Ощущение идиотизма меня не оставляло. Мне не отделаться от мысли,  что все превращается в театр. Плохо продуманный театр. Конечно,  идея создать агитационные ролики меня воодушивила, но без фанатизма.  Я бы предпочел работать внутри своего Дистрикта,  контактирует с людьми непосредственно,  а не через мониторы. Кроме того,  еще не известно,  что именно покажут жителям Дистриктов.
На поверхность я поднялся охотно, меня влекло к бескрайнему небу. Дальше нас разделили на группы.  У меня своя обязанность. Я снова должен улыбаться,  снова должен говорить о светлом будущем, и бороться со стойким ощущением, что это никому не нужно.
Когда на группу с последними трибутами нападают люди в капитолийской форме, я думаю о том, что наша революция терпит крах. Люди из Дистрикта-13 прижали меня к обломками стены. Я не сопротивлялся. Они же пытались сохранить мою жизнь.
Когда "буря" утихают, осела пыль, я обнаружил себя сидящим на земле. Моя рубашка была в грязи. До меня доносились обрывки разговоров. Неужели Койн сама решила устроить это представление?  Отказываясь верить в это, я хватаясь за предложенную руку. Оказавшись на ногах,  я иду в ту сторону,  куда отправилась съемочная группа.
- Диадема?! - Мой голос сиплый от волнения и пыли. Я вижу белокурую девушку, чье лицо перепачкано кровью, и сердце мое сжимается от жалости и злости. К разным персонам, разумеется. Я оказываюсь рядом с ней и беру ее руку. Впервые я жалею, что ничего не знаю о медицине. Нет, конечно, я могу перевязать рану или принять таблетку, но я не знаю, что мне делать сейчас с ней. Я сжимаю ее руку. - Я помогу тебе.
Звучит оптимистично, ибо я совершенно не понимаю, что здесь происходит. Я легко поднимаю ее на руки и делаю несколько шагов в сторону. На нас никто не обращает внимания. Все заняты собой, и до меня вновь и вновь долетают обрывки фраз. Кто-то говорит, что Койн поступила верно, а меня мутит только от одной мысли, что жители Дистрикта все это видели, или увидят. Провокации никогда не приводила ни к чему хорошему.
- Сейчас, - я опускаюсь вместе с ней на какой-то выступ. Здесь нас хотя бы никто не будет задевать, особенно из тех, кто носится туда-сюда, решая, что именно делать дальше. Я Победитель, я видел в этой жизни столько, сколько никому не пожелаю, но Диадема недавний трибут, и мне не хочется, чтобы этот шанс, который судьба дала ей и остальным, был использован вот так, и закончилось все плохо. Я оглядываюсь по сторонам, пытаясь найти кого-нибудь, кто может нам помочь. - Цинна?

Слово через пелену слышу чьи-то голоса, даже так сразу не могу понять, кому они принадлежат. Висках бьются молоточки, заглушая множество звуков, но ведь меня волнуют зубы. Абсурдность от и до. Ко мне кто-то подходит и зовет по имени, поднимаю глаза и вижу Айдена. Он спрашивает о том, как я. С языка не срывается ни звука, только показываю на лицо, мол с лицом плохо, а с лицом действительно плохо, я же чувствую, что кровотечение до сих пор не остановилось. Всегда берегла своё личико и неважно, что кто-то считал это глупостью и пустоголовостью, что-то нет таких людей, особенно девушек и женщин, которые бы хотели себе уродство на лицо в виде шрамом или даже банально — огромных родимых пятен.  Мы все такие, просто кто-то больше, а кто-то меньше.
Откуда, как черт из табакерки появляется Цинна, который хочет чтобы я на него посмотрела. Посмотрела. Не особо четкое зрение, видимо из-за ударов по голове, но в принципе я его вижу. Это не сотрясение мозга вроде бы — не тошнит и в потерять сознание не тянет, вроде бы. Только всё время тянет в какие-то мыслительные дебри, я здесь и не здесь одновременно. Страшно взглянуть в глаза реальности именно сейчас.
- Вроде бы три пальца, но не уверена, они у тебя дымчато-мутные, - отвечаю на вопрос Цинны и трогаю его пальцы. Они действительно дымчато-мутные? Нет, на ощупь нормальные. - Мои зубы в норме? - Волнуюсь.
