Хеймитч Абернати мало когда думал о последствиях собственных слов или действий. Самое лучшее оправдание – Я как обычно был пьян. Но это уже давно не срабатывает. Хотя бы потому что ему удалось свести свое потребление алкоголя к минимому. Не так много, но с чего-то нужно начинать.
Они были в Капитолии, когда стало известно, что готовится мятеж. Это могло привести к катастрофе, и к тому, что Сноу надумал бы избавиться от тех, кто, по его мнению, может быть причастен к Дистрикту-13. Хеймитч давно не мальчик, и не верит в сказки о том, что президент ничего не подозревает.
Абернати мало чем мог помочь своим трибутам, о них позаботятся другие люди. Оставалось только довериться им. И Победитель Квартальной бойни мчался к планолету, который должен был доставить его в бункер Тринадцатого, как по пути вспомнил еще кое-ком, за кого был в ответе.
Как любой мужчина, Хеймитч нетерпелив, особенно, когда дело касается женских сборов. Особенно, когда в любой момент можно получить пулю в лоб от миротворца. Кроме того, Эффи Тринкет никак не могла определиться, чью сторону она должна принять. Глупышка Эффи совсем не понимала, что не может остаться в Капитолии и жить дальше, как ни в чем не бывало. И Абернати сделал то, что мог сделать в этой ситуации. Он просто перекинул девушку через плечо и понес к планолету. Потом он пожалеет, сильно пожалеет, а пока ей ничего не оставалось, как сучить в воздухе изящными ножками и колотить руками по его бесчувственной спине. Игнорируя крики и оскорбления в свой адрес, мужчина, едва сдерживая себя, продолжал идти к планолету.
Конечно, он предполагал, что после такого ему объявят бойкот. Никак не предполагал, что бойкот объявят всему Тринадцатому, но по правде и самому Хеймитчу было тут не комфортно. Наверно виной всему сухой закон, введенный Альмой Койн, и сопуствующий этому отходняк у блондина. Изначально он даже с места не мог сдвинуться. Его колбасило и трясло, как у заправского наркомана, оставшегося без дозы. В таком виде он не мог никому показаться, самому от себя было противно при случайном взгляде в зеркало. Но когда ему удалось взять себя в руки, Абернати отправился на поиски Эффи. Ему хотелось извиниться и объяснить ей мотивы своего поступка. Он хотел быть уверен, что капитоллийка не держит на него зла. В прочем, он просто хотел ее увидеть.
Хеймитч узнал в каком отсеке поселили Тринкетт и отправился к ней, по дорогу репетируя какую-то глупую и нелепую речь. Все бес толку, когда он увидит ее, то все равно забудет все, что собирался сказать.
Их отношения слишком странные, их невозможно объяснить словами, их попросту не подобрать. Эффи одна из тех, кто может терпеть все выходки Абернати, и, кажется, испытывает к нему симпатию. А Хейм до определенного момента даже не замечал ее, не считал ее достойным его внимания. Собственно, только бутылка белого ликера и была достойна, но времена меняются. И неизвестно сколько времени у них осталось. Хемитчрешил изменитьс. И делает он это в первую очередь для нее.
- Привет, - Хеймитч отворил дверь и уставился на Тринкетт. Да, неловко вышло. Но даже в этом сером комбинезоне она шикарно выглядит. Хейм не раз говорил, что за всей этой капитолийской размазней не видно истиной сути. Признаться, Абернати даже не знал истинный цвет волос подруги, и это его удручало. – Говорят, ты объявила голодовку.

Из всех известных мне красивых небылиц
Ты - самая красивая из стаи синих птиц...
На крыльях твоих пыль, в глазах усталый блеск,
Но в этой глубине что-то, действительно, есть.

