тяжелее. Но, Китнисс, если новые Игры и казни это то, что мы получили в результате, то я не вижу, чем же по сути те, кто оказался у власти, лучше тех, кто был.

Последнюю фразу Цинна произносит спокойно, как если бы рассуждал о событиях далеких, его лично не коснувшихся. А вместе с тем внутри него клокотала лава, и его слова отнюдь не были так беспристрастно-равнодушны. Они были жестоки. По отношению ко всем, кто однажды взял на себя смелость бросить вызов Капитолию. Да, участие каждого было разным, но все шли к единой цели освобождения Панема. Правда, сейчас казалось, что тогда на самом деле мало кто представлял, к чему они придут в итоге, когда победят, и как будут справляться с грузом проблем, который свалится на них. И у новой власти не нашлось иного варианта, как организовать новые Игры. Новую бойню. И как прежде старые Игры прикрывались лозунгами о памяти и единении, так теперь новые провозглашались последней данью, жертвой, которую должен был отдать Капитолий.

А суть оставалась прежней. Показательная казнь для устрашения. Для демонстрации силы. Власти. Он невольно вспомнил однажды услышанное, это было что-то вроде "Мы проводим эти Игры, чтобы показать, что у нас есть на это власть! Как есть власть потом их отменить!" Так почему бы новой власти, открещивающейся от преступлений предшествующей, не начать с уничтожения старых символов и не опускать руки в кровь, которая уже и так пролилась в безумных количествах?

- Не подумай, что я сожалею о том, на что мы решились. Я сожалею о том, что многое из этого загублено в угоду политике, а не послужило людям, - Цинна делает еще глоток.

Эта война принесла ему много разочарований, и, может, на самом деле он просто держит лицо, когда говорит, что ни о чем не жалеет?
Нет, вряд ли. Бунт был неизбежен, недовольство накапливалось, и оно не могло просто так схлынуть. И глупо об этом размышлять. Просто захвативший их вихрь оказался куда сильнее, чем они даже могли себе представить, и приходилось принимать решения, которые их не красили. Цинна не был оторван от реальности, он понимал, что революция будет стоить людской крови, но это не отменяло его веры в то, что новая власть должна была сделать все, чтобы не добавлять в этот поток новых жизней.

- И из всего этого я понял, что я не создан для политики. У кого-то это в крови, как, например, у Примаверы, а у кого-то, - он развел руками, имея в виду себя, - не хватит духа принимать решения, которые могут лишать кого-то жизни.

И нет, он не забывает, что Китнисс лишила жизни Сноу.

+1

8

По выражению лица мужчины, я вижу, что затронула за больное. Я перевожу взгляд на огонь в камине и слушаю тихий голос, лишенный эмоций, словно мы обсуждаем погоду, но никак не новый мир.
Угли, что разгораются все ярче, чем громче треск поленьев, напоминают мне те времена, когда я предстала перед тысячами капитолийцев на огненной колеснице, держа Пита за руку, таким жестом громко возвещая о своем прибытии в этот жестокий мир хлеба и зрелищ. Помню свои чувства в этот момент. Оглушающий рев толпы заглушал все чувства внутри меня, я знала, что мое сердце стучит так сильно, что вот-вот выскочит, но стук этот не отражался в моих ушах или голове, потому что все, что я могла слышать – это крики жаждущей шоу размалеванной группы людей, а все, что я могла видеть – это огонь, охватывающий меня. Только благодаря огню я чувствовала защиту. Тогда даже не Пит был мне опорой, а только Цинна. Помню, как разнилось мое отношение к обоим этим людям. Я презирала Пита и доверяла Цинне. Хотя все должно было быть совсем наоборот. Но иногда жизнь поворачивает все вокруг меня странным образом. Сейчас и Сноу кажется меньшим злом.
Искры и легкие выстрелы огня приятно сочетаются с голосом Цинны и я снова поворачиваю голову в его сторону. Смотрю на него и понимаю, что ему так же трудно смотреть на это, как и мне. Все смирились с жизнь, которая сейчас у нас есть, потому что, наконец, мы заботимся не о выживании. Мы не существуем, а живем. Многим этого не хватало, я же этого не знала совсем. Цинна, хотя и уроженец Капитолия, но странным образом чувствовал тоже самое. Раньше мне казалось очень странным, что живя в Капитолии с самого рождения, он не стал таким как все. Сейчас, я благодарю бога за то, что Корнелий стал именно тем человеком, с которым я могу вот так сидеть.
Я отщипываю кусочек сыра, совсем маленький, просто чтобы чем-то занять руки. Вина уже не хочется и я ставлю его на пол, рядом с креслом. Каким-то его словам я улыбаюсь, на какие-то отвечаю покачиванием головы. Я вижу, как он разочарован, как потерян, ведь его битва в этом мире и жертвы, так и не оправдались. Я не смотрю на него жалостливым взглядом. Я просто понимаю его. Это чувство неудовлетворенности, преследующее меня с самого момента возвращения домой… Мне кажется, тем, кто сражался и был частью восстания уже никогда не заполнить пустоту внутри.
- Новые Игры были не нашим решением, ты же знаешь. Мы ничего не могли сделать, даже если бы захотели. Люди были ослеплены яростью и ненавистью. Нужным людям просто надо было на этом правильно сыграть. Никто из нас не хотел этого с самого начала.
Я-то вообще никогда не хотела восстания, сражений и смертей. Все, что мне нужно было – это Гейл, Прим, мама и домик в лесу, где нас никто не найдет. Все было довольно просто. Когда я попала на Игры, мне нужно было просто выжить. Мне и Питу. Это тоже было просто. Но как только в нашу жизнь вмешались Тринадцатый и его шпионы, все стало гораздо сложнее.
- Жизнь становится сложнее, когда в нее вмешиваются люди. Именно поэтому я и хотела всегда быть одна. С Прим было легко. – я сказала это неосознанно, но не постыдилась. Я знала, что Цинна поймет, о чем я. Так или иначе, но наши жизни с ним были связаны с одними и теми же людьми. Не трудно было догадаться, кто виновник наших бед. Но винить кого-то слишком поздно. Прошлое наше обвинение привело к смерти слишком многих людей.
- Люди сами выбрали свой путь. Не их вина, что в их сердцах зародилось столько боли и желания мести. У любого из них было столько же прав убивать, сколько у Сноу устраивать Игры. К сожалению, вера, что ради добра можно пойти на любые жертвы, способна разрушить даже самую чистую душу. Что уж говорить о человеке, который изначально мыслит о выгоде.
В его словах о решении Примаверы и убийствах я слышу нотки укора. Но стыдно мне не становится. Только немного больно, что я перестала быть той, в кого верил Цинна, кто, как он полагал не пойдет на жертвы из чувства мести или ненависти. Я предала его чувства. И не больно от этого предательства. Но ни разу в жизни с момента, как я выпустила стрелу Сноу в грудь, я не пожалела об этом решении. Я не стала спать лучше – кошмары с поля битвы все еще преследуют меня и только Пит является мне опорой в эти особо темные моменты ночи, когда я просыпаюсь вся в поту и тяжело дыша. Мне не стало легче из-за Прим, она так и не явилась мне во сне, чтобы сказать «спасибо» или, напротив, воззвать к моей совести, что эта смерть была напрасной. Но, по правде сказать, это была самая настоящая первая и последняя смерть в моей жизни.
- Я помню, как ты был против моего решения. – говорю я мягким тоном, без доли осуждения или обвинения. – Но это было делом долга. Это был конец моей войны.
Только спустя год я смогла сформировать свое желание убить Сноу в подходящее предложение, описывающее мои чувства по отношению к этому моменту моей жизни. И мне все еще не стыдно. А больше мне и желать нечего.
Но тема Примаверы была для Цинны всегда очень тонкой. Я никогда не спрашивала, он не вдавался в подробности. Но я вижу, что он все еще сожалеет о прошлом. И я предпринимаю попытку помочь ему.
- Цинна, - я беру его за руку, облокачиваюсь на подлокотник кресла животом. – я знаю, что ваши отношения с Примаверой сложились не так, как вы хотели. – я вздыхаю, стараясь подобрать правильные слова, потому что по части чувств никогда не была в этом сильна. – Ты все еще любишь ее?
Мне трудно видеть его глаза, когда он вспоминает о ней. Они полны разочарования и боли. Но я никогда не знала этому причины. Меня и не волнует причина. Я просто хочу, чтобы он продолжал себя мучить. Хотя, мне ли говорить об этом…
- Знаешь, - начинаю я боле бодрым тоном, стараясь поднять атмосферу в комнате, - ты был бы великолепным новым Сноу. – мой тон шутлив, хотя и пытаюсь представить моего друга в этом новом амплуа тирана и у меня не выходит. – Мир тогда был бы прекраснее, хотя бы потому, что все начали бы одеваться гораздо лучше. И эта мода на ряженого попугая была бы уже прошлым веком. – я смеюсь, вспоминая мою команду имиджмэйкеров и их внешний вид. – Но с другой стороны, я рада, что ты не такой как они, потому что будь ты президентом Капитолия, мы не смогли бы сейчас вот так сидеть и разговаривать. В твоем мире хочется жить, но вот кто бы мне шил платье? – я сжимаю его руку на миг, а потом разжимаю, возвращаясь к своему бокалу вина. Внезапно поднимаюсь с кресла и встаю в жеманную позу. – Президент Корнелий – говорю я низким тоном, сдвигая брови, - что изволите подать сегодня на Играх Кройки и Шитья? Бархат или шелк? -  и я начинаю изображать этих пафосных капитолийцев, которых видела в день своего прибытия в Капитолий.

+2

9

Цинна смотрит на Китнисс прямым внимательным взглядом. Она говорит о таких сложных и болезненных вещах просто, без патетики, и говорит правильно. Они действительно не хотели этих новых Игр, но толпа хотела возмездия, хотела крови, и новая власть уступила, потому что иначе жаждущие возмездия опрокинули бы ее. И, прижатая к стенке, эта власть извлекла максимум выгоды. "Смотрите, мы - сила! Смотрите, теперь за нами все решения!", вот только реальный посыл виделся Цинне в одном: "Теперь мы решаем, кого убивать!". А раньше - это решали другие. Меняются лица, а человеческой жизни все так же грош цена. Бесценность в перевернутом  отвратительном смысле. И какими бы благими оговорками не сопровождались новые Игры, они не имели никакого реального оправдания, как и прежде.

То, что капитолийские Игры состоялись, свидетельствует либо о том, что новые властьпредержащие либо не так уж сильны, раз не смогли сказать "Нет!" алчущим крови, либо не хотели говорить этого. А возможно, и то, и другое одновременно. В любом случае радости от завоеванного Цинна не чувствовал.

И на фоне этой кровавой бойни, сыгранной на новый лад, убийство Коин казалось каплей в море. Как убеждала его Примавера, старуха выжила из ума и грозила смертью им всем, а значит убрать ее было жизненно необходимо. И разумом Цинна, к собственному ужасу понимал, что сделай это кто-то иной, а не Мира, он бы действительно воспринял устранение Коин как вынужденное преступление во имя всеобщего спасения. Однако это сделала Мира. Да, она не послала кого-то сделать это, не переложила ответственность, но Цинне было отчаянно дико наблюдать, как она принимает данное решение, словно ей ничего это не стоит. Неужели он никогда не знал ту, которую любил?

Впрочем, Мира была не единственным близким Цинне человеком, который взял на себя смелость вершить суд над чьей-то жизнью. Китнисс стала палачом Сноу, и сама только что напомнила об этом. Впрочем, Цинна и не забывал. Сноу, как и Коин, тоже представлял опасность, он был воплощением старого строя, и его судьба вряд ли могла решиться иначе, чем казнь. Но то, что Китнисс вызвалась исполнить приговор, было для Цинны ожидаемо. Страшно ожидаемо. Как друг он не мог оставить это просто так, и если в свое время он не сделал ничего, чтобы отвести Миру от ее шага, с Китнисс он это сделал. Безуспешно. Китнисс была непреклонна. Они не ругались и не спорили, не ломали мебели и отношений. Просто Китнисс объявила о своем решении, и Цинне было достаточно, чтобы понять: она знает, на что и идет и какую ответственность принимает, но ей это необходимо. Чтобы закончить для себя войну, обезопасить свою семью навсегда. Это был ее долг перед собой и родными. Мамой и малюткой Прим.