Хотя бы голос ко мне вернулся худо бедно, плюс осязание в норме. Айден поднимает меня с земли - один из победителей Первого, такая гордость Дистрикта. В общем ничего не имею против его помощи, только беспомощно оглядываюсь на людей, которые так же находятся на поверхности — кто-то ничего так, а кто-то совсем плох. Не хочу смотреть, больше всего хочу оказаться сейчас дома и ни о чем не думать. Поворачиваю лицо и утыкаюсь в рубашку Айдена — похоже, что испачкала её своей кровью с лица. Они оба — Айден и Цинна в более ли менее приемлемом состоянии, по крайней мере, если мне не врут глаза, даже если и привирают, то несильно. Они оба по крайней мере идти сами могут и даже меня нести.
- Это люди Койн, это люди Койн, вы понимаете!? На что она агитирует? - Мне больно говорить из-за разбитых губ. - Она такое же чудовище, - тихо шепчу я, так что слышать могут Айден и Цинна.

Иллюзии. В них есть упоение, в них есть отрада. Но они такие зыбкие, стоит провести ладонью, и они растворяются, как будто их никогда не было. В памяти остаются яркие нити, из которых были сплетены причудливые знаки. Помнить каждый из них, потому что он отпечатался в твоей памяти, словно был выжжен на мягких тканях. На коже остается чужой привкус. И чтобы ты не делал, ты не сможешь заставить его исчезнуть. Он будет с тобой всегда, он словно часть тебя.
Можно не жить иллюзиями, можно забыть о них. Пытаться жить реальными мыслями. Жить тем, что угодливо предоставляет тебе жизнь. Ловить каждый момент. Использовать его на максимум. И лучше сожалеть о том, что сделал, чем о том, чего не сделал. Лучше испытать разочарование от какого-то дела, чем от того, что ты упустил возможность что-то сделать.
Но если не верить в это, то приходит отчаяние.
Отчаяние должно входить в человека по капле. Иначе он просто не успеет подготовиться к такому наплыву. Он сломается под натиском неизведанного чувства, и скорее сойдет с ума. Конечно, о таком могут говорить единицы. Для многих отчаяние – призыв к действию, призыв к изменению своей жизни. Но не всегда принятой решение является верным, но он принадлежит тебе. И кто имеет право судить верно оно или нет?
Сил принять решение иногда оказывается не достаточно. Тогда пытаешься обратиться к внутренним ресурсам. Ищешь внутри себя хоть что-нибудь, что придаст тебе решительности и уверенности. Если на дне души еще остается хоть какой-то осадок из него можно слепить оружие, которое или поможет тебе или уничтожит окончательно.
Хорошо, когда рядом есть человек, желающий и способный сопроводить тебя в этом море отчаяния к выходу, протянуть руку помощи, чтобы вырвать тебя из этого болота. Когда такого человека нет, приходится мыслить самому. Но мысли итак сбиваются в кучу, ни одна из них уже не радует.
Я просто не понимаю, что происходит, и не знаю, смогу ли когда-нибудь объяснить это себе или кому-то еще.
- Но...- я не в силах согласиться с ними. Отказываюсь верить. Ведь Диадема или кто-то другой реально могли погибнуть. Люди из Дистрикта-13, не все, как теперь я понимаю, пытались нас защитить. Скорее всего, чтобы мы просто не лезли. Вероятно, мы с
Цинной должны были рассказать душещипательную историю о том, как Капитолий застиг нас врасплох, и мы не смогли ничего сделать. Показать кадры с окровавленной трибутом, и забиться в дальний угол, сетуя на свою несостоятельность. - Я в этом не разбираюсь.
Оружие, правда, интересовало меня мало. Всю свою жизнь я был увлечен рисунками и ювелирными изделиями. И сейчас чувствую острую нехватку карандаша и бумаги.
- Мы не можем вернуться обратно и просто обвинить ее в этом. Нас, как минимум, запрут в камере, как максимум объявят предателями и расстреляют. Даже те, кто сейчас хочет нам здесь помочь, откажутся от своих слов сию же минуту, как посмотрят на нее, - я смотрю на Цинну в поисках поддержки. Я не могу игнорировать слова Диадемы, но я думаю о последствиях. Не хочу быть расстрелян за то, что не подкрепил свои убеждения фактами. Я снова кручу кольцо на пальце, словно надеюсь, что если поверну его некоторое количество раз, передо мной появится Яшма и поможет решить все проблемы. Я спохватываюсь. На моем поясе все еще закреплена фляга с водой. Я тут же отдаю ее Диадеме. - Вот, держи. Нужно все продумать. Лично я не знаю, кому можно верить, исключая Примаверу, конечно.