Эффи единственное существо,  на которое Хеймитч не мог злиться долго, или вообще не мог. Она застала Абернати в те года, когда он совсем отчаился, когда год за годом он хоронил своих ребят, привозил домой грустные известия. Это не придавало сил, наоборот, отнимало. и Хеймитчу было грустно, что такая молодая и амбициозная мисс Тринкет будет прозябать вместе с ним в Двенадцатом. На удивление ее жизнерадостность не исчезала, и Хеймитч, будто слепой, шел на этот свет. У него не было выбора, если бы он не шевелился, то уже давно бы сгнил в нищете собственного духа, совершенно один в пустом доме в деревне победителей. И его бы не нашли. Некому было бы искать.
Вряд ли Эффи понимает, что ей не нужны все эти вычурные наряды и боевая расскраска, что все, что необходимо видеть человеку, у нее внутри. Вряд ли это вообще понимает кто-то из Капитолия, которые красят свою кожу ради развлечения. Хеймитч смотрел на сопровождающую с легкой улыбкой на губах. ее оборонительная позиция выдавала в ней терпение. Или она сходила с ума от одиночества, или она радовалась его приходу. Абернати прекрасно понимал, что дело не в последнем.
- Солнышко, неужели это все, чего я достоин за все годы нашего знакомства? - усмехнулся Хеймитч и, не дождавшись приглашения, прошел вглубь комнаты, обошел стол и уселся напротив Эффи. Трудно подобрать слова, чтобы объяснить свои действия. В какой-то момент Хеймитчу думалось, что все, что он делает, верно. Плутарх не стал бы ждать, у него было ограниченное время, которое он использовал для того, чтобы вернуться за ней, за капитолийкой.
Потом Абернати спрашивал себя, зачем, почему. И единственный ответ - без нее он бы не смог жить. Не смог бы дышать. Даже этим спертым воздухом на дне катакомб. - Я...О, не будь злюкой, Эффи, тебе это не идет. Будешь злиться, появятся морщинки.
Хеймитч добродушно улыбнулся. Она, как никто другой знает, почему он пьет. Она сама хотела быстрее убраться из Двенадцатого. Все ждала, когда ее позовут в другой Дистрикт, но этого не происходило. А Хеймитч злорадно радовался, что она остается с ним. Были другие До нее было несколько. Хеймитч, когда пьян, ведет себя, как последний мерзавец. Они не выдерживали, срывались уходили, проклиная Абернати последними словами. А Эффи осталась...Игнорировала всю его ругань, терпела грязь в свой адрес, вместе с ним молилась за трибутов. Она была рядом, а он платил неблагодарной монетой.
Всего один раз он видел ее без макияжа, кроме этого. Однажды он завалился к ней в стельку пьяный - спутал двери комнат. И не желал уходить, точнее не мог. В его руках еще была недопитая бутылка ликера, а Эффи готовилась ко сну. Обычно Тринкет просила, чтобы кто-нибудь убрал кучу мусора, что свалилась на ковер, но в этот раз никто не тронул Хеймитча. А на утро он сказался самое идиотское, что можно было придумать. Он спросил: А где девушка? Тут вчера была девушка с белокурыми волосами, как у ангела. Эффи просто выставила его за дверь в то утро, и лишь спустя пару суток до Хеймитча дошло, кого он видел.
- Ну, знаешь ли, в чужой монастырь со своей монашкой не приходят, - заметил Абернати. - Ты знаешь, почему я пил, и знаешь, что я бы мог бросить...в любой момент.
Нелепо добавлять - если ты попросишь. Она просила. Не единожды, но Хейм оставался глух к ее мольбам. А теперь свершилось. Хеймитч Абернати трезв, как стеклышко.
- Ну, же, Эффи, улыбнись, я очень скучал по твоей улыбке, - блондин сцепил руки и положил их на стол. Рано или поздно Эффи взорвется. Рано или поздно все, что у нее внутри, вырвется наружу. Рано или поздно и он скажет то, что у него на душе.