Цинну могли бы обвинить в двуличности и двойных стандартах, но он понял решение Китнисс. Не одобрил и не поддержал, но понял. Она это знала, и не требовала ни одобрения, ни поддержки. Даже сейчас, говоря о том, что казнь Сноу стала для нее концом войны, она не оправдывала себя никакими благими намерениями. Наверное потому, что Цинна и Китнисс так хорошо понимали друг друга и знали, что именно один сможет сделать, а второй принять, они не требовали друг от друга большего, чем кто-то из них мог дать.

С Мирой все вышло не так. Разобраться бы только до конца, почему.

- Цинна, я знаю, что ваши отношения с Примаверой сложились не так, как вы хотели. Ты все еще любишь ее?

Ее вопрос озвучивает его собственный не высказанный. Цинна сжимает в ответ ее руку.
- Иногда сильнее, чем хотелось бы, - отвечает он.
Кажется, что ответ предполагает "Да", но на самом деле ни "да", ни "Нет", и, пожалуй, это самое сложное. Когда в ответе на такой важный вопрос есть место для сомнения, то положительный исход не так уж и очевиден. Значит, что-то начало меняться. Обратимо ли? Неизвестно.

- Китнисс, когда в твоей жизни кто-то начинает играть важную роль, все сразу становится непросто, - он невесело улыбается, повторяя ее слова, сказанные несколькими минутами ранее.

Ему нравится, что Китнисс не старается стать для него жилеткой. Ее вопрос не несет тошнотворного желания помочь, когда ясно, что помочь тут нечем. Но они достаточно близки, чтобы она могла позволить себе его задать и тем самым просто дать понять: "Я рядом, если понадоблюсь". И Цинне кажется, что в его случае это большая удача, что рядом с ним человек, который по собственному признанию, не ас по части сердечных дел. По крайней мере, можно избежать задушевных бесед просто сказав, что ему не хочется это обсуждать, и Китнисс совершенно точно не почувствует оскорбления по поводу, что ее участие отвергнуто.

Впрочем, она и сама знает, что ему сейчас лучше отвлечься.

- Президент Корнелий Что изволите подать сегодня на Играх Кройки и Шитья? Бархат или шелк?

Он смеется, неожиданно звонко и заразительно. И хотя ее слова насчет его президенства осознанно глупы, и они оба это знают, потому что Цинна так же как и Китнисс не гонится за властью.

- Шелк, только шелк! - с напускной серьезностью отвечает он и, легко вскочив на ноги, подхватывает и кружит Китнисс.

- Я люблю тебя, Огненная Китнисс, моя маленькая сойка-пересмешница, - произносит Цинна, ставя Китнисс на ноги и целуя ее в лоб. Скажи он где-то на людях, что любит Китнисс, пресса мгновенно подхватила бы это и соорудила любовный треугольник, потому что публика всегда принимает такие слова за дела сердечные и тут же приготавливается смаковать страсти. Однако признание Цинны не несет подобного контекста. Он действительно любит Китнисс, но так как брат может любить сестру. Это его друг. Его гордость. Его близкий человек.
- Спасибо, что ты есть. Пожалуйста, не сгорай.

+2

10

Цинна говорит про Миру, о его любви к ней и я слышу нотки обвинения. Обвинения себя, что он все еще ее любит и обвинения на ее счет, что не отпускает. Иногда мы привязываемся к людям слишком сильно, чтобы разорвать связь даже спустя годы.
За это время, что мы были объединены одной целью, хотя и шли к ней разными путями. Насильно ли или по своей воле, но мы делали ужасные вещи. За эту войну никто не может похвастаться своими действиями. Все наше оправдание заключалось в благородной цели освобождения из-под гнета Сноу. Но, так или иначе – мы были едины. И как бы нам не хотелось быть подальше друг от друга, мы все равно повязаны в одном деле. Мы привязались, мы стали чем-то больше, чем повстанцы и символы революции. Мы не стали друзьями. Эти отношения можно назвать скорее партнерством. Словно, я собираюсь пойти на охоту на миротворцев и зову с собой парочку знакомых для помощи. Разве что Катон и Мирта, которые стали частью моей жизни. И О’Дэйры. Пит очень ценит Финника и Энни. Обе пары будут у нас на свадьбе. С большим исключением, ведь Пит так не хотел пышной свадьбы, как и я. Но они наши друзья, как бы парадоксально это не звучало.
С Цинной парадоксов быть не может. Он тот человек, которому я могу рассказать обо всем. Которого я уважаю и ценю всем сердцем. И если бы я могла помочь, то я сделала бы многое ради него. Но ему не нужна моя защита или мои жертвы ради него. Это одна из сторон медали, где дружба – это крик о помощи в абсолютном молчании, где разговоры не громче треска поленьев, где теплый взгляд – это вся Вселенная, в которой нет никаких проблем.
Я часто думала о том, чтобы было бы со мной, если бы тогда в комнату вошел не Цинна, а кто-то из бесконечной свиты раскрашенных обезьян, вечно гуляющих по Капитолию. Что было бы со мной? Меня бы не было. Ни меня, ни Пита, так как наши отчаянные попытки выжить на арене не увенчались бы успехом к прибытию корабля повстанцев. А может и революция не утопала бы в огне. Хотя, полагаю, свита Койн смогли бы подобрать другой символ восстания, вместо Сойки. Но важно даже не это, а то, что меня бы не было без Цинны. Ни меня, ни Пита.
- Но не тогда, когда это касается тебя. – говорю я в ответ на его фразу про усложнения. – С тобой все становится проще, потому что мне не нужно решать жизненно-важные вопросы. И да, я имею право себе противоречить. – смеюсь я, намекая на то, что иду вразрез с собственной фразой про осложнения, которую он повторил позже, но уже про Миру.
Мы кружимся в комнате в быстром вальсе, пока он, наконец, не ставит меня перед собой и не одаривает отцовским поцелуем в лоб. И произносит вслух слова о любви. Слова, которые должны вогнать меня в краску и ввести в ступор, но ничего подобного не проиходит, потому что я знаю и понимаю, о какой любви он говорит. И мои чувства такие же. Он дорог мне, как друг, как член моей семьи, которую я потеряла давным-давно. И когда мне кажется, что я нахожу новую семью, я понимаю, что на самом деле, это они меня собирают по кусочкам. Разбитые осколки в цельную скульптуру, не боясь порезаться или как паззл. Метафор много и назвать это можно как угодно, но суть одна. Именно эти люди создают меня заново. Я знала, что уже никогда не буду такой, как прежде, но мне и не надо. Если они будут рядом, я буду в порядке. И в свою очередь, я готова ради них на многое.
Я не отвечаю похожими словами на фразу Цинны, я просто обнимаю его, потому что слова об эмоциональной привязанности – не лучшая моя сторона. И он это знает и уверена, что поймет.
- Спасибо. – шепчу я на ухо своему создателю и другу, за то что он есть, за то, что с ним легко, за его слова.
А большего нам и не надо: ни громких фраз, ни пафосных речей. Только искренность в простых словах и необдуманных движениях. Но мысль об этой легкости отношений с Цинной напоминает мне, как трудно все с Питом. Как скованно еще мое тело рядом с ним и как трудно мне сказать ему три простых слова, которые с такой естественностью исходят от Цинны. Наверно, в этом и есть разница чувств. Ведь Цинна – мой лучший друг, а Пит – человек, который стал для меня жизнью. Точнее, возможностью той жизни, которой у меня никогда не было.
Я так и не решаюсь ему сказать, что я сгорю, если потеряю его или Пита. Кого-то из близких. Потому что все, чем я живу – это они.
- Цинна, - я опускаю глаза, немного краснея, словно ребенок, - ты говорил Мире, что любишь ее? – мне неловко такое спрашивать, но я слишком плохо умею заходить издалека, поэтому сразу перехожу к своему вопросу. – Это было трудно для тебя?
Я отхожу к камину и присаживаюсь на пол прямо рядом с ним. Пол прохладный, но от огня веет жаром, что быстро меня согревает. Я подхватываю бокал с вином и отпиваю из него. Легкий огонек горит теперь на моем языке. Я не могу сгореть, пока огонь во мне и рядом со мной. Поэтому я тяну руку к моему огненному другу, молча прося сесть его рядом со мной.
- Пит так часто говорит мне, что любит меня, а я никогда... - я словно оправдываюсь, но это чувство и правда меня гнетет.

+2

11

Второй раз Китнисс спрашивает его о любви к Мире, и Цинна на секунду было решил, что она все же старается как-то помочь ему в их непростой ситуации. Своим вниманием, сопереживанием. Однако в вопросе Китнисс скрывается большее. Нечто, что важно здесь и сейчас лично для нее. Цинна понимает это.

Сев у камина и отпив вина, снова набираясь от этого сил и смелости, Китнисс признается в том, что гложет ее. Она не может озвучить Питу, что любит его.

Цинна опускается на пол рядом с нею, бросает в огонь еще несколько поленьев и наблюдает, как оранжевые языки начинают опутывать дерево.

Чтобы ответить на вопрос Китнисс, нужно четко решить, о каком времени говорить. Конечно, он когда признавался Мире в любви впервые и потом, сейчас - он бы вряд ли смог. Не потому, что стал менее уверен в себе, а потому что стал менее уверен в своем чувстве. Впрочем, какое дело? Китнисс затрагивает вопрос куда более сложный - как сказать эти три простых слова и почему это так сложно. Поэтому Цинна медлит с ответом, неотрывно следя за пляшущим пламенем, будто стараясь прочитать в нем правильный ответ.

- Это очень сложный вопрос, - улыбается он. - Конечно, я признавался ей в любви, но ведь тебе интересно, как это было в первый раз? Я просто сказал ей, Китнисс. Обычно так оно и бывает. Ты произносишь и все. И тебе это кажется таким естественным и... вместе с тем странным! Знаешь, когда я впервые признался, мне показалось, что я тем самым самым и себе признался, что люблю ее, и люблю очень давно, просто сам не понимал до этого самого момента. Надеюсь ты понимаешь, что я пытаюсь объяснить.

Цинна смотрит на нее.
- Пит славный, и я рад, что он говорит тебе это. Тебе это нужно, Китнисс, и он это чувствует. Конечно, он наверняка ждет, что и ты однажды ответишь взаимно. Я имею ввиду вслух. Это ведь разные вещи - любить и признаваться в том, что любишь, вслух. Слова - последнее дело, подпись под написанным. Просто все мы так устроены, что нам важно не только чувствовать, что нас любят, но и слышать об этом, будто без признания вслух все это до конца не имеет силы. Глупо конечно, но это так.

Он шевелит в камине, и вверх взметается сноп искр.

Цинна любит Пита и считает, что он именно тот, кто может сделать Китнисс счастливой. Он не требует от нее страстей и чувственности, он принимает ее такой, какая она есть. Скупой на чувства, молчаливой их в проявлении. В отличие от Китнисс, Пит не боится демонстрировать свою любовь.
Говорят, что можно любить за двоих. Нельзя. Любить должны оба, пусть и по-разному, и ничего страшного в том, что кажется, что чья-то любовь больше. Нельзя любить больше или меньше. Ты просто любишь и все.
Пит не любит Китнисс больше, чем она может любить его. Просто он несет ее не только в себе, но и вокруг себя.

- Китнисс, если ты переживаешь, что Пита ранит твое отмалчивание, перестань беспокоится. Ранит, но не смертельно. Он не может не ждать этого от тебя, но и сам понимает, что не может требовать. А ты, в свою очередь, не думай, что твое признание это какой-то знаковый момент или день, к которому надо готовиться. Нельзя проснуться и решить: "Сегодня я скажу ему, что люблю его!" Это происходит спонтанно и прежде, чем ты сама услышишь, что срывается с твоего языка. Доверься сердцу, оно решит за тебя, иначе... иначе произносить "Я тебя люблю!" просто для того, чтобы сделать Питу приятное, вовсе не стоит. Это будет фальшиво, как бы ты его ни любила. Наверное, поэтому мы и ждем признаний вслух. Нам важно не только слышать сами слова, но и то, как нам это говорят. В них столько смысла.

Это жар камина так опаляет лицо, или кровь прилила к щекам?
Говорить о любви невозможно. В ней можно признаться в словах, но описать - нельзя. Что ни подбери, какие образы ни создавай - ничего не будет достаточно.
Любить можно по-разному. Молча. Стиснув зубы. Вопреки себе. Вопреки рассудку. Вопреки всему вообще.
Или страстно. Не скрываясь ни от кого. Отчаянно до безумия.
Нежно. Преданно. Беззаветно. Безответно.
Ты просто любишь. И ничего не можешь с этим поделать. Иногда, чтобы разобраться в этом чувстве достаточно мгновения, иногда - не достаточно и многих лет. Главное только не упустить его.