Пересохшее горло дает о себе знать, поэтому когда Айден протягивает мне бутылочку с водой, я жадными глотками пью и вслушиваюсь в разговор между ним и Цинной. Здравое зерно во всем этом есть, но нельзя же допустить, чтобы люди заблуждались и дальше относительно Койн и того, что здесь произошло. Это же неправильно и лучше не будет. Нам куда ни кинь, всюду клин; есть ли хоть один более ли менее нормальный политик, который бы повел к миру, а не к очередной диктатуре? Это был риторический вопрос.
- Мы не может это оставить просто так и пустить на самотек, это ей только развяжет руки, ведь если мы одержим победу в этой войне, кого люди захотят видеть новым президентом? Альму Койн, потому что они не будут знать, что именно она сделала. Будет новый диктатор. Однако действительно нужно потоньше действовать, потоньше. - И нужно думать, как именно, так чтобы со Сноу их вздернули на одном суку. - Клясть Капитолий и без этого получиться. - Кривая улыбка разбитыми губами, которая тут же отзывается болью. Морщусь от неприятных ощушений.
Да уж, разве думала я ещё год назад, что так влипну? Конечно нет, у меня был свой жизненный план и в нем не было место для революций и ужасного Дистрикта-13, где мало того что отвратно кормят, так ещё и убить пытаются, как будто мало нам трибутов из Второго. Я даже в этой дурацкой, как мне тогда казалось, агитке не хотела сниматься, но ведь пришлось и чем это всё закончилось? Разбитым лицом и кучей ссадин и синяков, а могло бы быть и хуже.
Примавера. Речь заходит о Примавере, Айден и Цинна ей безоговорочно доверяют, но я не понимаю, почему я-то должна ей так же безоговорочно доверять? По-моему не должна. Она тоже из Капитолия и родня Сноу, что они там не поделили между собой? Неизвестно, только всегда может вернуться к нему под крылышко с рассказами о том, что здесь происходит.
- Насколько вы в ней уверены? Может так стать, что ошибаетесь насчет неё? - Спрашиваю в лоб, ибо сейчас не время миндальничать и выбирать слова по корректнее.
Больше меня интересует мнение Айдена, он не настолько заинтересованное лицо, чем Цинна, хотя бы потому что не капитолиец. Я знаю, что говорили об Айдене у нас в Первом, включая моего брата, как о довольно честном и принципиальном человеке, у которого отсутствует повышенный градус жестокости. А что я знаю о Цинне? Мягко говоря немного. Он сшил невероятно красивую одежду для Двенадцатых и носился с Китнисс, как списанной торбой; он поддерживает революцию и это, пожалуй, всё.

Мне незачем спорить с ними. В целом, мы на одной стороне. Не хочется относить себя к числу жертв, но иначе сказать нельзя. С тал жертвой собственного доверия. Отец в своих письмах говорил, что Койн доверять не стоит. А если она и вызывает доверие, то необходимо все хорошо обдумать. Я отмахивался от этого. Конечно, на деле вся революция - это всего лишь шахматное поле для двух политиков. А это значит, что Койн априори не может быть лучше Сноу. Вперед к победе, любой ценой. Как это похоже на девиз Голодных Игр.
Я соглашаюсь со словами Цинны. Эта версия мне подходит. Ловлю каждое слово, чтобы потом с точностью воспроизвести эту речь. Вряд ли кто-то из местных догадается, что мы сами раздали себе роли в этой истории. Очень бы хотелось на это надеяться.