Эффи был другой. Хеймитч не узнавал свою капитолийскую куколку. Сейчас даже под дулом пистолета он бы не осмелился так обратиться к ней. Стыдно признаться, сколько гадостей он наговорил бедной девушке за все годы их знакомства. Эти слова не возможно перечеркнуть одним словом "прости". Н ов груди Хеймитча бьется горячее сердце. Оно бьется для нее. Конечно, грубый и неотесанный мужлан, в представлении Тринкет, вряд ли способен на какие-то искренние чувства. И она права. Хеймитч столько времени играл с ней, то подпускалк себе ближе, то выгонял, захлопывая двери за ее спиной. И когда их жизни могут оборватсья в любой момент, судьба свела их снова, чтобы сейчас хотя бы один перестал бояться внутреннего себя и сказал то, что чувствует. Кстати, Хеймитч не отменял право отказа. Эффи имела право его ненавидеть. Но уж лучше ненависть, чем пусто равнодушие. И пока есть блеск в ее глазах. Эбернати может спать спокойно, даже с головной болью и досадой от того, что день прожит зря без стакана ликера.
- Сейчас другое дело, Эффи. И дело не только в сухом законе. Знаешь, я бы мог начать варить самогон, - предположил мужчина, вальяжно откинувшись на спинку стула. - Полагаю, он пользовался бы огромным спросом.
А потом его бы расстреляли. И его тело негде было бы похоронить. Глупышка Эффи продолжает ерничать, защищаясь от него. А он всего лишь хотел ей помочь, хотел спасти ее. Потому что не представляет своей жизни без нее. Ее глаза, ее улыбка - все это стало смыслом его жизни.
- Должен? Хорошо, и как ты хочешь, чтобы я расплатился? - хитрый прищур его глаз. Он скользил по ней взглядом. Даже этот бесформенный комбинезон на ней сидит восхитительно. - Ты только особенно не мечтай. Если бы не я, ты бы уже была мертва. Понимаешь, Эффи, они убили почти всех кураторов и стилистов. Ты могла бы быть среди них, если бы Плутарх не дал мне немного времени вернуться за тобой.
Всего несколько минут отделяло его от катастрофы. От того, чего он никогда бы себе не простил. Хеймитч просто не мог оставить ее там. Не мог допустить, чтобы ее нежной кожи касались чужие руки. Ее бы пытали. Хеймитч в этом уверен. Ее дружба с ним обернулась бы для нее трагедией. Как когда-то обернулась гибелью для той, на ком он обещал жениться. Блондин сильно встряхнул головой так, что перед глазами появились черные пятна. Стоило его крыльям раскрыться за спиной, как тут же Сноу обрезал их, причиняя боль. Только в тот день Хеймитч осознал, как сильно она нужна ему. Как сильно он нуждался в Эффи Тринкет. И не смог уйти без нее.
- Ты хотя бы сможешь вернуться, когда все закончится, - горько усмехнулся Хейцмитч. - Они уничтожили Двенадцатый, просто стерли его с лица земли, - Эбернати резко подался вперед через весь стол. Его скулы свело в жестокой улыбкой. - Ты до сих пор считаешь, что я должен был оставить тебя в Капитолии?
В его глазах появился маниакальный блеск. Такое уже бывало и не раз, но сейчас Эберанти трезв, как никогда. И все, что он говорит идет изнутри него. Внутри этого вулкана полно лавы, которая может начать извергаться в любой момент. Поняв, как выглядит со стороны его поведение, Хеймитч одергивается назад.
- Прости, Эффи, я не хотел тебя напугать, - шепчут его губы, а сам он выглядит подавлено. Он пришел сюда говорить о своих чувствах, а получается, что он снова играют в эту игру "выведи из себя Эффи Тринкет"

- Я убью любого, кто причинит тебе боль!
- Вот только давай без суицида! ©

Хеймитчу больно слышать, как она говорит о себе. И это учесть, что пару лет назад он сам так отзывался о ней. Правду говорят, чем больше говоришь человеку кто он, тем больше он в этом верит. Но Эффи была другой. Эбернати не опускался до того, чтобы говорить ей, что он особенная. Тринкет не захотела бы его слушать. Но сегодня совсем другой день. Совсем другое время.