- Ты любишь Пита? - спрашивает Цинна, снова переводя взгляд на Китнисс, и в его глазах отражается огонь.

+2

12

Я смутно понимаю, о чем он говорит, но одновременно осознаю, что для него вспоминать свои отношения с Мирой – это испытание. Мне становится стыдно, что я заставляю его это сделать, но не опускаю глаза вниз, вместо этого внимательно вслушиваясь в каждое его слово. И даже, несмотря на то, что в комнате царит мертвая тишина, его голос звучит так громко, словно у меня в голове, словно крик глухого, который никогда не узнает, как звучит его голос.
Мне была бы совсем не знакома эта тема, которой он касается, если бы я не была столь долгое время с Питом. Все мои познания в чувствах и в отношениях, всем этим я обязана только моему будущему мужу. Но даже c его помощью, я остаюсь эмоциональным дистрофиком. Хотя если сравнить меня с моей прошлой версией, лет этак 5 назад, то мы на пути большого открытия.
Несмотря на то, что лицо Цинны непроницаемо, огонь который отражается в его глазах, кажется мне тем единственным окошком в его собственную душу, которое он приоткрыл сейчас для меня. И я безумно ему благодарна за это. За то, что он не зажался, не закрылся, не ушел в себя, а наоборот, рассказывает мне потаенные вещи своей души, которые едва ли когда-нибудь озвучил бы кому-нибудь менее близкому. И это чувство быть вовлеченной в его тайну сердца… Оно волшебно.
Глядя на Цинну я понимаю, что многие вокруг меня, с кем я общалась или как-то контактировала сумели преодолеть свои страхи перед эмоциями, стали открытыми. Пит никогда не скрывал от меня, что он чувствует, Мирта всегда была рядом, чтобы пнуть мою эмоциональную дистрофию, Цинна рассказывает о делах сердечных. Я всех их слушала. Только задавала вопросы, а потом слушала то, что скажут мне они. Я училась у них всех, каждый раз чему-то новому.
Цинна говорит, что я и не успею понять, что сказала Питу, что люблю его. Но разве для этого не выбирают специальное место и время? Нет, говорит мне Цинна. Внезапный порыв чувств. Я пытаюсь оценить свои порывы и боюсь, как бы эти слова не были сказаны слишком поздно. Я все еще не верю в мир, не верю в происходящее. Мне все это кажется сном или другим миром. Я умерла на Голодных Играх или галлюцинирую из-за ос-убийц, но все это не может быть наяву. Я все еще слишком боюсь, что однажды в мой дом войдет Сноу, благоухающий белыми розами, в до тошноты белом костюме и скажет мне, что все это сон и мне пора просыпаться, потому что крошке Прим надо вставать через пару часов и идти на жатву.
Такие кошмары преследовали меня стабильно раз в неделю, даже несмотря на то, что Пит спал рядом и его рука всегда покоилась на моей талии. Образ Сноу не выходил у меня из памяти даже на следующее утро. Моя проблема в том, что я перестала просыпаться от паники, я все еще продолжаю плыть в этой сомнамбуле и следовать за Сноу туда, куда он скажет. Я видела во сне столько смертей, сколько не видела в жизни. Пит тысячи раз умирал на моих руках, именно поэтому, когда я просыпалась по утрам, я начинала крепко его обнимать и не выпускала минут 20. Он не спрашивал, просто молча поддавался.
Поэтому мне всегда приходится возвращать себя в реальность. И хотя легкая дымка от камина делает обстановку более волшебной, чем должно быть, но это время, здесь и сейчас, для меня как никогда реальны.
- Я люблю его. – говорю я Цинне. Это так просто сказать Корнелию о своих чувствах к мужу, но так трудно сказать об этом самому Питу. – Мне страшно Цинна, мне страшно, что однажды кто-то вновь поднимет восстание и у меня отберут Пита. Он хочет детей, а я просто не представляю, как  буду им рассказывать о произошедшем, как я смогу жить с вечным страхом, что вот-вот в дверь постучат миротворцы и заставят моих детей идти на жатву. – я ковыряю полено, которое ждет, когда его отправят в огонь. – Тебе никогда не кажется это сном? Я отпустила войну. Но страх новой меня не покидает. И дело даже не в смерти Прим, а новых жизнях, которым предстоит появиться и, возможно, сражаться. Люди так любят развлечения, ты же знаешь. Где гарантия, что это не повториться? Я просто не знаю, что взбредет новому Капитолию в голову через 10 лет.
Я не знаю, понимает ли Цинна мои страхи. Как бы сильно мы не были близки, но я знаю, что он сильный, сильнее меня и мудрее, что у него хватит сил пережить это во второй раз, хотя это и будет катастрофой, которая возможно сломает его. И я не хочу говорить об этом, но Цинна всегда был рядом перед моей отправкой в качестве живой мишени на растерзание Капитолию. Я так привыкла слышать его успокаивающий голос перед тем, как мне нужно сражаться.
- Ты чего-нибудь боишься, Цинна? Будущего? Людей? Как ты  этим борешься?

+2

13

Китнисс делится с Цинной своими чувствами к Питу и своим признанием к нему, но словно мрачная тень над этим нависают ее страхи, которые она тоже озвучивает, и тем самым словно бы впускает в эту комнату.

Ее пугает, что все вернется. Голодные Игры до сих пор вгрызаются ей в кости, не дают забыться. И даже восстание, которое смело режим, их породившее, теперь кажется той опасностью, которая в будущем может обернуться против нее. Против Пита. Против их детей.
Эти страхи не кажутся Цинне надуманными, порой такие мысли терзают и его. Да, после Революции прошел год. Это и очень много, и ничто, и кажется, что земля под ногами еще ходит ходуном. За этой дрожью можно и не заметить, как подберется новая напасть. Такие времена.

Страхи Китнисс мучают ее, должно быть, очень сильно, иначе бы она не спросила Цинну о его собственных. Людям часто нужно знать, что кто-то переживает то же, что и они. И чем сильнее эти страхи хватают за горло, тем острее хочется найти в темноте чью-то руку, за которую можно схватиться.

Чего он боится? Страхи высоты или пауков не годятся, да он и не страдает ни от того, ни от другого.
Так чего же?
Как и все, он боится за жизни своих близких людей, тем более, что их у него так немного. В этом страхе никто не стыдится признаваться, не делает тайны.
Как и все, он боится когда-нибудь остаться совершенно один. Это уже мало кто озвучивает, будто бы это слишком эгоистично, но разве это так?

- Не нужно бояться того, что случится новая война, Китнисс, - наконец произносит Цинна. - Она случится или не случится независимо от тебя, и, получается, единственный, кто страдает, это ты. Ты не заслуживаешь этого. Ты спрашиваешь, где гарантия, что войны не будет? А где гарантия, что она непременно будет? Звучит глупо, но это так. Не пытайся предугадывать, что произойдет. Живи, Китнисс. И будь счастлива. Разреши себе это. Ты слишком много забот взваливаешь на свои плечи. Не бойся того, что может случиться с Питом или с вашими детьми. Бойся того, что было бы, если бы у тебя не было возможность жить с ними. Это куда более созидательный страх. Есть страхи, которые нас разрушают, не дают нам воплощать в жизнь то, чего нам так хочется, из-за боязни, что мы это потеряем. А есть страхи, которые заставляют нас ценить то, что нам дано, и наслаждаться каждым мгновением счастья.

Если бы он только мог запретить Китнисс думать о плохом... Или забрать себе ее страхи...

- Знаешь, чего я боюсь? Что у меня никогда не будет того, что есть у тебя и Пита, - вдруг произносит Цинна. - Ты запросто говоришь мне, что любишь его, и я знаю, что тот момент, когда он сам услышит это от тебя, дело времени. Китнисс, ты даже не понимаешь, насколько ты счастливая. У тебя есть человек, которому у тебя не хватает духа сказать, что ты его любишь, но этот человек у тебя есть, и он готов ждать тебя. Поэтому не трать свое сердце на то, чтобы переживать о том, что может никогда не случиться. Трать его на то, чтобы быть рядом с тем, кого ты любишь, ведь этого человека могло никогда не быть.

Когда-то ему думалось, что его собственный "тот самый человек" у него уже есть и будет с ним всегда. Однако этого не произошло. Они стали говорить на разных языках, исчезло доверие, внутри что-то сломалось. А когда теряешь что-то, что казалось тебе незыблемым, думается, что это конец. И в голову не приходит, что, возможно, это всего лишь этап твоей жизни, который был тебе необходим, чтобы двигаться дальше, чтобы понять, что ты хочешь на самом деле. Не у всех любовь бывает первой и единственной.

- Я боюсь остаться один, Китнисс. Быть может, отвечать только за себя освобождает от ответственности за чью-то другую жизнь, но разве это счастье? - Цинна легонько толкнул ее своим плечом. - А может ну его, Пита? Будем жить с тобой отшельниками. Ты будешь охотиться, я штопать твои охотничьи штаны...

В его голосе и шутка, и горечь. И на душе странные чувства.
Они говорят о непростых вещах, делятся самым сокровенным, спрятанным глубоко, и от этого становится чуть легче, потому что есть с кем поделиться. И пусть ни у одного из них нет готового рецепта для другого, как поступать, они делятся мыслями, давая друг другу понять, что он не безразличен.

- Китнисс... - Цинна приобнимает ее, прижимаясь щекою к ее мягким волосам, которые так любит, а потому никогда не позволял Вении, Октавии или Флавию что-либо сделать с ними, - Не бойся быть счастливой и говорить Питу то, что ты хочешь сказать. Не отнимай у себя этого, и тогда этого никто не сможет отнять у тебя. Ты спрашиваешь, как я борюсь со своим страхом? Я не теряю надежды на то, что все будет хорошо, и в моем случае - я, как и Пит, встречу свою Китнисс. А может, я уже ее встретил, только...

Он замолчал, целуя мягкие темные волосы. На губах улыбка.
- Ты умеешь хранить секреты?

Отредактировано Cinna Cornelius (2014-08-31 23:39:03)