- Это будет выглядеть странно. Мира не находится в Тринадцатом постоянно, как мы. Если же мы вернемся в бункер и особо рьяно начнем пытаться с ней связаться, как минимум это вызовет подозрение. Я отправлю ее сообщение, а поговорим мы с ней в ее последующий визит в Тринадцатый, - мне становится дурно от того, какую тонкую игру мы затеяли под носом у Койн. Если она способна устроить такие показательные выступления, что же будет с нами, если кто-то из нас проколется? Отрицательно качаю головой, прогоняя наваждение. Хватаюсь за руку Цинны, чтобы встать на ноги.  У меня нет видимых повреждений, но, вероятно, я был контужен взрывом, прогремевшим рядом. Как еще объяснить, что как только я оказался на ногах, в ушах тут же зазвенело, и земля перед глазами поплыла прочь. Мое беспокойство за Диадему придало мне сил не обращать на это внимание, а теперь все накатилось с новой силой. - Кажется, они зовут нас обратно.
Я все еще сжимаю руку Цинны, как единственный ориентир в мире, ставшим похожим на одно смазанное пятно.
- Если б вы только знали, как я не хочу туда возвращаться. Жизнь под землей уж точно не для меня, - я кручу головой, и едва не теряю равновесие. Я не вижу, больше чувствую, как к нам приближаются люди тринадцатого. Значит, у нас больше нет времени разговаривать об этом.

Что со мной будет? Что со всеми нами будет? Доживем ли мы до конца революции? У меня нет готовых ответов на эти вопросы. Точит подозрение, что могут нам просто не дать дожить до окончания  всего этого. Я не хочу умирать, но нужно взглянуть правде в глаза, не так ли? Правда гораздо хуже, чем можно было представить. Это нужно принять, как данность. Я это принимаю и не принимаю одновременно, больше  всего хочется забиться в свою раковину и не вылазить оттуда очень и очень долго. Не прокатит. Пока что остается только вернуться в подземелье, которое никогда не смогу назвать домом, даже если проведу здесь годы при самом плохом раскладе.
Пока Цинна помогает мне подняться на ноги, а меня по прежнему покачивает из стороны в сторону, как будто с перепою, Айден говорит, что желание увидеть Миру может вызвать подозрение. Может. Да, наверное может, а может быть нужно в очередной раз всё замолчать, словно ничего и не было — только разбитое тело. Есть в этом здравое зерно, хотя и потому что может быть прослушка.
- Айден прав, мы не должны ничего говорить, её тоже могут прослушивать и тогда это выйдет боком всем нам, включая и саму Примаверу, - соглашаюсь с доводами Айдена. Нельзя подставляться самим и нельзя подставлять Примаверу. - Цинна, насколько доверяет Койн? Ты же ближе всех к ней, наверное она делиться с тобой такой информацией. Может как-то передать информацию, но как чтобы никому из нас не пришлось заплатить высокую цену? Не знаю, по здешним лесам она вроде бы не ходить, в Дистритке-13 действительно могут прослушать. - Наверняка могут, Койн же ничем не гнушается. - Я могу представить, сама не хочу возвращаться туда, там так плохо и всё серое. - И жизнь там тоже серая, так ещё и убить пытаются.
Нас уже зовут обратно, вон даже показались жители Подземелья. Подземелья — это почти как в сказке, только кто же жил под землей? Я не помню, я в самом деле сейчас не помню, но мне почему-то кажется это важным. Пресвятые алмазы, да я же схожу с ума похоже! Какие сказки? Какие жители Подземелья? О чем вообще думаю. Блуждающий и отсутствующий взгляд, это так и есть, судя потому что меня кто-то дергает за рукав, а я почти никак не реагирую на внешние раздражители. С трудом собрав мысли в кучу, кое-как ответила без желания придушить на месте парня из Тринадцатого.
- На нас напали миротворцы, когда мы снимали ролик. - Глушу рвавшуюся наружу истерику и обвинения.
Кто-то касается моего разбитого лица, я машинально пытаюсь отодвинуться. Думают от боли, отчасти так и есть, а по большей части мне просто противно.
Интересно, а здесь есть пластические хирурги? - Вот хотелось бы, чтобы бы были. Всё-таки лица страдают на войне.
Мы наконец-то добрались до самого Тринадцатого при поддержке здешних обитателей. Жутко неприятные ощущения в голове, как будто мозг плавает туда-сюда. Мне пока удается себя держать в руках, Айдену и Цинне тоже, да они и не склонны к истерикам, но тут мой взгляд падает на зеркало и на мое отражение. Смотрю, как завороженная на текущую кровь по своему лицу, начинаю размазывать и остро ощущаю клокотание в груди. В следующие мгновение из моей груди вырывается крик потрясения. Всё без слов, только один крик почти на ультразвуковой волне.