- Эффи, ты не должна так говорить о себе. Ты умная и чуткая девушка. И дело скорее не в тебе, а в том, как Капитолий мог бы тебя использовать. Не могу лгать тебе и говорить, что я ничего не знал. Я знал о грядущей революции, я был опасен для Капитолия. Раньше Сноу нечем было угрожать мне. Но за последние несколько лет многое изменилось. Я по-другому взглянул на тебя, появились Китнисс и Пит. Именно поэтому ты была нужна Капитолию. Тобой они бы могли манипулировать мной, - последние слова он произносит очень тихо. Эбернати поднялся на ноги, быстро обошел стол и опустился на колени перед девушкой. Он взял ее хрупкие ручки в свои огромные ладони и сжал. - Я не хочу, чтобы ты расплачивалась за мои ошибки. Не хочу, чтобы ты вообще за что-то расплачивалась, что я сделал когда-то. И я больше никому не позволю причинить тебе вред. Веришь?
Впервые за долгие год он трезв. Впервые он искренен. Впервые ему хочется говорить, говорить, чтобы она слушала. Она говорит о овзвращении, и Хеймитч грустно улыбнулся.
- Эффи, солнышко, я долгое время был бельмом на глазу Капитолия. Меня никто не ждет там. Я никому не нужен, - разве что тебе.... Но он не произносит этих слов вслух. Она поверит? Возможно. Как верила ему в первые годы знакомства, когда он оказывал знаки внимания юной сопровождающей. Но тогда он был пьян, и она быстро поняла, что его слова большая игра, которую он ведет во время алкогольного опьянения. Он причинил ей очень много боли, чтобы ждать от нее ответной нежности. Но это же Эффи. Это ЕГО малышка Эффи, которая на его грубость и злость отвечает нежным прикосновением.
Хеймит хочет обнять ее, поцеловать, но медлит.
- Нет, дорогая, это место не спасение. Это всего лишь промежуток между адом. Но здесь я хотя бы могу тебя защитить, - мягко говорит Хеймитч, отпускает ее руки и ловит ее лицо в ладони. Большим пальцем он вытирает слезу с ее щеки. Она такая милая, такая добрая. Какой же он был свиньей, что не замечал это солнышко возле себя. Понятно за какие грехи судьба наказала его слепотой, но за что она даровала ему зрение? подавшись вперед он быстро, почти невесомом касается ее губ. Она скучала. Скучала по нему. Ей было страшно.
Ей было страшно, пока его ломали обстоятельства. Пока он кричал в пустоту в своем отсеке, пока остатки алкоголя выходили из его крови. Ей было плохо, потому что его не было рядом. Потому что он бросил ее здесь, считая, что она справится сама. Нет, не так. Он не хотел, чтобы она была рядом, когда ломка настигнет его. Не хотел, чтобы она слышала и видела, что происходит с человеком, когда из него насильно выкачивают то, что он вливал в себя долгие двадцать лет. Не хотел, чтобы она занималась этим. В первые дни он был агрессивен и совсем себя не контролировал. Она не заслужила видеть еще и это.
- Итак, солнышко, я хочу чтобы ты озвучила свои пожелания, и, клянусь, я вытрясу с Хевенсби все, чтобы ты не пожелала, - Хеймитч мягко улыбается, продолжая большим пальцем гладить кожу на ее щеке.

Хеймитч не знал, что такое может быть в его жизни. Он давно забыл, каково это чувствовать себя любимым и желанным. Жда, и сам он забыл, что такое любить и желать. В его обществе были женщины. Разные, н овсе они были куплены за деньги или за выпивку. О них Хеймитч забывал на утр, когда трезвел. Об Эффи он помнил каждый день. И сначала его это раздражало. Как можно помнить о той, которая тебе не интересна? Прошло немало времени, пока Хеймитч осознал, как она уму нужна, как она ему необходима.