+1

14

Конечно, Цинна прав. Я знаю это, я слышу это в каждой нотке его голоса, которая проникает в мой разум, а главное – в сердце. Не знаю, сколько раз мне еще нужно услышать, что все будет в порядке и мне нужно оставить страх позади, чтобы и правда, наконец, зажить спокойно. Война покинула мое сердце, но навсегда останется кусочками сломанного зеркала, что ранит мой разум из ночи в ночь. Словно, живешь двойной жизнью за двух разных людей.
Я верю Цинне, как никому другому. Такого абсолютного доверия я не питала ни к кому из людей, которые встречались не в Капитолии или даже дома. Иногда мне кажется, что его настроение передается мне, а мое – ему. А если наши лбы соприкоснуться, то можно увидеть единение мысленного потока. Смешно, конечно, но мне приятно думать, что у  меня есть человек, с которым наши мысли схожи. Пит слишком оптимистичен, слишком решителен и добр. В Цинне, как мне кажется, кроется та же хрупкость и нерешительность к радикальным действиям, которая есть во мне. Самое мое большое и глобальное решение во всей моей жизни – это убийство Сноу. Но постепенно и это стирается из памяти. Остаются размытые образы, туманные сны и яркие глаза Прим на ее белом личике. Мне интересно, какие сны снятся Цинне, но я уже не решаюсь спросить.
Не решаюсь, потому что вижу, что он открывает для меня настолько потайную дверь, что все вокруг замирает и воздух превращается во что-то ощутимое и мягкое. Впитывающее все звуки и даже свет. И только костер неподвластен этой новой силе воздуха. Он так же трещит и горит, вопреки новым законам существования.
Редко я жалела о своих словах, сказанных Цинне, но сейчас именно такой момент. Я сижу, кусая губу и сожалею, что задала ему этот вопрос. Я невыразимо злюсь, что в который раз я поставила свои страхи и мысли на уровень выше, чем необходимо. Я злюсь, что заставила Цинну вспомнить его страх и боль из-за своего эгоизма. Не хочется попросить прощения, но я не решаюсь его прервать. Я просто беру его за руку и сжимаю, так легко, но давая понять, что я здесь рядом.
Ты не прав, Цинна, Ты никогда не останешься одинок, никогда не будешь один, потому что вокруг столько людей, которым ты дорог, которые тебя любят.
Я понимаю, что я счастлива. Я должна быть счастлива, но мне мешают внутренние демоны. Вероятно, с Цинной точно так же. Собственное сердце, которое в свое время пострадало от утраты Миры, теперь отчаянно зашивает раны. Цинна Корнелий, человек, который может превратить кучу тряпок в произведение искусства, не может найти подходящих ниток, чтобы сделать пару швов в своем сердце. Я хотела бы быть именно той, кто сможет помочь ему отыскать свой собственный путь, собственный метод вышивки, но это я, Китнисс Эвердин, которая умеет только пускать стрелы, оставляя рубцы.
-  Ты знаешь, я готова на многое для тебя. – грустно улыбаюсь я, потирая его плечо. – Но такая жизнь не сделает тебя счастливым. – его шутка про нашу совместную жизнь звучит мило, но причиняет много боли. Я немного поджимаю губы, но мой жест не выглядит отчаянным. – Ты – величайший и добрейший человек, которого я когда-либо встречала. И я благодарю проведение за то, что тогда на Играх ты выбрал именно меня, потому что только благодаря тебе я сейчас здесь и я счастлива. – я прижимаюсь к нему, кладя голову ему на плечо. Не могу смотреть в глаза, когда мне предстоит сказать, что-то настолько важное. Поэтому я просто прячу лицо у его шеи. – Ты прав, я даже не догадываюсь, насколько я счастлива. Но знаешь, как человек, который никогда не ценил то, что у него есть, а только боялся это потерять, я могу сказать тебе, что счастье не в том, что у нас есть любовь или дружба. Наше счастье хранится в тех людях, которые вызывают у нас эти чувства. Мы делим это с другим человеком. Когда мы теряем этого человека, - я делаю короткую паузу, потому что на глаза просятся слезы, - это чувство остается с нами, нам некуда его отдать. И мы жалеем не ушедшего, а себя – оставшихся, доживать эту жизнь без них. – я кусаю губу с внутренней стороны до боли, чтобы не зареветь. У меня получается. – Ты остался один с этим чувством любви к Мире и я знаю, насколько сильно можно ощущать себя одиноким, даже находясь в бесконечной толпе людей. Но иногда, как сейчас, ты можешь почувствовать себя целым, находясь наедине с кем-то. Я не могу дать тебе того же, что и Мира, но мы друзья, Цинна, и сейчас я чувствую себя не только целой, но и живой. Потому что это ощущение я делю с тобой в данный момент времени. И оно возвращается ко мне с большим объемом. – Я крепко сжимаю его руку. – Ты никогда не будешь один, Цинна, потому что даже если меня нет рядом, с тобой всегда останутся воспоминания, тепло камина, даже если это будет другой камин, минутка тишины, появившаяся в твоем плотном графике работ. Потому что это то, что объединяет нас сейчас. Вот почему мы никогда не бываем по-настоящему одиноки. Ощущение пустоты дает отсутствие тепла человеческого тела. А заменить это воспоминаниями очень трудно. – я поднимаю голову и смотрю в его глаза. – А я хочу, чтобы ты знал, что если когда-то тебе понадобиться помощь и человеческое тепло, то я с удовольствием стану твоей грелкой. – я улыбаюсь и целую его в щеку.
Сердце бешено стучит, а на щеках, наверняка, румянец, потому что я не привыкла говорить такие речи. Но когда они идут из глубины души, я не могу остановить свой словесный поток. Сейчас я не могла просто сказать ему, что я рядом. Это был не тот случай, когда эта короткая фраза могла выразить все мои чувства по отношению к Цинне. А теперь мне стало гораздо спокойнее и, я надеюсь, Цинне тоже.
Когда он спрашивает меня про секрет, я снова улыбаюсь и прикладываю палец к губам.
- Торжественно клянусь, что я не такая болтушка, как Диадема.

+2

15

Китнисс всегда была немногословна. Выражать свои чувства для нее - невообразимая пытка. Однако сейчас слова льются сами собой, будто через них она старается искупить все свои недосказанности Питу, маме, Прим... И теперь ему не хватает слов, чтобы выразить, как важно для него слышать ее, поэтому Цинна молча в ответ пожимает ее руку. Все - в его глазах.

Китнисс уже делает его счастливым, оставаясь его другом. И конечно он вряд ли когда-либо обратиться к ней за человеческим теплом, потому что... зачем? Ведь она и так делится им! Своим присутствием рядом, своим обещанием быть с ним даже на расстоянии. Ее обещание не простой звук. Они и в самом деле никогда не расстаются до конца. Конечно, голос по телефону не заменит чувство плеча рядом с собою, но он не отменяет самой значимости того, что расстояние - не преграда.

- Насчет грелки я подумаю. Здесь у вас в двенадцатом холодно одному, - улыбается Цинна.

- Торжественно клянусь, что я не такая болтушка, как Диадема.

Это не может не развеселить. Диадема умеет хранить секреты точно так же, как умеет скрывать свою красоту. То есть, никак.

Конечно, он знает, что все, что произнесено в этой комнате и так останется в тайне ото всех. Не потому, что они говорят что-то сверхсекретное. Просто это их мир, и вряд ли даже Питу Китнисс рассказывает, о чем они разговаривают, оставаясь наедине. Это их время и место, и это - слепая зона для наблюдений всех остальных.

Когда Китнисс спросила о том. любит ли Цинна Миру до сих пор, он не солгал, когда ответил, что сильнее, чем хотелось бы. Конечно, он не может просто взять и вычеркнуть их отношения из своей жизни, да и не хочет. Он был счастлив, он любил. То время было ярким, неповторимым, и казалось, что им все по плечу. Это сейчас Цинна знает, что они не рассчитали своих сил. Вернее, он не рассчитал. Но что поделать с этим? Жизнь продолжается. Мира счастлива с другим человеком, и Цинна рад ее счастью. Она заслужила, чтобы с нею рядом был кто-то, кто понимает ее и поддерживает. Их с Цинной дорога встретилась с развилкой.

То, чем Цинна решился поделиться с Китнисс, ему и до конца самому не ясно, но он чувствует, что для него это важно. Может, так он сможет разобраться? А пока даже сложно решить, с чего начать.

- В моей жизни появился человек, который неожиданно стал мне важен. Мы познакомились в революцию, теперь увиделись снова. Тогда я был не в своей тарелке среди повстанцев, теперь она чувствует себя так же, оказавшись в Капитолии. Мы бесконечно разные, будто говорим на разных языках, хотя речь ведем об одном и том же. Она верит в возможность изменить Капитолий, и мне хочется, чтобы у нее получилось... Как не задумываясь я пошел за тобою, однажды поверив в тебя, так я верю в нее. Вы похожи. Вы смелые, в вас есть та чистота, которой не достает многим, которая делает вас сильными и уязвимыми одновременно. Наверное, у меня на роду написано находить женщин, которые заведомо решительнее и смелее меня!

Цинна обдумывает каждое слово. Как описать, что он чувствует?

- Скажи мне Китнисс, как Питу удалось найти к тебе тропу? Конечно, мне бы стоило спросить совета у Пита, как у эксперта по завоевыванию воинственных натур, но меня сначала интересует женский взгляд, - Цинна улыбается, но глаза серьезны. В камине остается несколько головешек, он разбивает их, и пламя разгорается с новой силой.

+2

16

Я чувствую себя намного лучше, после того как раскрыла Цинне свои чувства и мысли. И мне хочется верить, что ему стало чуточку легче после моих слов. Морщинки на его лбу немного разгладились, а на лице появилась улыбка. Та самая заразительная улыбка, которая и меня заставляет улыбаться.
Признание парня по поводу небезразличной ему девушки приводит меня в легкий восторг. Я рада, что у моего друга наконец появился человек, к которому он испытывает чувства, пусть всего лишь отдаленно напоминающие чувства к Мире, но большой костер начинается с маленького уголька. Я сама никогда не испытывала подобных чувств. Моя любовь к Питу то вспыхивала ярким огнем, то затухала, словно тлеющий огонек. Это трудно объяснить до сих. Но все что я делала в наших с Питом отношениях – это брала, практически ничего не давая взамен, я боролась со своими личными демонами, но это тоже скорее заслуга Пита, чем моя. Все, что могла делать я – это ошибаться.
Вопрос Цинны о том, как Питу удалось меня завоевать, застает меня врасплох. Я выдыхаю и поворачиваюсь к камину, глупо таращась на бревна. Я открываю рот, но из него не выходит ни звука.
Я никогда не могла назвать это завоеванием. До определенного момента, Пита вообще не было в моей жизни. Потом на краткий миг он стал тем, кто дал мне надежду, а потом снова исчез. После этого были Игры и много эмоций по отношению к нему: и презрение, и ненависть, и благодарность, и непонимание. Постепенно все это переросло в желание защищать его, отплатить ему за все, что он для меня сделал. Он так часто меня спасал, что мне всей жизни бы не хватило, чтобы отдать долг.
Тот день, когда он сделал мне предложение, когда я согласилась… Я даже не могу вспомнить конкретной причины, почему я сказала да. По большому счету этой причины и не было. Я просто доверилась ему и позволила показать мне то будущее, которое он видит. Не просто показать, но сделать меня частью этого будущего. Со временем, не все вещи сложились так, как он говорил, но я никогда не позволила себе обвинить его в этом, потому что он был тем единственным человеком, что у меня остался после потери Прим. И если сначала я держалась за него из-за страха остаться одной, то постепенно  мои чувства стали схожи с его.
- Он был рядом. – произнесла я после длинного вдоха и короткой паузы. Три простых слова, которые могут длиться всю жизнь. – Он никогда не настаивал, никогда не давил. Некоторое время моей жизни, он был словно тенью, о которой я и понятия не имела. Он вызывал у меня столько разных эмоций. Это был длинный путь от благодарности к апатии, от апатии к презрению, от презрения к чувству долга, от чувства долга к любви. И все это время, пока я колебалась в своих чувствах к нему, желая то убить, то спасти, он был непоколебим в своей любви ко мне. Ни разу не обвинив, не осудив, не жалуясь. Он молча терпел много лет с нашей первой встречи. Он знает меня гораздо дольше, чем я его. И одному богу известно, за что он меня любит. Но я знаю, что люблю его за то, что он был рядом, находя в себе силы это делать даже тогда, когда я и не подозревала о его существовании.
Я замолчала, обдумывая сказанное и кусая губу. И хотя я высказала именно те мысли, которые вертелись у меня на языке, мне казалось, что это все равно плохо определяет мои чувства.
- Смелость – это не всегда решительные действия, знаешь. Иногда это бездействие, ожидание и терпение. Если она похожа на меня, то активные действия ее только напугают. Потому что я, будучи взволнованной за жизнь Прим, не могла ни о чем думать, кроме выживания. Я попрощалась со своей жизнью, я готова была себя положить за будущее Прим. Я горела этой целью. А Пит молча меня поддерживал. И знаешь, даже когда он делал мне предложение, мы говорили о совместной жизни в доме, он предложил, чтобы Прим жила с нами, хотя и не одобрял это. Он мог свободно пожертвовать каким-то своим желанием ради моего. Эгоистично с моей стороны, я знаю. – я улыбаюсь, вспоминая тот день. – Но он был готов на столь многое, только потому, что я сказала да. Я никогда так раньше не любила, но думаю, это тот случай, когда ради другого, ты готов пожертвовать всем.
Я выдохнула. Пожалуй, я уже давно так много не выговаривалась о своих чувствах. Но это как ни странно, помогает. Мысли, роившиеся в моей голове по поводу скорой свадьбы, внезапно выстроились в четкую шеренгу, готовые отправиться по своим комнатам.
- А как она к тебе относится? – спрашиваю я своего друга, отчасти желая помочь, отчасти, желая узнать об этой девушке побольше.

Отредактировано Katniss Everdeen (2014-09-11 00:32:29)

+2

17

Это был замечательный вечер, пусть он и был полон непростым разговором, больными переживаниями. Китнисс и Цинна делились друг с другом самым сокровенным. Они будто истосковались друг по другу и наверстывали то время, что не могли провести наедине. Для Китнисс этот вечер и вовсе был исключительным. Даже Цинна не припоминал за ней такой откровенности, особенно в последний год, прошедший после гибели Прим. Эту потерю Китнисс переживала остро, но держала все внутри себя, словно боялась того, что обратись она к кому-то за поддержкой, то растратит вместе с болью и память о сестре. Цинна видел, что происходило с нею, видел, как все это переживал Пит. Китнисс не говорила о своей утрате, она о ней молчала, а вместе с нею - и обо всем остальном, что происходило с нею и внутри нее.

