- Не подходи ко мн...! Не смей! Да отстань ты уж...!
Цинна и так держался на расстоянии. Нет, не потому что боялся очередного выпада в свой адрес, а потому что хотя бы так Астрид могла быть спокойна, что он на нее не посягнет.
И он никогда, наверное, не сможет научиться предугадывать ее действия, потому что в следующую минуту Астрид уже стояла вплотную к нему, притянув к себе взашей, и внимательно смотрела на него, словно хотела насквозь просветить своим гневным взглядом. Ее зрачки были расширены и мрачно блестели отсветами огоньков. Но если она хотела переиграть его в гляделки, то Цинна был достойным соперником.
Ее щеки пылали румянцем, и, пока она прожигала Цинну насквозь, на ее лице происходили чуть заметные изменения. От гнева и раздражения, то тени смутной растерянности и удивления. И, кажется, она все же смилостивилась. Очевидно, Цинна смог ее убедить, что он не играет с ней, желая на спор с самим собой выяснить, по зубам ему этот железный орех или нет.
- О, бож..! Да какого вообще хрен...? Да что же тебе так не повезл...? И что теперь с тобой прикажешь дела...?
Цинна встряхнул пиджак и накинул на плечи.
- Не нужно ничего со мной делать, - ответил он. - Я обещаю, что не причиню тебе больше никаких неудобств, Астрид. Ты вряд ли воспользуешься моим предложением, но знай, если когда-нибудь тебе понадобится помощь, ты знаешь, где меня найти.
Вот и всё. Он знает, что на этом их и без того нечастые встречи совсем прекратятся, и уж если прежде Астрид всего раз приходила к нему с просьбой помочь, то теперь этого не случится. Но для него все оставалось как прежде, и Цинна готов был прийти по первому зову. Не как преданый рыцарь, который спешит на помощь даме, но как человек, который любит ее и которому она дорога. Просто так. Безо всяких условностей и ничего не ожидая взамен.
- Пожалуй даже лучше, что все так вышло. Меня больше не тяготит то, что я чувствую и что вынужден это скрывать, мучаясь вопросом, что будет, если я признаюсь.
Китнисс говорила, что ему стоит запастись терпения, если он хочет стать для Астрид больше, чем другом. И он ответил, что терпение для него не трудность. Цинна ошибся. Что-то подсказывало ему, что терпение затянется, а время уходит сквозь пальцы. Это был эгоизм. Он хотел Астрид и не хотел ждать. Сам все испортил.
- Единственное, о чем я сожалею, что поставил тебя в неудобное положение. Не тревожься за меня, я переживу. И, пожалуй, да, я тебе не пара. Совсем. Хотя бы потому, что ты вправе ждать кого-то лучше и ближе тебе по духу, а может быть он у тебя уже есть.
Он говорил без обиняков. Действительно, с чего он мог считать, что Астрид свободна? Ее окружает множество мужчин, и ничего удивительного, что при загруженности у нее может быть роман с кем-то из сослуживцев, кто разделяет с нею ее повседневные проблемы.
- В конце концов, было бы еще хуже, если бы ты, каким-то чудом не оттолкнула меня, а после узнала, что я еще хуже, чем ты могла представить... потому что у меня есть внебрачная дочь, с которой я не живу, встречаюсь только по выходным дням. Ты вправе искать кого-то, кто будет близок тебе по духу, без багажа проблем с собой и людьми за плечами.
Вообще-то стоило поделиться с нею новостью о дочери прежде всех признаний и действий, чтобы она привыкла к этой мысли, а теперь и вовсе стоило молчать, но сказал это Цинна потому, что хотел дать дополнительную карту против него. Чтобы ей не думалось, что с ним делать, раз уж его угораздило в нее влюбиться.
Он совершал ошибку за ошибкой. Не стоило объясняться, пусть бы Астрид продолжала думать о нем как о том, кто решил с нею поиграть. Так она бы легче отпустила эту ситуацию. Еще один капитолиец, подтвердивший ее мнение насчет их всех. Не больше и не меньше.