- Моя идея? Это все? - Эбернати обводит взглядом ее каморку, как будто обводит взглядом весь бункер Тринадцатого. Хеймитчу, конечно, приятно, что Эффи отводила для него такую важную роль в революции, но он к этом не имел никакого отношения. Будучи умелым игроком в шахматы, он стал не пешкой, а офицером, но к этому Эбернати не имел никакого отношения к этому. Может быть, его тщеславия здорово пострадали, но были люди, которым управление другими людьми давалось куда лучше. - Не говори ничего сейчас, Эффи, дай мне шанс показать себя с другой стороны, молю тебя.
слезы текли по ее щекам, и Хеймитч не знал, как их остановить. Не растирать же их по ее лицу. Он ловил большими пальцами слезинки, но она плакала, и Эбернати чувствовал боль от этих слез. Ну же, Эффи, перестань, сделай ему приятно, просто улыбнись, и этого будет достаточно.
- Смогу, Эффи. Я всегда был рядом. Защищал? Ну, наверно...Я бы никому не позволил тебя обидеть, кроме себя. Лишь от себя я не мог тебя защитить, но, клянусь, все теперь будет иначе, - горячо продолжает мужчина. - Я не могу сказать тебе за завтрашний день. Только за то, что зависит от меня. Я теперь другой, Эффи.
Она щурится так забавно, что улыбка расцветает на его губах. Ее прикосновение такое нежное, что по телу пробегает дрожь, которую не обуздать так легко. А потом она произносит то, чего Хеймитч никак не ожидал.
- Папка с бумагой, - повторил блондин, словно мысленно записывал ее положение. - Ткань...ДУмаю, у Плутарха что-нибуль найдется, а если нет, то я лично отправлюсь в Восьмой, чтобы найти остатки тканей на заводах, - а потом она произнесла то, чего он хотел услышать, но не ожидал. Какое-то время он смотрел на нее разинув рот, а потом упершись коленям в пол перед ней, подался вперед, ликвидируя между ними расстояние. В этот раз он не воровал ее поцелуй, он дарил ей его. слова, которые они произнесла, хоть и удивили его, но взбудоражили.
- Я не хочу, чтобы ты об этом жалела, поэтому если ты не уверена, - он не в силах оторваться от нее. Их лбы соприкасаются, Хеймитч пальцами перебирает ее пальчики, касается каждого из них поцелуем. Он мог все перевернуть с ног на голову прямо сейчас, он мог бы овладеть ею прямо сейчас, но ждет. Он целовал ее подбородок, щеки, скулы, покрывал поцелуями каждый дюйм ее лица. Сегодня оно без грима, оно настоящее, и ее кожа нежная,  к которой хочется прикасаться. Ему нравится целовать ее. Его руки ложатся на ее шею, и он целует ее глубоко, чувственно, вполне осознано, потому что именно так целуют любимую женщину.

Сказать: "Я люблю тебя" займет несколько секунд, показать как - всю жизнь

Хеймитч отрицательно мотает головой. Ему не понятно, чего она от него хочет. Почему женщинам так важно все усложнять, почему они не могут принять во внимание очевидные вещи и допустить, что это простота? Простота - залог истины.
- Нужно, Эффи, нужно. К сожалению, это политика. Эта политика превращается в войну. В войне не будет победителей. Да, по сути, и мы не победители, мы просто выжившие. Однажды выжившие на арене. Но мне надоело каждый год возвращаться домой с именами детей. Я совру, если скажу, что не верю в то, что эта революция что-то изменит. Хотя бы одно - Голодных Игр больше не будет, - он не может винить Эффи, что она не понимает. Не может упрекнуть ее в близорукости. Это Хеймитч обвиняет ее родной город и у него нет фактических доказательств. Когда-нибудь она сама увидит этот ужас и прочувствует эту грязь. Хейм не будет торопить ее, просто будет рядом. И он не будет давить на нее.