Потеря Прим тогда здорова подкосила всех. Цинна сдружился с девочкой в 13-м и поверить не мог, что они с Китнисс родные сестры. Насколько нелюдимой и закрытой была Китнисс, настолько веселой и всеми любимой была Прим.

- Запомни хорошенько то, что ты сейчас сказала мне. И однажды скажи это Питу. В темноте, - Цинна дружески легко толкает Китнисс плечом.
Он считает, что она права. Пит действительно был с нею рядом, несмотря ни на что. Как бы она ни отталкивала его от себя, в гневе ли или в желании защитить, он умел оставаться близко. Протяни руку - и он здесь.
Цинна не был близок с Питом. Нет, они не питали друг к другу недоверие. Просто, наверное, дело было в том, что Цинна изначально стал близок Китнисс, был ее другом, у них были свои тайны, свой мир, и одновременно делить такие же отношения с Питом было попросту невозможно. Друг обоим - друг никому.
Китниисс очень и очень счастливая, что у нее есть Пит, всегда понимающий, дающий покой. Так может быть, стоит взять с него пример? Цинна улыбается, делая глоток вина.

- Сложно сказать, как она ко мне относится. По-началу определенно - с подозрительностью. Я, капитолиец, и затесался среди беженцев в 13-м! Представь, сколько версий относительно моих истинных целей могло проноситься в ее голове! - он тихо смеется. - Теперь мы... приятели, наверное. Не друзья. Могли бы стать друзьями, со скрежетом и то только в старости, потому что не представляю, как стать для нее своим. Впрочем... я и не хочу. Не друзьями.

Цинна смотрит в огонь. Языки пламени отражаются на его лице.

Он не называет Китнисс имени, словно боится. Вот только чего? Что признание станет окончательным? Или то, что он так прячет ее имя, и есть признание?

- Астрид Пейлор. Лидер повстанцев 8 Дистрикта, - произносит Цинна.

Китнисс не может не знать Пейлор, и наверняка оценит масштабы его с нею несовместимости. Из сукна и шелка не сшить ничего пригодного. Разные, слишком разные. Что они могут друг другу дать?

Вернее, что он может дать ей?

Отредактировано Cinna Cornelius (2014-09-10 22:08:54)

+3

18

Я хорошо понимала, о чем говорит Цинна. Между мной и Питом тоже был такой этап отношений. Симпатия шла с его стороны в большей степени, чем с моей. Я и подумать не могла, что мы можем быть вместе. Вспомнить более ранние времена, так я вообще ненавидела его какое-то время, во время презентации трибутов в Капитолии. Его признание в любви в прямом эфире было, словно снег на голову. Неожиданно и не вовремя. Я чуть не убила его в тот день. А потом пришлось смириться, чтобы выжить. Наверно, именно с этого момента Пит и начал крутиться у меня в голове больше обычного. Хотя и пыталась сравнивать его с Гейлом, а подавляющую часть времени я отдавала навыкам выживания, но Пит все равно крепко поселился в моем мозгу, где-то между Прим и возвращением домой. Потому что я не представляла, как вернусь домой без него.
Я неплохо знала эту девушку, о которой говорил Цинна. О время восстания она проявила себя храбро и показалась мне умной, но не способной противостоять новоиспеченной верхушке Капитолия. Что мне в ней понравилось, так это то, что она не бросалась на амбразуру, сломя голову. Наверно, именно поэтому она стала главой отряда 8 дистрикта при восстании. Мы и правда чем-то похожи, а мне остается только надеяться, что страхи этой девушки не такие сильные, как у меня и они не помешают ей увидеть свое счастье.
Представляя их с Цинной в качестве пары, я замешкалась. Они действительно разные, но оба очень решительные и добрые. Если мы сошлись с Питом, то почему бы и им не быть вместе. Страхи Цинны по поводу затесавшегося капитолийца могли бы быть мною опровергнуты, но даже при моей любви к моему другу, я понимала, что в его словах есть доля разума. Мне самой было тяжело сразу понять, что Цинна может стать лучшим из всех, кого я когда-либо встречала. Мое предубеждение по поводу капитолийцев было оправдано всеми, кроме Корнелия.
- Цинна – это Цинна. – говорю я, прижимаясь щекой к его плечу. – Тебе не нужно быть кем-то другим, чтобы она поверила тебе. Когда мы впервые встретились, ты был тем, кто ты есть, даже несмотря на то, что над головой Капитолия был Сноу. Сейчас тебя ничто не может остановить быть собой. Каким бы она не видела Панем в будущем, и каким бы ты его не видел, но я уверена, что вы оба хотите одного и того же, только разными словами – вы хотите мира.
Я взяла бокал в руку и несколько секунд просто наблюдала за тем, как красное вино переливается из стороны в сторону в зависимости от того, как я наклоняю бокал. Словно чаши весов, которые все никак не могут уравновесить себя. В конце концов, различий между ними может быть больше, чем схожих черт. Но все это можно уравновесить, если кто-то готов принести себя в жертву. Я всегда готова была принести себя  жертву ради Прим. И я сделала это всего один раз, когда вышла добровольцем на Игры вместо нее. После этого путь моих жертв был окончен. И жертвовать пришлось Питу.
Готов ли Цинна пойти на жертвы ради этой девушки? Думаю, об этом говорить еще слишком рано, раз он и сам пока не понимает, какие чувства у него к Астрид. Больше всего мне не хочется, чтобы Корнелий неосознанно пытался заменить одну девушку другой.
- Тебе понадобиться много терпения, прежде чем она доверится тебе, а влюбиться она успеет в ту же секунду, когда поверит. Хочешь ли ты быть с ней настолько, чтобы ждать? И не пытаешься ли ты заменить в своем сердце кого-то этой девушкой? Вот, что я хочу понять.
Мне не хочется, чтобы Цинна строил иллюзии. Мне не хочется, чтобы он спасался от одного омута в другом. Мне не хочется, чтобы он делал себе больно, потому что если только эта девочка полюбит его, а Корнелий так и не сможет ответить взаимностью, он будет винить себя.

Отредактировано Katniss Everdeen (2014-09-21 22:30:19)

+2

19

- И не смей считать, что ты ничего не понимаешь в человеческих чувствах! - тихо смеется Цинна в ответ на ее слова.
На сердце каким-то невообразимым образом становится легко. От того, что Китнисс на самом деле, сама того не подозревая, озвучивает его собственные мысли и опасения. От того, что его понимают.

Она во всем права. Тысячу раз права.
Что ему может помешать ему обрести счастье, кроме него самого? Да, однажды обстоятельства уже отняли у него то, что было, но разве не он только что говорил Китнисс не бояться того, что может никогда не случиться? В нем нет боязни заново построить свою жизнь с этом шатком мире, он боится ошибиться в человеке. И чтобы кто-то ошибся в нем.

- Я терпелив, Китнисс, и иногда мне кажется, что это и мой недостаток, - признается Цинна. - Где-то мне стоило, наверное, взорваться в свое время. Но если требуется, я готов ждать.

Он не торопится отвечать на ее вопрос о замене. Одно дело ощущать его в внутри себя, от него можно отмахнуться, но сейчас этот вопрос прозвучал. Хорошо, что это был голос Китнисс.

- Когда ты спросила меня, люблю ли я Миру, я ответил тебе честно. Сильнее, чем хотелось бы. Да, я по-прежнему люблю ее, потому что после того, что было, не может не остаться совсем ничего. Так не бывает. Она дорога мне, хотя мы и не смогли остаться друзьями. Я вообще не считаю, что люди, когда-то до безумия любившие друг друга, могут остаться после всего друзьями. Наоборот - бывает. Но, Китнисс... Миру нельзя заменить. Я не считаю, что все было зря, что, раз уж так все закончилось, лучше бы этого и вовсе не было. Память о нашем прошлом ценна для меня и останется таковой навсегда, но наши пути разошлись, и, знаешь, я уже смирился с этим. Спросишь, почему я не боролся за нее? Наверное потому, что это я ушел тогда, оставив ее наедине с тем, что она сделала. Я посчитал, что не смогу поддержать ее, принять ее поступок. Дело не о прощении. За что мне ее прощать? Дело в моих убеждениях, в том, что я не смог перестроиться. Мира может принимать решения, от которых зависят жизни людей, я не могу. И, как оказалось, принимать некоторые из них, тоже.

Он переводит дыхание, делает паузу.

- Я и Мира остались где-то в прошлой жизни, до Революции. Где мне приходилось здорово стараться, чтобы найти работу, а Мира была еще далека от власти, и я всегда знал, где она и что с ней. Не хочу это забывать или заменять чем-то. Или кем-то. Теперь все по-другому. Мы сидим здесь вдвоем с тобой, и ради тебя я отменил все свои дела. Я знаю, что Мира где-то в Капитолии, но я не знаю, что она делает и о чем ее мысли. Вот и все. Мы не изменились, изменился мир и люди вокруг нас. Мы стали дальше друг от друга и идем разными дорогами. И, если честно, я не вижу ничего, что могло бы это изменить. Здесь, - Цинна касается сердца, - не вижу. Понимаешь?

Огонь съедает головешки, оставляя от них горящие угли, жар от которых опаляет лицо и руки. Но это приятное, живое тепло, которое проникает в легкие, согревает изнутри.

- Не самый радостный разговор для невесты, не находишь? - Цинна похлопал ее по плечу. - Мы должны говорить о вечной любви, а не о том, что любовь имеет свойство заканчиваться! Поэтому, Китнисс, учись на моих ошибках. Мораль моей истории такова. Не руби с плеча, потому что когда потом наступит момент и ты поймаешь себя на мысли, что хотела бы поступить иначе, будет уже поздно, и то, что вы успели наговорить друг другу, та боль, которую уже успели причинить, станет непреодолимым препятствием. И о чем бы вы ни ругались, именно эта ошибка станет всплывать в каждом обидном слове.

Да, Цинна много думал о том, что по возвращении в Капитолий он мог множество раз наплевать на все и пойти к Мире. Но помирись они, выясни все, в одном он был уверен совершенно точно. Возникни между ними ссора, недоразумение, первое обвинение, которое будет выдвигаться ими против друг друга, чтобы в порыве чувства сильнее уколоть, будет случай с Койн.

- На тот случай, если я когда-нибудь все же решу жениться, я хочу, чтобы мою невесту к алтарю поведешь и передашь мне ты. Сочту это за добрый знак, - улыбается Цинна, касаясь своим бокалом ее фужера. - Ты единственная женщина в моей жизни, которая не вносит в мою душу раздрай.

+2

20

Пока Цинна рассказывал о своих чувствах, я думала о том, что едва ли можно говорить так много и так отчаянно о девушке, которую не хочешь вернуть. Каково бы ни было мое отношение к Примавере, но Цинна любил ее. Трудно было представить настолько непохожих людей, как по характеру, так и по моему отношению к ним. Но мы говорим о второй половинке Цинны, а не моей, поэтому мне вообще не стоит заикаться о своем отношении к Примавере.
- А раньше мне казалось, что это у нас с Питом сложные отношения. Ты побил все мои рекорды. – я смеюсь, легко ущипнув его за плечо.
Но слова Корнелия заставили меня отвлечься о сути темы и озадачиться. Ее поступок, Койн, она принимает решения о жизни и смерти других людей. Правда доходит до моего мозга и я почти ахаю. Та самая правда, о которой не знает никто, кроме Цинны и наверняка парочки приближенных Миры. Об этом никто и не должен знать. Мира сама ему рассказала? Или он как-то узнал? Не знаю, что и думать по этому поводу и утыкаюсь взглядом в огонь. Повисает пауза в комнате. Я не знаю, понял ли Цинна, что раскрыл секрет внезапной смерти бывшего лидера Д-13, но по большому счету это не так уж и страшно. Даже если парень и понял, то он знает, что этот секрет останется между мной и им.  Просто мне не дает покоя мысль: из каких побуждений Мира сделала этот шаг? Койн была вторым Сноу, это видели все. Такой же мне виделась и Мира, хотя может я и ошибалась на ее счет. Так же я не могу сказать, что я ждала эры правления Койн, но и не желала ей смерти. Меня начинает раздирать противоречивое чувство, которое сбивает на нет все мое прежнее отношение к Мире.
За окном начинает бушевать гроза. И я понимаю это только когда в окно бьется ливень с такой силой, словно на дворе конец света. Обстановка внутри дома все такая же теплая и уютная, а разговоры становятся все эмоциональнее.
- Я знала, что вы похожи с Питом. – говорю, я улыбаясь, но в душе меня отнюдь не радость. -  Но я и представить не могла, что между мной и Мирой ей что-то общее. – меня это и правда удивляет. А еще удивляет и даже расстраивает критерий нашего сходства, потому что хуже ситуации и придумать нельзя. – Вы оба полюбили убийц. Два самых прекрасных парня на земле и оба влюблены в двух девушек, сознательно отнявших жизнь сильных мира сего.
Я качаю головой. Это довольно прозаично. На моем лице больше нет улыбки, а взгляд пустой. В нем отражается огонь прошлых ошибок, которые я совершила, в нем отражается мертвое тело Сноу тогда на площади. Это прошлое никогда меня не отпустит, все, что мне остается делать – это мириться с ним. И я это делаю и буду делать.
- Ты любишь ее Цинна. Так почему не вернешь? Если дело не в прощении, то как остальное может иметь смысл перед тем, что ты чувствуешь к ней? Может быть, с тобой она станет другой, а может рядом с ней станешь другим ты. Ведь мы меняемся не сами, нас меняют люди, окружающие нас.
Я отпила из своего бокала и отставила его в сторону, чтобы сесть поудобнее лицом к другу, который как мне казалось никак не мог решить свои проблемы. Я тоже не могла решить его проблемы. Я никогда не испытывала то, что испытывает он. Здесь Пит, вероятно был бы лучшим советником. Но Корнелию «повезло» заручиться именно моей поддержкой и моими советами.
Я не знала, чего боится Цинна в отношениях с Мирой. Что она повторит то, что сделала с Койн. Человек, убивший однажды, сможет сделать это снова. Может он боялся, что простив  и приняв ее поступок, в нем надломится та самая вера в то, что мира можно достичь без убийств. Хотя я знаю, что как бы сильно Цинна не изменится, эта черта, его доброта и вера – они не сломаются, потому что он сильный.
- Почему ты мучаешь себя, тем, что уже случилось и чего не изменить. Этот поступок уже никак не исправить, но от тебя зависит будущее. – я замялась, пытаясь сформировать мысль правильно. Но вместо продолжения своей мысли я ударилась в воспоминания. – Когда мы уже были на главное площади перед зрителями и камерами, и я должна была убить Сноу, я боялась, что Пит разочаруется во мне. Что перестанет любить и оставит одну. А на тот момент – он был всем, что у меня осталось. И я не сделала ничего, чтобы его удержать. Мне просто так повезло, что он принял мой поступок и остался со мной. А потом я боялась, что я изменюсь. Что это убийство сделает меня жестокой или неспособной полюбить, холодной и невосприимчивой к чувствам других людей. Но Пит, он делал все, чтобы показать мне, что ничего не изменилось. Ни разу не осудил, не вспомнил. Просто жил и показывал мне, как это – просто жить. Он так старательно воплощает в реальность те фантазии будущего, которые он мне описывал. И постепенно эти страхи ушли. Потому что я поняла, что именно они не давали мне двигаться дальше, делать новые ошибки в моей новой жизни с любимым человеком. Мне легко представить, кем бы я была, если бы рядом со мной тогда не было Пита. И картина эта, как ты догадываешься, не совсем радужная. – я перевела дыхание и улыбнулась воспоминаниям. – Я хочу сказать, что мы встречаем людей, которые заставляют нас жить дальше, которые становятся сильнее наших страхов. Иногда этими людьми становимся мы для кого-то. Но роль каждого важна, потому что мы заполняем пустое пространство друг друга, обретаем смысл. Из существования переходим в жизнь. Сможешь ли ты сделать так, чтобы Мира перестала быть смыслом твоего существования? Перестала занимать твою голову? Если нет, тогда тебе придется с этим что-то делать. Я могу даже изобразить все, словно это был несчастный случай, потому что мне невыносимо смотреть, как ты мучаешь сам себя.
Я сурово смотрю ему в глаза. Наставление получилось так себе, но я не могла промолчать. Я не купидон, хотя и пускаю стрелы. Только Цинна может что-то сделать со своими эмоциями. Каков будет результат мне неизвестно. Единственное за что я молюсь, так это чтобы он был счастлив.

+2

21

Благодарность. Которую не выразить словами, не описать. Вот что Цинна чувствует сейчас к Китнисс. Он берет ее руки и целует.
Друзья познаются не в беде, что бы на этот счет ни говорили. Друзья познаются в печали. В тоске. В твоей потерянности. Они понимают, что силой воли не смогут решить твоих проблем, но это и не нужно. Куда важнее, что они знают, что им просто нужно находиться рядом.

- Да, пожалуй, запусти нас с Питом в лес, мы бы не смогли убить и зайца... - грустно улыбается Цинна.

Да, Китнисс понимает, кем она стала, совершив казнь над Сноу. Не просто убийца, а палач. Иначе как назвать того, кто приводит приговор в исполнение? Одна особенность, пожалуй, в том, что она была одновременно и частью судей, выносивших приговор, и жертвой.
Цинна не жалел, что сказал ей о том, почему и как не стало Койн, иначе бы и этого разговора не состоялось. Они не смогли бы говорить друг с другом начистоту с постоянно висящей в воздухе недомолвкой, почему вдруг между ним и Мирой все закончилось. Ему даже не нужно было прибавлять предупреждение, что эта новость строго между ними. Китнисс все прекрасно понимает.

- Койн хотела уничтожить всех нас. Она выживала из ума и считала всех тех, кто присоединился к 13-му будучи повязанным с Капитолием, опасными для ее власти, а потому готовилась от нас избавиться. Что для нее опасны все, к кому народ испытывает особую любовь и привязанность. Мира посчитала, что так она спасает наши жизни, - произносит Цинна, опуская голову, запуская пальцы в взъерошенные волосы. - И знаешь, Китнисс... Я, наверное, страшный человек. Я противоречу сам себе... Но я должен сказать... наверное, если бы Мира сделала то же самое чужими руками, я бы это пережил легче. Да, по сути она все так же бы решила чью-то судьбу, и, пожалуй, нанятие убийцы говорило бы о том, что она загребает жар чужими руками, но... сама мысль, что яд был добавлен ее рукой... Я ни черта не смыслю в политике, но разве смерти Койн нельзя было избежать? Изолировать ее? Отстранить? Неужели убийство - панацея от всех тиранов?

Его мысли путаются, слова находятся с трудом, но он надеется, что Китнисс все же уловит смысл его отчаянного желания объяснить все, что накопилось внутри.
Он понимал, почему Китнисс вызвалась казнить Сноу своей рукой. Это был конц войны, это была победа. И как ни крути, это был ее личный бой. Она не прикрывалась благими намерениями. И это уже десятое дело, что из казни сделали такую тошнотворную показуху.
Мира отравила Койн тихо и без подозрений. Да, взяла ответственность на себя. Но...
Ни словами, ни чем еще нельзя объяснить, почему Цинна принимает Китнисс, но не Миру. Может, это потому, что с самого детства он знал Миру как радостную, восторженную девочку, и оттого так силен оказался увиденный контраст?

С Мирой они говорили всего раз. Они ругались и снова говорили на разных языках. Словно настройки сбились, и связь потерялась. Слова каждого другой воспринимал как белый шум и отвечал невпопад, не то. Свое.

- Мира мне дорога, да... И я ее люблю. Но, Китнисс, эта не та любвовь, которая была раньше. Я люблю ее так, как любят причинивших самую острую боль детей. Любовь осталась, но она не идет ни в какое сравнение с тем, что было... Я вижу человека, который пошел на убийство, оправдывая это заботой о жизни многих. Но разве убийство от этого перестает быть таковым? Я вижу человека, который  отправил на казнь того, кого считал своей семьей. Я не понимаю, как в ней все это может уживаться?

За окном гроза. Совсем стемнело, разве что молнии освещают восстанавливаемый 12-й Дистрикт, еще недавно стертый с лица земли.

- И самое главное, Китнисс... Я уже не хочу это понимать. Мне уже не интересно.

Цинна замолкает, делая несколько глотков вина, а затем наполняет оба их бокала. Подогретый напиток здорово разогревает изнутри и расслабляет, позволяя мыслям течь своим чередом, стекать с языка. Сейчас, с Китнисс, он наконец впервые за долгое время позволяет себе говорить о том, о чем прежде запрещал думать. Высвобождает своих демонов, одну за одной вытаскивает занозы из сердца. Всё заживет.

- Китнисс, я ищу смысл существования. Здесь. Прямо сейчас. Мы говорим о Мире не потому что она в моей голове, а потому что ты спросила меня о нас, и, конечно, я не могу говорить о ней равнодушно, - улыбается он. - Наверное, тебя смутило мое "люблю" в отношении нее. Конечно, для невесты "любовь" кого-то к кому-то имеет вполне очевидный смысл, и когда-то моя любовь к Мире была такой. Теперь уже нет. И я говорю это не потому, что хочу выдать желаемое за действительное, а потому что я так чувствую. Я не ищу ей замену, но не потому что хочу вернуть ее. Мне не нужны замены, мне просто нужен человек, который наполнит мои легкие воздухом. С которым хочется кричать от радости, а не тот, с которым нужно кричать, чтобы быть услышанным.

Пожалуй, все же, ему вечно наступать на те же грабли. Выбирать тех, кто сшит иначе, чем он. Астрид тоже совсем иная. Она знает, что такое ответственность за жизни других. И ей приходилось убивать.
А еще в ней живет война. С Капитолием. С собой. С самим Цинной. Да она в разговоре с ним воют за каждую букву!

- Наша Эффи еще свободна? Думаю, это мой вариант. Ни тебе мыслей о судьбах человечества... на власть не посягает... Убить способна только логику и здравый смысл... От моих нарядов в восторге... - вдруг засмеялся Цинна. - Или там портрет Хеймитча в медальоне уже занял место на груди?