- Я и сам не знаю себя таким, - замечает Хеймитч. Для него это первая и самая продолжительный трезвенный отрезок времени. Уже перестали трястись руки, нет больше головной боли и бессонных ночей. Хотя в этой железной могиле Эбернати не может спать. Ее растерянность его удивляет, но вызывает улыбку. Он так часто улыбается в ее обществе,  не отпуская обидных и колких фраз. - Я готов сделать все, что угодно, чтобы ты снова улыбалась.
Он не знает, как ей объяснить, как ей рассказать, что без ее улыбки ему холодно и одиноко. Что ее грустный вид и слезы вызывают боль в грудной клетке. Может быть, последствия вынужденного протрезвления, а может, просто потому что болит его сердце. Он учится забывать свой мерзкий характер, который теперь нельзя будет оправдать пьянством. И Кажется, в ее глазах он видит что-то, чего никогда не замечал будучи в подпитии.
- Мы никогда не узнаем, если не попробуем, верно? - ее руки скользят по его плечам, путаются в волосах. И Эбернати наслаждается этим моментом. Моментом их близости и полного единения. Она останавливается, и Хеймитч испускает разочарованный вздох. Ему бы хотелось целовать ее губы, изучить ее тепло, запомнить каждый изгиб, и ночью не гадать, а представлять себе то, что уже видел. Но Эбернати дал себе слово и ей, что никогда ее не обидит, следовательно, его напор сейчас не уместен. И все же он бережно гладит ее плечи и смотрит в глаза. - Эффи, я люблю тебя.
Слова срываются с губ, но он не жалеет о них. Будучи всегда пьяным он не думал о том, какие последствия за собой влекут его изречения. Ему было все равно, что кому-то Хейм дарил надежду, а чью-то разбивал вдребезги. Однако полное отрезвление подарило ему второй шанс, и заставило быть осмотрительнее. Если слова не сорвались с губ так просто, вряд ли он бы сказал их в ближайшее время. Хеймитч большим пальцем проводит по ее губам и улыбается искренне и нежно. За все годы их знакомства, он никогда никому так не улыбался. Она перевернула его жизнь. Как жаль, что для того, чтобы понять это, ему пришлось пройти семь кругов ада и оказаться на грани смерти во время Революции.

Хеймитч не рассчитывал услышать в свой адрес слова любви. Ведь любовь это чувство, которое хочется дарить окружающим, хочется делиться с ними своим счастьем. Мол, посмотрите, вот он, мой избранник. Хеймитч не из тех людей, которых представляют своим знакомым. Не из тех, кем гордятся. Может быть, кто-то когда-то им и гордился, но это было так давно, что в ее руках он чувствовал себя странно, но это тепло, растекающееся по всему телу было ему приятно. Что-то новое, такое же пьянящее, как алкоголь, но причиняющее меньше вреда остальным.
Ее простое и неуверенное "я...тоже тебя люблю", заставляет его крылья начать трепетать. В нем будто просыпается стремление к жизни. Ему хочется улыбаться, касаться ее кожи, удивительно мягкой и нежной. Ему хочется целовать ее чувственные губы, чтобы снова почувствовать сладость ее поцелуя.
Хеймитч осматривается по сторонам. Ее комната такая же, как остальные сотни в этом бункере под землей. Ничего нового, ничего выделяющегося. Он внезапно и очень быстро подхватывает ее на руки и вместе с ней идет к кровати. В нем нет ни капли пошлых и вульгарных мыслей. Для этого он абсолютно трезв. И к Эффи его чувства настоящие, а не подстегнутые дозой градусов. Он бережно укладывает ее на кровать, сам ложится рядом, обнимая ее. Ее голова покоится на его груди, и это чувство не может сравниться ни с чем, даже с его пьяной эйфорией. Это совсем другое, кроткое, нравственное, то, что ему было не понять до этого момента.