+2

22

Всем нам свойственно ошибаться. Иногда причиной этому бывают страхи, иногда обстоятельства, а иногда наши убеждения. Так или иначе, мы ошибаемся по своей собственной вине. Иногда мы позволяем себе слишком много, а иногда ограничиваем себя слишком сильно. Порой говорим лишнее или не озвучиваем важное. Временами мы возлагаем большие надежды на кого-то, но бывает так, что недооценив кого-то, мы допускаем серьезную оплошность. Мы можем слишком основательно подойти к обдумыванию ситуации, которая еще не произошла, а иногда, не предугадав каких-то последствий, мы страдаем об упущенной возможности. В человеческом мире так много способов совершить ошибку, которая причинит боль не только нам, но может и зацепить осколком кого-то рядом. и хорошо, если в зону поражения попадет человек, ставший иллюзией причины нашей ошибки, но чаще всего цепляет людей, не имеющих к этому отношения.
Ошибкой Миры было поверить, что Цинна любит ее настолько сильно, чтобы принять ее поступок с Койн. Ошибкой Цинны было верить, что Мира – это все еще та, кого он давно знал.
Слишком часто наши иллюзии и ожидания становятся той самой причиной, по которой мы теряем близких и родных, по которой мы остаемся одни, по которой кардинально меняемся или навсегда остаемся на одном уровне, не смея больше никогда сделать шаг вперед, тем самым безгранично уходя назад.
Моей ошибкой, было поверить, что я смогу разобраться в этой истории и их отношении. Я не обижена и не злюсь, не расстроена. Я просто думаю о том, как сильно Цинна сам верит в свои слова, потому мне они не кажутся убедительными. Эти сложные отношения между Мирой и Корнелием так же не кажутся мне законченными. Возможно, их главный разговор еще впереди, а может быть оба они придут к тому выводу, что даже ссылаясь в ссорах на прошлое, они все равно будут вместе. Мои ощущения от слов парня слишком разные, чтобы я могла сделать какой-то вывод по поводу этих двоих. Но все, что я могу сказать, это то, что Примавера никогда не будет забыта Цинной, а он никогда не перестанет значить для нее нечто большее, чем просто союзник.
Мне ничего не стоило не высказывать своих мыслей вслух. Наверно, мое лицо могло выдать мое сомнение, потому что, когда я отбросила эти мысли, я почувствовала, как разгладилась морщинка между бровей. Но как бы то ни было, Корнелий ничего не должен мне доказывать, а я ничего не должна доказывать ему. Мы оба это знаем и слишком ценим мнения друг друга, чтобы подвергать их сомнению. В конце концов, все, что мне надо, это чтобы Цинна был счастлив.
- Не знаю, не знаю, -  притворно задумываюсь и игриво прикладываю палец к губам, невинно закатываю глаза, - стоит ли тебе связывать свою жизнь с той, которой нужен будет от тебя только непревзойденный талант дизайнера. Она вытрясет из тебя всю душу и с удовольствием оденет на тебя парик. – я прикрываю глаза и смеюсь. – А видеть тебя в розовом парике… К такому даже Капитолий не готов. – я снова удобно устраиваю свою голову у Цинны на плече и загадочно улыбаюсь. – Не стоит кидаться в крайности. В море много рыбы, как говорится. Может, тебе надо немного подождать, пока Мирта с Катоном не родят дочурку. Девочка подрастет и станет тебе отличной женой. С такой ты перестанешь волноваться о чем-либо. И в горящую избу войдет, и коня на скаку, знаешь. Тебе останется только заниматься любимым делом. – я отряхиваю с плеч парня невидимую пыль. – Ты, конечно, к этому времени немного состаришься и одряхлеешь, но современный уровень косметологии уже высок, а со временем, думаю, будет еще лучше. Ты только глянь на нашего бессменного ведущего. – я закатываю глаза, умея в виду Цезаря. – Вот уж с кого тебе надо брать пример.
Гроза за окном и не думает утихать. Ко всему прочему поднялся шквальный ветер и мне элементарно страшно, что после такого урагана Д-12 придется восстанавливать заново. Знала бы я, что когда-нибудь буду сидеть в таком покое возле камина с капитолийцем, никогда бы этому не поверила. Во время войны это было что-то не достижимое, спрятанное от меня в глубинах моего разума. Как будто мне пришлось долгое время взбираться на гору, чтобы в результате, достигнув вершины, взглянуть на то, что там так долго пряталось от меня.
- Порывистый ветер, играясь, унес
  Атласную ленту из длинных волос.
– пропела я, тихо строчки из маленькой детской песенки, вспомнившейся мне внезапно.
- Ох, Цинна, у тебя так много поклонниц. А ты ищешь, кого-то, кому без твоей поддержки не выжить в этом мире. Ты слишком добр к другим. Жаль, что второй меня на свете нет. В этом случае, ты был бы счастлив, найдя такую проблему на свою гениальную голову. Возможно, тебе нужно устроить конкурс на лучшую партию для тебя. Все будут в восторге и нам больше никогда не придется проводить новые Голодные Игры. – я уставилась на него так, словно это была гениальная идея. – Готов ли ты стать нашим спасителем во имя вечного мира? – смеюсь и легонько щипаю его за щеку. – Надо будет запастись бумажными платками. Зрелище будет душераздирающее.
Сама не знаю, что меня вдруг прорвало на такие шутки. Но я старалась поднять своему другу настроение, а в юморе я не очень сильна.
- Думаю, Астрид может выиграть. Она очень сильная, когда хочет чего-то. - улыбаюсь и не просто так завожу разговор о ней. Она действительно мне больше симпатичная, чем Мира, но об этом молчу. - Вы уже работали над чем-то вместе в Капитолии или ваши дороги пересеклись совершенно случайно?

+2

23

Китнисс. Китнисс. Китнисс.
Кто распоряжается их жизнями там, наверху? Кто решает, с какими людьми их сводить, а от кого держать подальше? Раз на раз не приходится. Плохих и хороших людей на пути встречается мало, чаще - встречи пустые, ничего не значащие. Ты словно идешь сквозь бесконечный людской поток. Сплошные прохожие, но среди них кто-то толкает тебя плечом, а кто-то подает руку, когда оступаешься.

Их знакомство с Китнисс было печальным и не обещало быть долгим, но вот они здесь, сидят, прижавшись друг к другу, плечом к плечу, не думая о том, что одному надо надевать разряженную маску, а другой прикрывать спину. Не нужно прикидываться, не нужно думать о словах. И Китнисс позволяет себе шутить. Она оживает. Впервые за долгое время, прошедшее со дня, когда Прим не стало. Словно трава пробивается сквозь пепел, сквозь угольную пыль.

Цинна смеется.
- О нет, Мирта и Катон не те тесть и теща, о которых бы я мечтал. Они же порубят меня на фарш уже за первую пролитую по моей вине слезу их дочери! И, к слову, через двадцать лет я буду не таким уж дряхлым! Мне будет сорок шесть! - он здорово попугайничает манеру Цезаря, улыбаясь так, словно у него не 32, а 64 зуба, и он хочет показать их все разом.

- Это хорошо, что второй тебя нет, - серьезно добавляет он, поправляя ее косу, в которой, правда, нет алой ленты. - И никогда не будет. Я счастлив быть частью твоей жизни.

Ветер бьется в ставни, ливень колотит в стекла.

- Что-то я не наблюдаю всех этих поклонниц. Наверное, их смыло... А можно вопрос? Мы будем устраивать Игры тоже каждый год? - Цинна подхватывает ее идею и так же легко переводит разговор на Астрид. Перевести - легко, а вот все их отношения...

- Ну, как сказать, работали... Я сделал для нее несколько нарядов. И она все их забраковала. До единого. Это как если бы... как если бы ты с расстояния ста метров не попала в медведя! - Цинна говорит полусерьезно, но о важных вещах. Нет, его задело не столько то, что Астрид не одобрила его работу, а что это значило, что единственный повод общаться тем самым исчезает. У них больше нет ничего, что бы их хоть как-то связывало. - Она обратилась ко мне по старой памяти о приключениях в 13-м, так что мы нашлись случайно... ей нужно было обновить гардероб под стать столице. Теперь она почти все время в Капитолии, устраивает дела с миротворцами и налаживанием полицейских функций... Боги, она несносная. И даже если мы организуем Игры, она не станет участвовать, потому что я для нее... капитолиец. Этим все сказано. Иногда мне кажется, что она хочет вытащить большой тапок и прихлопнуть меня, как таракана!

Когда она начала нравиться ему? В 13-м? Пожалуй, да. Только в то время еще существовала Мира, потом перестала, но все равно ею были заняты все мысли, и думать о новых отношениях, когда земля горела под ногами во всех смыслах, не моглось и не хотелось. Да и оснований не было никаких. Астрид была ему симпатична, вызывала восхищение и уважение, он же воспринимался ею снисходительно и будто через преодоление неприязни, но в потоке прохожих она была из тех, кто бы подал руку.
В Капитолии он взглянул на Астрид иначе. В тот самый момент, когда она оказалась в дверях его мастерской, неожиданно смущенная и растерянная. И еще она была на его территории.
Что, впрочем, никак не помогло.

- Я приглашал ее на свидание, - вдруг сообщает он. - Только, по-моему, она этого не поняла. А может это из меня никакой ухажер. Потерял сноровку.
Цинна рассказывает об их прогулке по ночному Капитолию, о старом пруду в парке с белыми лилиями и крыше небоскреба, с которой их едва не сдуло.

- Наверное, нужно было увезти ее на охоту... или в разведку.

Он задумывается над тем, что Астрид могла бы поладить с Китнисс. У Миры с Китнисс не сложилось. В 13-м они пересекались, но существовали в разных плоскостях. Мира была занята. Она знала о том, как Цинна любит девочку из 12-го, но не более. Китнисс же, кажется, имела стойкую аллергию на сильных мира сего, так что держалась подальше от всех власть предержащих, и от Примаверы заодно. Эффект Сноу.

- Милая моя Китнисс, ближайший счастливый момент в моей жизни, это когда я увижу, что ты стала женой Пита. Так что не смей обламывать мне счастье. Собственное у меня пока не появилось на горизонте!

+3

24

Вновь расцветающая улыбка на лице Цинны заставляет и мое настроение подскочить. Мы вытягиваем друг друга из пропасти и это невыразимо цепляет меня за душу. Никто из нас не делает это в одиночку. Здесь я не могу позволить себе эту роскошь - лишь наблюдать, как я делала это в прошлом с Питом. Хотя в начале нашего знакомства с Корнелием наши отношения тоже были в основном односторонние. Так получалось, что по жизни мне встречались люди злые, надменные, сильные и слабые, но были и такие как два самых важных человека в моей жизни. Ради них, я готова была пойти на перемены в себе и я достигла определенного прогресса. Но всей моей жизни не хватит, чтобы отблагодарить их за то, что они для меня сделали. Все что мне остается делать, это улыбаться и поддерживать презабавнейшую тему разговора.
- Как бы из дочурка не довела до слез тебя. – качаю я головой. – Ты вообще когда-нибудь видел, чтобы Мирта плакала? Иногда мне кажется, что это генетическое заболевание и оно передается по наследству прямым потомкам. И патология такова, что вместо слез ты станешь живой мишенью. – я смеюсь, представляя это у себя в голове. А потом начинаю уворачиваться от воображаемых ножей. К счастью в жизни, мне не пришлось попасть в такую западню. Вряд ли бы я спаслась. – Остается надеяться, что Мирта не станет копией своей матери. Но она умная, она знает, каких ошибок не стоит допускать. – закончила я свои предположения. – Но семья у них будет боевая. Ты в любом случае «испортишь», - я показала пальцами кавычки, - им генетику. А то вдруг кто-то из них пойдет в дизайнерство. И будет метаться иголками. Боюсь, что тогда отечественное производство не долго продержится.
Цинна подхватывает мою попытку поднять ему настроение и превращает ее в реальность. Как будто и не было между нами сейчас тяжелого разговора. Но обстановка в комнате значительно потеплела и даже стучащий в окно шторм совсем не мешает нашим дурачествам.
- Что же это за поклонницы, которые не могут даже пройти сквозь шторм и проплыть взбесившийся ручей? Таких поклонниц нам не нужно. И да, думаю, шоу будет популярным, так что тебе придется выносить эту кару каждый год, потому что нет в Капитолии больше таких завидных женихов, как ты. Сам понимаешь, эта популярность. – я театрально закидываю руку ко лбу. – Мой друг, - говорю я серьезно и с шутливой обреченностью, а затем кладу руку ему на плечо, - твоя жертва не будет забыта.
Пока Корнелий рассказывает мне об их свидании, я слушаю с интересом и удовольствием. События на их встрече были разными, но я могла с уверенностью сказать, что они испытали истинную гамму чувств. Вспоминая наше с Питом первое свидание, первое нормально свидание, я тогда тоже испытывала разные эмоции. В основном это был страх, а еще абсолютное непонимание происходящего. Я не знала что делать, что говорить, как вести себя. Я была неуклюжей девчонкой, не привыкшей ходить на такие мероприятия.
- Ты не прав. Если бы ты повел ее на знакомую ей территорию, она не смогла бы получить новый опыт. Зачем эмоциональный комфорт на свидании с малознакомым человеком? Только экстрим. Это толкает гораздо сильнее, да и в таких ситуациях человек раскрывает свою истинную сущность. Уверена, у вас все было не так плохо. – я смеюсь. – И я вот подумала, что если бы она не участвовала, она могла бы быть в составе жюри с Мирой. – киваю своим мыслям. Мне пора податься в режиссуру, у меня это хорошо получается, когда дело касается мучения моих близких друзей. – Только боюсь, что тогда вообще никто не пройдет. Мира и Астрид скорее всего будут выдвигать кардинально противоположные мнения. Или вообще забракуют любу претендентку на твое сердце. – на лицо наползает хитрая улыбка. Цинна человек, встретив которого однажды, уже невозможно забыть. И думаю, ревность будет терзать обеих.
Глядя в окно, я хмурюсь, понимая, что если так и дальше продолжу, то через пару лет мне будет самое место в Капитолии, строить заговоры и заниматься пиар акциями. Нет, нет. Вот уж чему не быть никогда.
- Пообещай мне, что если я когда-нибудь захочу переехать в Капитолий по собственной воле, ты стукнешь меня и привяжешь к кровати. И привезешь психиатра, который меня вылечит. – да, никак нельзя допустить, чтобы я снова попала туда на долгий срок. – Астрид волнует меня, Цинна. Я сомневаюсь в душевном состоянии любого, кто не может оценить творения рук твоих. Тебе еще стоит подумать на ее счет. – я подмигиваю ему и легко толкаю в плечо. Кто я такая, чтобы советовать ему в выборе девушки. Но оба мы знаем, что мои слова не больше, чем шутка.
Как только он заводит разговор о предстоящей свадьбе, я тут же краснею и утыкаюсь носом в пол. Не знаю, как долго я еще буду в смятении от этой идеи, не знаю, как долго позволю себе сомневаться.
- Едва ли я сбегу. – говорю я качая головой. – Мы пытались сделать маленькую церемонию. Но людей все равно так много. И знаю, что все эти люди – наши друзья в той или иной степени. – я замолкаю на некоторое время, уходя глубоко в себя, выискивая там внутри пламя, которое зажигается во мне каждый раз, когда Пит находится рядом со мной. – Я никогда не думала о замужестве. А тут целых два брака… Первый наш союз был мотивирован революцией и спланирован Койн в ее собственных целях. Но когда Пит предложил во второй раз… Я знала, что он хочет, чтобы все было по традициям нашего дистрикта. Но не понимаю, зачем ему это нужно. Я не отказывалась быть с ним, а наоборот, нашла в себе силы остаться, вцепиться в него. Но ведь еще один брак ничего не меняет. И хотя я знаю это, я жутко нервничаю. Я на грани паники. – я делаю большой глоток вина, потому что в горле внезапно пересыхает. – Мысль, что все могла быть гораздо проще, не дает мне покоя.