- Я готов сделать все, о чем бы ты не попросила, - Хеймитч переплетает пальцы их пальцы. Наверно, это очень громки слова, но кто сказал, что он не попытается. У него есть необходимые знакомства. Может, Койн его не переваривает, но есть Примавера, есть Хевенсби, если не получится обратиться к ним напрямую, то он использует Смарагдуса. - Знаешь, столько новостей свалилось на мою трезвую голову за такой короткий срок. Оказывается у меня есть взрослая дочь.
До этого момента Хеймитч не придавал особого значения этому известию. А сейчас, лежа рядом с Тринкетт,  он понимал, что вся его жизнь проходила мимо него, пока он заливал себя алкоголем. Как жаль, что он понял это слишком поздно. Или еще не поздно начать все заново? На руинах старого Панема будет строиться новое государство. И это шанс для Хеймитча начать все заново. Заново узнать людей, которые его окружают, которые терпели его прежним. Отдать им то, что они заслужили, ответить на их доверие и надежду.
- Тебе нужно перестать вести затворническую жизнь, Эффи, тут много людей, которые тебе понравятся. Кроме того, Хевенсби нужен стилист и помощник. Ты видела во что одевается Койн? - чувствуя благодарность к Тринкетт, он решил оставить на потом свои плотские необходимости. Все будет тогда, когда придет время. А сейчас он использовал все свои познания о бывшем кураторе, чтобы растормошить ее, заставить улыбнуться не вымученно и по просьбе, а искренне, просто потому что ей так захочется.

Хеймитч задумчиво перебирает пальцами ее локоны. Ему нравится касаться их. Он думает о том, что теперь все будет по-другому, но ему, привыкшему жить одному, не измениться так легко в одночасье. Должно быть это легко и приятно быть с кем-то в паре, но Эбернати забыл, что это такое. Эффи он впускал в свою жизнь по собственному желанию и был бесконечно благодарен, что она входила осторожно, никуда не торопясь, хотя сам блондин был на грани. Ему нужно держаться, нужно выдержать этот темп, чтобы доказать и себе и ей, что он заслуживает права быть с ней рядом.
- Да, она капитолийка. Знаешь, я никогда не говорил никому, но я однажды согласился на собственную продажу. Хевенсби умеет убеждать. Иногда мне кажется, что он может Родину продать при чем нам же, - Хейм накручивает локон на свой палец и снова отпускает. Он так и не осознал, что испытывает к Плутарху за этот его поступок, а главное за последствия. Конечно, Хевенсби думал только о себе и своей семье. Они все остались в выгоде. Его сестра и ее муж получили желанного ребенка, Плутарх обзавелся племянницей, которую можно воспитать по собственному подобию, а Хеймитч не получил ничего, кроме головной боли сейчас. - Так вот он убедил меня в необходимости помочь одной паре. Я бы не согласился, если бы она не была так похожа на Мию. Знаешь, после моего отказа всем спонсорам и клиентам, Сноу приказать убить мою семью и моих друзей. Всех до единого. Он думал, что таким образом заставит меня подчиняться, но сам же и развязал мне руки - ему больше нечем было мне угрожать. А вот теперь я узнаю, что моя дочь Примавера Руччелаи. Думаю, ты ее знаешь.
Хеймитч жует нижнюю губу, думая о том, как дальше будут развиваться его отношения внутри семьи. Это сложно, но должно быть чертовски весело.
- Конечно, познакомлю, даже представлю заново. Теперь вы обе в новом статусе. Она моя дочь, а ты моя женщина, - Эбернати легко касается губами ее виска. Не в одном сне он не представлял себе, что будет просто лежать рядом с ней, обнимать ее и слушать, как бьется ее сердце. В пьяном угаре, бывало, он фантазировал на весьма откровенные темы с участием Тринкетт, но в трезвом состоянии забывал и старался не думать. И лишь когда осознал, что наверно навсегда потеряет Эффи в Капитолии, он словно очнулся ото сна и понял, что испытывает к ней. - Солнышко, уверяю тебя, никто в этом чертовом бункере не обладает таким вкусом и стилем, как ты. Ты даже из меня можешь сделать конфетку, мне ли не знать.
Он приободряющее улыбается ей. Блондин уверен, что все за что возьмется Эффи со свойственным только ей энтузиазмом, свершится в лучшем виде. Внезапно перевернувшись, он зависает над ней. Если бы не шапка, которую он носит здесь постоянно, волосы упали бы на ее лицо. Хеймитч снова смотрит в ее глаза, будто бы не может насмотреться. Осторожно целует подбородок, касается губами кожи на шее, целует бьющуюся жилку. Он не настаивает, не призывает, но так сложно удержаться, чтобы снова и снова не касаться ее губ

Хеймитч смотрит на нее сверху вниз и улыбается. За всю свою жизнь он не улыбался так часто и так долго, как за сегодняшний день этой женщине. Определенно, он сводит его с ума. Она переворачивает всю его жизнь, и Хейм не хочет сопротивляться. Без вычурных нарядов и безумных париков, она больше походит на женщину, с которой ему бы хотелось провести остаток жизни. Его не пугает, что у них разные взгляды на жизнь, главное, что блондин готов пойти на компромисс, но только с ней. Эффи волшебная, и она лечит его душу. Она залечивает раны на его сердце одной только улыбкой. И ее прикосновения заставляют его крылья трепетать. Да, когда-то он умел летать, мечтать, любить, но это было так давно, что Хеймитч признается, что никогда не любил. Пока не впустил в свою жизнь куратора Тринкет.
- Ты особенная, - мягко шепчет Хеймитч. И это правда. Для него она особенная. Любая другая послала бы такого ментора ко всем чертям, выбралась бы в другой Дистрикт, и на этом бы все. В прочем, так было до нее. Приходили уверенные в себе особы, в меру привлекательные, но не справлялись. С Хеймитчем сложно. Эффи переступала через себя каждый раз, когда прощала его, каждый раз, когда возвращалась. И Эбернати известно, как часто они с Айданом говорили о нем. Это любовь?
Должно быть. Должно быть Эффи почувствовала это раньше, раз была с ним все это время, игнорируя его жалкие потуги разорвать все отношения. Должно быть, это так, ведь он сломя голову несся в ее комнаты, чтобы забрать ее с собой, чтобы не оставлять ее там, где ей могут причинить боль. Должно быть, они оба долго отворачивались от светлых чувств, что едва не потеряли их. А теперь она в его руках, нежно гладит его волосы и смотрит ему в глаза.
- Она словно помогает мне держать мысли в куче, - замечает мужчина, взглядом провожая шапку. Большую часть свое жизни Эбернати провел в алкогольном опьянении. Его терзали похмелье и вечная головная боль. Он словно уверовал, что эта шапка помогает ему. Кроме того, в Тринадцатом Хеймитч чувствует себя чужим, старым, ненужным. Блондин вел далеко не праведную жизнь, и теперь расплачивается своим телом: фигура далеко не так, какая могла бы быть, вечная небритость с уже кое-где седыми волосами на лице, да и сами волосы подернут сединой и уже начали выпадать. А ему всего сорок один. И это еще один повод навсегда отказаться от алкоголя. - Но теперь рядом ты. И все будет намного проще.
Хеймитч снова целует ее. Отрывается, смотрит в ее глаза, смеется, и целует поочередно каждое веко молодой женщины. Касается губами ее скул, кончика носа, каждый уголок губ, ямочку на подбородке. Снова обнимает ее и пользуется этой возможностью, чтобы коснуться губами мочки ее уха, чуть прикусив ее зубами. Он сходит с ума, но рядом с ней о не может не о чем думать. Он влюблен, он возбужден, он взбудоражен.