+1

25

Цинна смеется. Над тем, что Китнисс говорит. Над тем, как она это говорит. И, наконец, потому что ему просто хорошо этим вечером здесь, вдали от дома, но с близким человеком рядом.

Однако упоминание о свадьбе смывает улыбку с ее лица, на нем снова возникает растерянность и испуг.

- Китнисс, не думай о тех людях, что приедут. Не старайся думать о том, что они будут думать. Просто будь собой, наслаждайся своей красотой, молодостью, своею любовью. И дай Питу насладиться этим же. Он заслужил это. Наверное, этим браком он хочет вытравить из памяти ту постановочную свадьбу, создать подлинное воспоминание. А что до гостей и их количества... Большинство из тех, кто будет здесь, будут больше заняты собственными персонами, собеседниками. То, что твое, только твоим и останется. Да, церемония на несколько человек была бы идеальна, но что поделать. Просто не усложняй.

Цинна забирает ее бокал, улыбаясь.
- В день церемонии я прослежу, чтобы в ближайшем доступе от тебя не было ни капли алкоголя, - предупреждает он. - Почувствуешь себя на месте Хеймитча, заодно!

Он легко, по-кошачьи, поднимается и подает руку, помогает подняться.

- Идем.

В угловой комнате, где в полдень свет падает сразу из двух окон, а ночью здесь столько света, что сначала кажется, что от него ослепнешь, Цинна провел немало времени. Сейчас здесь царил порядок, но прежде - полный хаос. Каждый дюйм этого большого пространства (комната наверняка предназначалась подо что-то типа большой столовой для званых обедов) был занят. Тканью, инструментами, эскизами. Теперь все они заняли место только на столе. Их главная работа была выполнена и теперь находилась на манекене, миллиметр в миллиметр повторяющий силуэт и рост Китнисс.

Свадебное платье.
Его белоснежное сияние усиливало дневной свет ламп, а не наоборот. Это была такая чистая, сияющая белизна, что, казалась нереальной.

Облегающий, на косточках, корсаж, застегивающийся сзади на множество жемчужных пуговок, каждая из которых сделана вручную. Верх мастерства автора и головная боль для Пита.
Закрытые кружевом руки и плечи, а также декольте. Цинна посчитал, что не станет обнажать эти места. Кружево было тончайшим, но все же не выставляло напоказ ничего. Непрозрачная ткань превратила бы платье в футляр, а Цинне хотелось и сохранить легкость, и дать Китнисс ощущение защищенности, не-раздетости. Он также отказался от пышности подола, от многих подъюбников или диких, жестких колец. Его решением стала плавно расширяющаяся книзу, словно венчик цветка, юбка с длинным изящным шлейфом. Однако всецело отказаться от инженерии все же не удалось. Чтобы при движении платье не теряло форму, не обошлось без скрытого, но очень легкого тюрнюра, и хитростей с утяжелением нижней части подола и середины шлейфа. Только едва ли кто-то заметит это, а сама Китнисс - почувствует. Только легкость и нежность кружева, простая элегантность.

Цинна отыскал лучших кружевниц, трудившихся над узором по его эскизам в течение долгого времени, а затем сам вырезал каждую кружевную деталь и ювелирными, едва различимыми глазу стежками пришивал на шелковый тюль, где все части узора сливались в целое. Это была драгоценная работа. Для драгоценного человека.

Фата длиною до пояса, исключительная по своей воздушности, сотканная вручную из атласных нитей, тех же самых, чтобы были в кружеве. В качестве украшений - искусной работы платиновая диадема в темные вьющиеся волосы. Металлические листья подобраны один к одному. Венок победителя. Нет. Никакого намека на Игры. Победителя в этой жизни. В борьбе за свою жизнь и счастье. Символ мира и любви.
Белые туфельки, вопреки всем законам моды на устойчивом каблуке, не шпильке. Всего пара дюймов высотой.

Этот ансамбль был единым целым.

- Оно твое.

Цинна смотрит на Китнисс, улыбаясь. Он был счастлив делать для нее не платье на продажу спонсорам, не костюм Сойки, но мирный наряд. Он так хотел для нее мира. С этой жизнью. С самой собой.

+2

26

Мне кажется, Цинна растрачивает попусту ценный навык отцовства. Его способность вправлять мозги лучше, чем кто-либо другой пропадает попусту. Пожалуй, ему всегда нужен будет кто-то, кого нужно направить на верный путь. Мне повезло быть одной из этих людей, и я безумно благодарна ему, что, несмотря на мое постоянное нытье и неуверенность, он все равно продолжает поддерживать меня и направлять.
По жесту Цинны я понимаю, что нам пора посмотреть на платье. Мысль о том, что сейчас я увижу наряд, в котором стану женой Пита навсегда и бесповоротно, заставляет меня нервничать. По телу пробегает легкая дрожь, от которой я невольно вздрагиваю, как будто кто-то открыл окно и холодный ветер проник под самую кожу. Чувство приятное и волнительное одновременно. Яне боюсь, что оно может мне не понравиться. Я полностью уверена, что наши с Цинной ощущения по поводу этого платья схожи. Только он точно знает, как должен выглядеть наряд, как должна лечь ткань, чтобы я чувствовала себя в этом максимально комфортно. Хотя признаюсь, если бы я была всерьез озабочена платьем, возможно, это помешало бы мне так сильно нервничать по поводу самой свадьбы. Иногда, чтобы уйти от проблемы, мне нужно переключиться на другую проблему. Способ не самый лучший, но работает безотказно. Так очень часто во время выживания, во время наших партизанских заданий, я думала не о спасении своей жизни, а о жизни Пита. Это помогало держаться на плаву, потому что я верила, что смогу его спасти. Часто вещи происходили не так, как я рассчитывала, но я старалась сделать все возможное, чтобы не быть обузой. Только не ему.
Мы вошли в комнату, которая находилась в абсолютном хаосе. Но среди этого беспорядка было одно единственное место, где царил нерушимые покой и гармония. Манекен с меня ростом, такой неживой и холодный, был облачен в белое платье, которое предназначалось только мне и никому больше. Да, меня поразило легкое чувство зависти к этому манекену, потому что даже на нем это платье смотрелось восхитительно.
Я подошла к наряду ближе и моя рука коснулась ткани. Как я и думала, на ощупь оно такое же легкое, как и на вид. Казалось, что один порыв ветра снесет эту хрупкую конструкцию, но насколько от этого платья веяло легкостью, настолько же оно было неприступно для внешних факторов.
Казалось в самом платье теплится жизнь. Возможно, это будет именно тот последний огонек, который дополнит мою уверенность, что я все делаю верно и не хочу убегать. Уже просто находясь рядом с этим творением рук моего лучшего друга, я чувствовала себя легкой и счастливой.
- Оно будет смотреться просто потрясающе, когда я побегу. – смеюсь я, представляя, как сбегаю в лес и как подол платья несется за мной, словно быстрая река. – Шучу. – отнекиваюсь тут же. – У меня нога не поднимется сбегать в таком платье в лес.
Я подхожу к Цинне и обнимаю его настолько крепко, как только могу. Я не могу выразить словами насколько мне важна его поддержка, его труд и его помощь. Насколько сам Корнелий важен для меня.
- Спасибо тебе. Оно восхитительное. – шепчу я ему на ухо и чувствую как свербит в носу из-за непрошенных слез.
Самане знаю, почему та хочу плакать. Словно все, что сейчас происходит – это предэтап к чему-то очень важному в моей жизни.
Я разрываю наши объятия и снова подхожу к платью. Оно станет свидетелем стольким важным вещам, что я уже испытываю легкую дрожь от ощущения, сколько этот наряд сохранит воспоминаний.
- Есть кое-что, о чем я хочу тебя попросить. – говорю я, наконец принимая решение в своей голове. В этот вопрос еще никто посвящен не был и Цинне я так же ничего не говорила. Хотела, чтобы этот разговор прошел лично. – Ты знаешь, ведь у меня не так много друзей, которым я доверяю, как тебе. А Пита просить об этом будет странно. – я издаю легкий смешок. – Цинна, ты поведешь меня к алтарю? Это бы сделало этот день самым счастливым в моей жизни, если бы рядом со мной в такой важный момент были бы два самых дорогих человека: ты и Пит. И поскольку мне недостаточно видеть тебя в зале и больше у меня нет никого, кого я могла бы попросить о столь важном, то я надеюсь, что ты согласишься.
Я перевожу дыхание и смотрю на друга. Он – часть моей маленькой семьи. И я хочу, чтобы он знал об этом.

0

27

Цинна был счастлив, что Китнисс понравилась его работа. Он не хотел для нее вычурности, только простоту. Хотя, если на то пошло, простота была относительная. Весьма дорогая простота, какое измерение ни возьми - хоть денежное, хоть человеческое.

Китнисс словно опасается прикоснуться к платью, будто оно исчезнет под ее пальцами, утратит свою белизну. Да, белизна далась непросто. Смена игл, мытье рук каждые полчаса. Но все это черновая закулисная изнанка работы. Самые изысканные вещи даются черным трудом.

Ее объятия неожиданно крепкие, так что Цинна даже слегка охает, но обнимает в ответ. Это говорит больше, чем может сказать простое "Спасибо". Ее глаза предательски блестят, и эти слезы вызывают улыбку. Они не от горя, не от неизбывной печали, а от смятения перед грядущим событием, собственными чувствами, надуманными страхами перед семейной жизнью.

Когда она задает свой самый главный вопрос, озвучивает самую искреннюю просьбу, Цинна замирает на месте. На лице Китнисс волнение, она словно в оцепенении ждет его ответа.

- Разве могу я отказаться? Я почту это за честь, - улыбается он, делая шаг навстречу и беря ее за руки. - Я до сих пор вижу сны, как ты исчезаешь в лифте, который уносит тебя на Арену. Я хочу, чтобы это воспоминание сменилось другим. Где ты уходишь от меня счастливой.

Цинна поцеловал ее в макушку. Его любимая Китнисс. У них с Порцией, с его родной сестрой, никогда не было ничего похожего на то, что было с Китнисс. Это какая-то сверхпрочная связь, невидимая и незримая, но осязаемая. Здесь и сейчас. Наверное, сестра всегда была для него слишком шумной, слишком общительной, а Китнисс при ее эмоциональной закрытости и сдержанности оказалась близкой по духу. Им было комфортно друг с другом, каждый знал, что для другого неприемлемо, непонятно, что нарушит равновесие. И поэтому каждый понимал, чем помочь другому.

- Костюм Пита я не стану тебе показывать. Не проси.

Цинна развернул Китнисс и легонько вытолкал вон.

- Платье останется здесь до самого дня свадьбы. Примерка завтра. Отскребись самым сильным мылом, на тебе не должно быть ни пылинки!

Он смеется.
Счастье - это когда тебе есть с кем улыбаться без причины и чувствовать себя собой.

+1

28

http://sait-sovetov.net/sovety-psihologa/images/romantika-v-brake-602_1.jpg

не существует добрых, плохих, хороших.
не существует "милый", "прекрасный", "злой".
есть только два типа людей, не больше:
твой человек
и человек не твой.

с. Кукла-Саша

P.S. Китнисс, которая была настоящей. Спасибо за игру.

Отредактировано Cinna Cornelius (2014-10-17 23:39:33)

+1

29

Квест завершен.

0


Вы здесь » The Hunger Games: After arena » Архив игровых тем » the fire still burning bright


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно