Счастливая семья – понятие, которое я всегда знала, но доказательств существования таковой никогда не видела. Это будто легенда или навязчивая фантазия молоденьких дурочек, которые мечтают об этой идеальной семье, пяля на себя юбку размером с поясь и накачивая грудь, словно воздушные шары. Я редко встречала настоящие семьи, но никогда не видела счастливцев. И уж точно я никогда не представляла себе, что узнаю, что это такое, забота о ребенке, скандалы с мужем по поводу воспитания. Я не должна была этого узнать, до нынешнего момента.
Я уже месяц не могу понять что со мной происходит. Я постоянно хочу спать, меня тошнит от любого запаха, от еды, чертова работа подбрасывает мне лишних нервов и я устаю, как лошадь. Несколько раз я чуть с ног не валилась прямо на съемках. Приходилось ехать домой и заваливаться в постель и что странно, сон был абсолютно мертвым и пустым, никаких родственников, висельников, смертей. Черная пустота, как будто из меня высосали все жизненные соки. Из-за противозачаточных у меня уже нехило задерживался график месячных, не могла есть, болела голова. У меня не хватало сил даже на препирательства с Нероном, в результате чего, многие его комментарии я спускала на игнор и просто зарывалась в одеяло. Но все это меркнет и бледнеет в сравнении с тем фактом, что я, блять, поправилась!!! Я не могла влезть в любимую юбку, а некоторые блузки не сходились в груди. Брюки тоже полетели к чертям, даже джинсы, которые должны растягиваться. Но все бесполезно, зад стал больше, грудь стала больше, несмотря на то, что я стала есть по самому минимуму. А вещи во время примерки и окончательного понимания, что я разжирела как свинья, летали из ванной в спальню, сопровождаясь криками и раздраженными воплями и Нерон наблюдал все эту картину. Поржал он тогда знатно.
В отчаянии я побежала к врачу, чтобы он, наконец, разобрался, что со мной не так. Мне нужны были ответы. Мне нужно было понять, что происходит и найти всему этому причину.
И я ее нашла.
Она лежала в сумке, не нарушая тишину салона автомобиля, в котором я ехала домой. Причина затесалась в карман, где-то между кошельком и ежедневником, слегка помялась, но осталась все такой же значимой.
Я наблюдаю за мелькающим за окном городом, но не различаю ни детали, ни витрин, ни людей. Я где-то в совершенно другом месте, другом времени, давно, много лет назад, когда все было простым и понятным, а я так легко могла делать ошибки, не заботясь о последствиях.
Плохо быть взрослой, когда мозги включены и ты направлена на будущее, а не на настоящее. Ты размышляешь о том, как это будет и что ты с этим будешь делать. Фантазии уходят далеко вперед, не задумываясь над тем, что делать сейчас, но определяя решения настоящего. Фантазия, она у меня всегда была богатая и, черт возьми, я ненавижу себя сейчас, ненавижу так сильно, что готова броситься под грузовик, лишь бы все это закончилось.
Я поднимаюсь на лифте, вхожу домой и выпускаю Валеру из рук. Меня встречает Мелита, как всегда. Для Нерона еще рано, я вернулась домой днем, потому что сил уже нет.
- Мелита, возьми Валеру и идите погуляйте. – служанка непонятливо смотрит на меня, ведь мы только с прогулки. – Своди ее в салон или еще куда. Мне плевать, просто уведи ее из дома.
Я отмахиваюсь от прислуги и псины и иду в спальню. Тихо вхожу и закрываю за собой дверь, облокачиваясь на нее, будто на последнюю опору в моей жизни. Черт, говорить совсем не хочется, ни кричать, ни говорить. Я растеряна и совершенно не понимаю, где я. Ставлю сумку на комод и скидываю туфли. Надо вспомнить, как я раньше справлялась с такими ситуациями, надо вернуть себе способность думать, потому что ни одну мысль я не могу сейчас поймать за хвост. Я начинаю копаться в верхнем ящике комода, чтобы найти там сигареты. Этого добра у нас теперь хватает. Зажигалка должна быть где-то у меня в сумке. Трясущимися руками я начинаю копаться в том хламе, что я развела в безобидной дамской сумочки. В какой-то момент руки сами заваливают сумку на пол.
- Черт, черт, черт! – ругаюсь я и опускаюсь на колени, чтобы отыскать чертову зажигалку. Хуже дня еще не было, потому что прежние я стерла из памяти всеми возможными путями.
Взгляд мой падает на ту самую причину, которая так вывела меня из равновесия. Я словно выныриваю из сна и с немым удивлением смотрю на то, о чем думала все это время. Рука берет фотографию узи, а тело медленно двигается в сторону кровати. Я вытаскиваю сигарету, но она так и остается в моей руке, вместе с изображением 8-ми недельного ребенка, размером с мой мизинец.
Я падаю на кровать, на спину, потому что ноги уже не держат и я чувствую, что могу повалиться прямо на пол. Долго всматриваюсь в изображение младенца, который есть во мне, но к которому я ничего не испытываю, кроме жгучего страха. Это словно кошмарный сон, потому что не может все снова повториться. Во второй раз я просто не переживу, потому что у меня нет причин, ради которых я могла бы наплевать на жизнь ребенка. Теперь нет и я другая.
Мысли подобны бьющейся линии кардиограммы умирающего человека. Их становится все меньше, разум затягивает в какую то густую тьму, пока линия не становится прямой и мозг перестает подавать какие то показатели жизнедеятельности. Дыхание останавливается, тело расслабляется настолько, что кажется парализованным от шеи и ниже до самых пальцев ног. Я умираю, несмотря на то, что внутри меня есть другая жизнь. Рука с фотографией и сигаретой опускается на кровать так медленно и плавно, будто я боюсь повредить ребенка, чьи крохотные пальчики уже видны на узи. Я так и не закурю, продолжая смотреть в потолок, в котором отражаюсь. И даже несмотря на то, что мозг так и не подает на тарелочке ярких воспоминаний или угрызений совести, несмотря на то, что я не паникую, но страх внутри настолько ощутимый, что я не могу сдержать слез. Меня накрывает волна истерики и я просто не сдерживают глухих всхлипываний и завываний. Мне страшно, как никогда и так и лежа на спине, я продолжаю выпускать этот страх наружу через нескончаемый поток слез. Я не помню, когда истерика прекращается, но я так и не нахожу в себе сил подняться, продолжая смотреть в потолок.

Отредактировано Regina Lucia (2015-01-20 19:34:23)

Истерика стихает. Я не знаю, сколько так лежу, сколько проходит времени. Глаза нестерпимо болят от слез. Я не слышу приготовлений Мелиты к ужину, не слышу криков Сцеволы с порога. Боги, я даже биения своего сердца не слышу, все звуки как будто потонули в жуткой реальности, а я балансирую на ее краю.
Все слишком внезапно. Впрочем, когда такие вещи были не внезапными. Как я умудрилась залететь? Я всего пару дней не пила таблеток, но припоминая события двухмесячной давности, кажется, именно тогда я поперлась к Нерону в офис. Это было так давно? Время пролетело, а я и не заметила за всеми этими тошнотиками, толстениями и работой. Да и расслабилась я как-то, учитывая, что Нерон теперь почти каждый вечер исправно приходил домой к ужину. К хорошему быстро привыкаешь, особенно если вспомнить, что я отказалась от Нерона-наркомана, навсегда записав его в другие люди. Только вот сейчас все всплывает, ссоры, побои, насилие и крики. Всплывает в голове все самое плохое при мысли, что ребенок у меня именно от этого человека, когда-то бывшего страшным монстром, а теперь только засранцем.
Муж появляется в дверях, обращая на меня внимания не больше, чем обычно. Ей-богу, если бы у меня были силы, я бы кинулась на него сейчас, но сил нет. И его голос, разрезающих тишину, в которую я укуталась с головой, такой беззаботный, беззлобный, но с остатками раздражения, теперь бесит меня до чертиков. Бесит и издевается.
Сплю? Поспишь тут теперь, когда все голову занимает мысль что делать дальше. Как жить. И страшно возродить в голове вопрос: аборт или не нет? Мне правда страшно думать об этом, потому что я была уверена еще год назад, случись такая ситуация, я должна буду остановить все прежде, чем это будет невозможно. Должна буду прервать беременность, потому что мать из меня – никакая. А отец из Нерона? Я жмурюсь и отворачиваюсь от него, словно от прогнившего фрукта. Каким бы ни было мое к нему отношение, но моя жизнь – это одно, а жизнь ребенка – совсем другое. Да, он ладил с детьми и я могла представить его играющим с ребенком, но только не с его собственным. Не говоря уже о том, что мысль о нашем обоюдном родительстве и общем малыше, сама по себе дикая и нереальная. Я никогда об этом не задумывалась. По отдельности еще куда ни шло, но вместе. Нашего ребенка и представить трудно, каким он будет с такими-то родителями. Бывший наркоман и тупая модель – да, да, это все еще не работает в моей голове. Если как пара мы идеальны, то, как родители – мы монстры.
Нерон закуривает и живот сжимает спазм. Я подрываюсь с постели и бегу в ванную. Трудно представить, что бы со мной было, если бы я закурила сама. Закрываю за собой дверь в ванну, чтобы запах сигареты не давил на мозг и обонятельные рецепторы. Рвоты так и не происходит, я не ела с самого утра и конечно, теперь точно не похудею. Умываюсь холодной водой, долго держа руки на лбу, охлаждая его. Мне плохо, мне тошно и страшно. Но страшнее всего сказать об этом Сцеволе. Я вдруг поняла, что он же отец, он должен знать, но все это  такие пустые слова. Ни для кого из нас слова «отец» или «мать» не имели значения. И что теперь изменится, когда я сейчас выйду и скажу ему: «Дорогой, я беременна!» ? Да ничего. Он не изменит себе, останется такой же сволочью, ляпнет что-нибудь обидное. На том и порешим. И не нужно спрашивать, что делать, нужно просто принять факт, что в конце не останется никого из нас.
Выхожу из ванной и тут же выхватываю из пальцев Нерона сигарету, от запаха которой опять начинает тошнить. Выбрасываю сигарету в раковину и заливаю водой. А  потом иду к кровати, забирая оттуда снимок узи и торжественно впечатываю бумажку в грудь Сцеволы.
- Ты предупреди меня, если скотское поведение передается по наследству.
Я снова падаю на кровать, но уже только для того, чтобы сесть. В воздухе еще стоит запах никотина и меня немного ломает. Я сцепляю зубы, чтобы снова не рвануть в ванную.
- Это не должно было повториться. – шепчу я, опуская голову и зарываясь пальцами в волосы. Боги, что теперь делать? Что мне делать, потому что ни один из возможных вариантов не внушает мне безопасности.

Я не поднимаю голову, когда Нерон садится рядом. Кажется, снимок произвел на него должное впечатление. Была бы я сейчас в адеквате, точно бы посмеялась, потому что нашлась таки в мире вещь, которая может его заткнуть хотя бы на долбанных 5 минут. Но если это единственное, что может заставить его помолчать, то я просто задолбаюсь рожать ему детей. А у меня даже единственный ребенок не входил в планы на ближайшие пару десятков лет, пока не настанет полный коллапс психике и климакс детородной функции.
Я как будто не до конца понимаю, что со мной происходит. Что вот эта мелкота в виде фасолинки реально живой человек, который когда-то будет ходить и смеяться. Может быть, у него даже получится нормальный смех, а не презрительный, издевательский, истерический или любой другой, которым богата наша мини-семейка.
Нерон затрагивает больное. Будущее ребенка, которого еще может и не быть. И когда смысл его тупых слов доходит до моей головы, я резко озираюсь на него, глядя словно баран на новые ворота.
- Чт…что? – я шумной выдыхаю, смеясь на грани истерики, но не над шуткой. Или он реально таким представляет будущее ребенка? Тогда дела мои хуже некуда. – Балбес. Какой же ты балбес. – я закусываю язык. На нем вертится много гадостей, но где-то там на заднем плане появляется мысль, что если этот ребенок что-то слышит, а гинеколог сказала что уши у него уже сформированы, то я не хочу чтобы он слышался нашу ругань. Во всяком случае, не тогда, когда я еще не знаю, сколько малышу останется жить. – Я говорю тебе, что беременна, а ты заботишься о том, как проблемно будет выдать ее замуж из-за твоей же дрянной черты характера.
Помнится Октавий тоже рисовал мне картинки будущего, когда узнал о моем положении. Не в тех тонах, которые описывает Нерон со всей его тупостью, но очень похоже. Он тогда чуть не разревелся как девчонка, бросился ко мне обниматься, целовал меня и сидел у моих ног, словно преданный пес. Разговаривал с ребенком и кривлялся. И все это в рекордное количество времени, что в итоге мне пришлось свинтить все на шутку. А потом растоптать его чувства отцовства и мужское достоинство, которого у него никогда не было.
Как я поступлю сейчас? Ну, уж явно не крикну, что все это шутка и с потолка посыплются воздушные шарики. Не просто потому что теперь есть снимок и явное доказательство беременности, а потому что я уже не так молода и не могу позволить себе повторить прошлую ошибку. Ошибкой ли было делать аборт и посчитаю ли я, что и в этот раз лучше выбрать радикальные методы, я не знаю.
- Он только формируется, Нерон. Там и не пахнет ни девочкой ни мальчиком. Тем более я не хочу знать пол ребенка. Мне неважно, кто это будет… - я обрываю себя. А будет ли вообще? Что за речи я веду, если еще ничего не решено? Нерон всегда умел перевести тему в такое русло, что и меня затягивало.
Поэтому с его вопроса о половых принадлежностях я быстро переключаюсь на его нерешительный вопрос о моем решении. Я не отвечаю на его взгляд, лишь снова зарываясь руками в волосы и выдыхая.
- Я не знаю. – у меня ощущение как будто этот вопрос звучит в миллионный раз, настолько он меня достал и я выплескиваю свое раздражение и усталость в свой ответ. – Я ничего не знаю. Не знаю, что делать, не знаю, как быть и даже что думать. - я в отчаянии и я впервые не знаю, как себя вести.
Я не могу видеть будущее нашего семейства с ребенком, даже в стиле шутки, как это сейчас представил Нерон. Кажется, я начинаю понимать, что таким образом он просто пытался не столько разрядить обстановку, но снять свой собственный стресс. Да, спорю для него это тоже странно. Я думала у него детей по всему Капитолию, а он ведет себя так, словно такое происходит впервые в его жизни. Надо же, никогда не думала, что мой опыт в чем-то сыграет такую злую шутку.
- Посмотри на нас, мы даже не семья, Нерон. – я смеюсь, но в голосе оттенки горечи. Это не упрек, мы не претендовали на звание Семьи Года. Просто я всегда думала, что дети должны быть хотя бы в иллюзии родительского покровительства, а тут… Мы себя-то едва контролируем, что говорить о маленьком человеке, который не умеет жить. – Чему мы можем его научить? Твой отец ничерта не уделял тебе внимания и ты стал наркоманом. Моя мать повесилась у меня на глазах, прежде натаскав по конкурсам красоты, словно породистую суку.  – я не реву, не ломаю трагедию. Тон голоса сухой, но трезвый. Сцевола и сам прекрасно понимает, что наши родители не оставили в нас никаких задатков для продолжения рода. – Ты же и сам понимаешь, какие родители из таких, как мы. – рука ложится на живот автоматически, словно я уже натренированная псина. – За что ему такое?

В комнате снова повисает пауза. Каждый из нас думает о своем и я даже не хочу знать, какие шестеренки вертятся в голове у Сцеволы, потому что мне и своих хватает.
Если вспомнить, почему я так быстро решилась на аборт тогда? Потому что была карьера, был Октавий, который одним своим видом заставлял меня тошнить, независимо от того, беременна я или нет. Было так много причин. Со временем они переросли в детские комплексы по поводу матери, в страхи стать ею и убеждения, что я ею стала в тот момент, когда сделала аборт. Мне только оставалось себя утешать тем, что я уберегла ребенка от ужасной матери и тряпки-отца.
Что предстоит пережить этому ребенку, который зародился вследствие союза наркомана и истерички? Мне даже страшно представить. Да, пожалуй, мысли о будущем малыша не посещают меня именно потому что я чертовски боюсь увидеть копию Нерона с моими психоделическими кошмарами по ночам и неуравновешенно психикой. И если я повернута на своей внешности, то ребенок будет повернут на дури или на чем-то вроде этого, потому что, несомненно, от Нерона он возьмет больше, чем от меня. Потому что чего мне точно никогда не хотелось, так это чтобы ребенок был похож на меня.
Слова Нерона больно ударяют. Он считает, что я так расстраиваюсь потому что… потому что не хочу ребенка и считаю его обузой? Это больно, Сцевола, очень больно. Вот какие мысли вертелись у тебя в голове, когда пауза затягивалась. Мне становится противно и оттого я подскакиваю с кровати, как только его рука касается моей спины. Всей разочарованности этого мира не хватит, чтобы передать мой взгляд, который я бросаю на мужа. Мужа, ха! И он еще что-то мелит о том, что хочет оставить ребенка. Ну, безусловно, все мы знаем, как он ладит с детьми, ему нравится с ними играться, словно с игрушками. Конечно, ему хочется собственную игрушку. И он еще смеет при всем его отношении ко мне требовать чего-то.
Но об этом я успею ему еще рассказать, а пока еще слишком свежа рана от его первых слов.
- Ты вообще слышишь себя? Или для тебя звук твоего голоса настолько охеренный, что тебе лишь бы болтать, но не думать. За что все это мне? Вот как ты думаешь, да? Что я тут впадаю в истерику только потому что ребенок попортит мне фигуру? – я отхожу от кровати, цепляясь в комод, потому что резкий подъем спровоцировал головокружение. Это что, теперь всегда будет? – Мне насрать на мою жизнь, Сцевола. Как и на твою. Мы оба преуспели, чтобы испоганить существование друг другу. Ты даже считаешься победителем, жаль забыла тебе медальку сварганить. – кажется еще гинеколог говорила, что 8-ая неделя самая опасная, так как вероятен большой риск выкидыша. Почему мне приходит в голову эта мысль? Может потому что голос мой прорезается спустя столько времени, с тех пор как я узнала о беременности.  – Но мне не плевать на него! – я указываю на свой живот, в котором теперь кто-то есть. – Он не заслуживает таких родителей. Мать-истеричку, которая может сорваться и испортить ему жизнь! И бывшего наркомана-папашку, который за всю жизнь мне ни одного ласкового слова не сказал. Но ты прав, у тебя есть право решать, ты же отец. Конечно, давай поговорим о том, как тебе будет весело с ним играться. Только знаешь, он ведь до сознательного возраста не скоро дорастет. Ну до того, когда можно учить его курить. – я выплевываю ему все, что он так ждал от меня раньше. Ждал же, что буду припоминать, ну вот пусть наслаждается. Я бы никогда этого не сделала, сколько бы он меня не задевал, и даже тогда в его офисе, когда речь зашла за Октавия, я все равно этого не сделала. И даже не ушла. Но сейчас мы говорим о ребенке, о живом человеке, который все слышит. Конечно, он слышит. – А что до взросления делать будем? Нянечки? Пожалуй, да. Потому что, если тебя не будет рядом в процессе его взросления, я просто не смогу. – голос меня подводит и срывается, я не выдерживаю запала, фитиль тухнет и с ним тухну и я, снова поддаваясь панике и сдерживая слезы. – Потому что я все испорчу, как бы сильно его не любила. – я дышу глубже, а голова вновь начинает кружиться. Черт, теперь и злиться долго нельзя. – Это человек, Сцевола. Не игрушка, не прихоть. Нельзя будет сбежать или сорваться. Это не зависимость, от которой ты можешь избавиться, сбегав в клинику. Все это можно остановить сейчас. Срок небольшой. Но если только мы решим его оставить, то пути назад не будет.
Я понимаю, что только что сознательно сказала «мы». Наше решение, не его, не мое, наше. Потому что одна я решить не могу. Теперь слишком много стоит на кону. Я никогда не хотела быть матерью, но сейчас ощущение такое, что если я прерву беременность, то я потом буду жалеть об этом всю жизнь. И несмотря на то сколько гадостей я наговорила Нерону, я не могу не признать, что его совет, его чертова поддержка, которую он не умеет оказывать, мне сейчас нужны, как никогда.

Отредактировано Regina Lucia (2015-01-21 00:08:38)

Он не орет. Почему он не орет на меня? Я только что указала ему, каким гадким он будет отцом, указала ему на его чертово прошлое, показала ему каким вижу его и да, до сих пор помню и всегда буду помнить. Но он и слова не говорит мне в ответ, не ударяет моими ошибками, как он умеет. Он произносит так много слов, что мне кажется я никогда не слышала от него еще такого монолога. И я пытаюсь уцепиться за смысл, который проскальзывает между строк, хотя его куда больше в самих словах. А еще я пытаюсь, отчаянно стараюсь найти хоть что-то, чтобы пустить ему очередную обидку, но он говорит о себе всю правду, без убеждений, что он исправится, без мольбы, без надежды. Располагая сухими фактами, которые наполнены таким количеством… опаски.
И тут до меня доходит, что ему тоже страшно. Я понимаю, что за двоих располагаю убеждением, что родители из нас никудышные. Что успела промыть мозг материнством себе и отцовством ему, в то время как он и сам все прекрасно знает. Так в чем я пыталась его убедить? Или я пытаюсь убедить в чем-то себя?
Черт, в голове так много мыслей и все они сгребаются в одну кучу, превращаясь в хаотичный моток ниток, не желающий распутываться. Я не понимаю, что происходит во мне, не то что вокруг. И неужели я в таком отчаянии, что готова признать бывшего торчка лучшим родителем, чем я сама? Конечно, он не делал аборт, разве что мозгов или чувств, но это не отметает все его пьяные и обдолбанные выходки. Но все же почему я позволила выбирать ему? Почему позволила принять решение вдвоем, вместо того, чтобы утром сразу после узи записаться на чертову операцию? Мы никогда не принимали решений вместе, так что совершенно точно, это не  из-за превосходства его ума, не из-за моих стремлений считаться с его мнением. Но почему я готова ему довериться и доверить человечка, который даже не догадывается, как его родители боятся стать этими самыми родителями.
Почему при всем приличном воспитании и стабильности романтических отношений, я не позволила Октавию сказать хоть что-то, чтобы убедить меня оставить ребенка? Потому что он был слаб, потому что не смог бы меня остановить. Нерон сотни раз доказывал, что одна цепкая хватка за руку или шею и никуда я уже не денусь от него, ночью или днем, дома или в клинике. И откуда это ощущение, что дело не в том, что он бывший торчок, с которым я прожила больше, чем с кем либо, а в том что это именно Нерон Сцевола? Мне всегда казалось, что если я и заведу ребенка, то от человека, в котором уверена. Но со Сцеволой я не уверена ни в чем, как бы он меня не убеждал. Так все же, почему? Я же не люблю его. Я же не люблю его, правда?
Черт.
Этого разговора никогда не должно было быть. Этой ситуации никогда не должно было быть и Нерон уж точно не должен был игнорировать мой выпад про его прошлое. Но он проигнорировал. И звук его голоса, надломленный, тихий, заставляет зарождаться тепло внутри живота.
Я никогда не думала об общем родительстве, но вот сейчас я поймала себя на мысли, что если бы он ответил мне в моем же духе, тоже задел, отвесил пощечину и бросил попытки убедить меня оставить ребенка, то это была бы наша последняя ссора. Нет, не потому что мы в итоге обнимемся, решим рожать и станем приличной семьей. А просто потому что семьи не будет. Я выберу аборт, он не сможет меня остановить. Он сам сказал, что не имеет права умолять. Но еще закрадывается мысль, что вслед за ребенком исчезла бы и совместная жизнь. Кем бы мы ни были, но этот разговор и аборт подкосит обоих. Меня так точно. Так или иначе, но мы разойдемся, обиды будут вечными нашими спутниками. Его, что припомнила его прошлое, мои, что недооценил мои материнские чувства, а я ведь и сама в них никогда не верила. Я не верила, что смогу не совершать ошибок в воспитании малыша. Но мне никогда не приходила в голову мысль, что идеального ребенка не существует и нельзя не оступиться, ведь и ты не идеален. Я никогда не верила что образ матери впечатался в голову настолько сильно, что я никогда не допущу такого поведения с собственным ребенком.  Как-то Нерон сказал, что убивать себя ему было страшно, поэтому он проверял свои силы, на сколько его хватит в употреблении. А мне всегда было проще отказаться от детей, чем проверять себя на прочность. Слишком большая цена и дело не в моей жизни, а в чужой.
- Ни в чем не будем нуждаться? Ты о чем? О любви или семье? Но дело не в них, Нерон. – говорю я, наконец находя в себе силы посмотреть ему в глаза и объяснить, что же я от него хочу. – Октавий хотел ребенка от меня. И это было здорово. Он любил меня и это тоже круто. Он стал бы хорошим отцом, чтобы ты о нем не думал. Но для ребенка от какой-нибудь тихой курицы наседки. Я сделала аборт, потому что знала, наступит день, когда я начну становиться похожей на свою мать. И я знала, что Октавий не сможет уберечь малыша. – я отклоняюсь от мужа, не вынося этой близости, потому что каждый раз, когда он слишком рядом, я чувствую давление. А еще желание, чтобы он не уходил. Но все же ему это сделать придется, при одном условии. - Я не хочу делать аборт. Все что я хочу… я хочу быть уверенной, что если я начну портить жизнь этому… - я замираю на секунду, чтобы вдохнуть, - нашему ребенку, то ты не пустишься в отрыв, не сорвешься, а убережешь его от меня. Заберешь его от меня, если понадобиться.
Я отхожу в сторону и иду к кровати. На ней все еще валяется моя не выкуренная сигарета. Я беру ее в пальцы и начинаю крутить, словно в ней весь мой смысл жизни.
- Мне плевать, что таких семей как мы пол Капитолия. Я просто не хочу, чтобы он стал как мы, понимаешь? Я хочу оставить его, но мир вокруг такой страшный и выживают в нем такие сволочи как ты, такие, лживые суки, как я. – я ломаю сигарету пополам, словно обличая свои мысли в этот жест. – Я боюсь ошибиться. И я боюсь, что если начну ломать психику ребенка, ты и, правда, уйдешь. И заберешь его. А я останусь одна. А вдруг мы станем той семьей, в которой ребенок не любит своих родителей. Боги, Сцевола, это страшно. И я просто не понимаю ничего.
Я провожу по лицу в панике и не понимая, как такое количество мыслей еще не отключило мой мозг, потому что я уже готова впасть в кому, лишь бы все закончилось.

Молчание затягивается, а Нерон выглядит уставшим. Хотя я и не смотрю на него, но чувствую его усталость на расстоянии. Кто бы знал, как я устала пытаться восстановить рациональность потока мыслей. Но ребенок словно привел весь мой организм в хаос и это теперь не ограничивается плохим самочувствием и тошнотиками. И чем будет дальше, тем хуже.
Все совсем как тогда, после нашего первого секса, когда оба мы понимали, что что-то изменилось, но начали отвергать эти перемены. Дальше все будет только хуже и ничего уже не будет как прежде, я и сейчас так же думаю. И неделю назад и полгода. Каждый раз, когда расстояние между мной и Сцеволой сокращается, я понимаю, что как прежде уже никогда не будет, даже если он снова станет наркоманом. Где-то в глубине себя я откапываю правду, что на самом деле не хочу делать аборт и не потому что я теперь взрослая и должна нести ответственность за поступки, а потому что хочу этого ребенка. Слишком страшно остаться одной в конце. А еще было страшно потерять Нерона, если бы я сделал аборт, хотя  он и сказал что не уйдет. Но я довела бы все до нашего разрыва. Сама бы довела, потому что разрушать я умею. Себя же разрушаю.
Он снова подходит и снова говорит, что будет рядом. Эта фраза уже стала чем-то устоявшимся в нашей недосемье. Однажды он уже сказал мне так, когда Марк погиб, а еще Сцевола сказал, что будет рядом потому что должен. Сейчас он тоже считает, что должен? Не думаю. Угождать моим прихотям никогда не входило в его список дел, как и заводить ребенка, которого он не хочет. Понимает ли он всю серьезность нашего положения? Понимаю ли я вообще что-нибудь в этой ситуации?
Я беременна. Беременна. Его ребенком. Скоро я начну толстеть, плакать от вида сопливой парочки на улице, придется покупать тряпье для беременных, и еще кучу всего надо будет сделать, от чего тоже голова кругом идет. Но останавливается в тот момент, когда Нерон меня обнимает. Я будто фиксируюсь наконец-то в одной точке и обстановка комнаты перестает вращаться. Мне нельзя нервничать, 8-ая неделя – большой риск выкидыша, я помню. И от этой мысли я цепляюсь в Сцеволу так сильно, будто он стал моим рычагом тормоза.
Я же не люблю его, да? И я не позволила выбирать ему, я сделала иллюзию выбора, потому что я давно уже приняла решение сама. Хотелось бы мне верить, что ситуация складывалась именно так, но увы, Нерон действительно сделал этот выбор. За меня даже больше, чем за себя. И ничего я ему не позволяла, а просила помочь. В своей неумелой манере. Над этим нужно будет поработать.
Я бросаю взгляд на снимок малыша и чувство тепла снова зарождается внутри, там где через полгода будет 3 килограмма мини-человека. Нашего человека.
- Но я все равно не хочу знать пол ребенка. – выдыхаю я, не произнося конкретного «да», но соглашаясь с важнейшим решением, которое точно изменит все. – Мне не важно, кто это будет, потому что я все равно буду его любить.
Нерон вновь сбавляет ситуацию глупой шуткой. Но он пробыл слишком долго с серьезной миной на лице и я даже позволяю ему насладиться собственным остроумием, но недолго. Я не была бы собой, если бы не нашлась что ответить.
- Неужели ты думаешь, что я уже использовала все свои методы? А вдруг факт, что ты все еще со мной – это и есть мой способ тебя сломать? – я поднимаю на него взгляд и улыбаюсь. – Но пожалуйста, передай ему этот ген и любой другой, который сделает его таким твердолобым и живучим.
Боги, нам же еще нужна детская. Комната должна быть рядом с нашей спальней, но еще я хочу снести какое-нибудь из любимый помещений Сцеволы, чтобы он осознал всю серьезность ситуации. Мне еще над стольким предстоит подумать.
- Ты назвал меня милой. – улыбка превращается в какой-то хищный оскал с ноткой флирта. – Ты, Сцевола, назвал меня милой. Я поверить не могу, за 4 года брака. – я смеюсь ему в лицо, хотя на самом деле меня раздирает дикое чувство абсолютного счастья. Наверно, именно поэтому я сейчас так смеюсь. Я так долго копила в себе тревоги, так долго плакала и высказывала свои страхи, что теперь, когда все отпущено, решение принято, я не могу удержать это рвущееся наружу чувство опьянения. Я беру лицо Нерона в ладони. – Ты назвал меня милой. И мне нравится, как это звучит, пусть и запоздало. – целую его, прижимаясь к нему всем телом. Это мой муж, от которого у меня будет ребенок. Наш ребенок. – Мой огромный живот очень скоро будет мешать нам это делать, знаешь?

Я слегка кривлюсь, принимая его слабую попытку отвертеться от милостей в мой адрес, но на самом-то деле мы оба понимаем, что он нехило проштрафился. И я невольно ловлю себя на мысли, что надо беременеть по чаще. Что это со мной? Такой легкости не было даже после первого аборта, когда казалось, что я спасла себе жизнь. И уж точно я не чувствовала себя такой счастливой с самого…нет, пожалуй, даже Рождство будет далеким по ощущениям, не говоря уже о достижениях в работе и утиранию носов моим подружкам.
- О, нет. – я отклоняюсь от Сцеволы, чтобы посмотреть ему в лицо. – Никакой ругани в моем присутствии. И никаких сигарет. Я даже запаха никотина не должна чувствовать. Меня от него тошнит, так что делай что хочешь, заедай это мятными конфетами, жвачкой, вливай в себя раствор хлорки, но чтобы никакого табака рядом со мной и ребенком. – я не шучу, меня действительно выворачивает от запаха никотина. С руганью дело обстоит сложнее, мне и самой придется теперь прикусывать язык. Но для Нерона я ставлю рамки только в моем присутствии, потому что ребенок не должен брать пример с отца, независимо от того видит он его или еще нет. - И надеюсь мне нужно говорить  о таких очевидных вещах, что оскорбление, унижение и ругань в мою сторону теперь запрещены. Если ты передашь свое свинское отношение ко мне нашему ребенку, я тебя убью. Я не шучу.
Меня нагло лапают, а потом разворачивают и снова лапают. Я ощущаю себя булкой на осмотре у критичного покупателя, которому надо оценить мягкость и свежесть выпечки. Недовольно сбрасываю с себя руки Нерона, устраивая их на животе. Черт, а ведь и правда все стало больше и станет еще больше. После родов придется долго приводить себя в порядок. Хотя некоторые модели удачно зарабатывали на фотках себя беременных и обнаженных. Мне это всегда казалось отвратительным. Если бы я могла, я бы выколола глаза любому, кто бросит взгляд на мой живот. И дело не в том, что он огромен, а это всего лишь второй месяц, а в том, что там только мой ребенок и не смейте на него пялиться.
- И кстати, что это за заявление, что я последнего дурака отхватила? То есть ты уверен, что будет мальчик потому что таких терпеливых и кротких идиоток как я – полон мир?
Вопрос о сроке несколько застает меня врасплох и я слегка вздрагиваю, замирая на мгновение, но тут же расслабляясь. Мой врач долго удивлялась, как я заметила симптомы так поздно, обычно дамы в Капитолии более расторопны в этом вопросе и прибегают едва начинают осознавать утреннюю тошноту. Что поделать, если мысль о рождении ребенка от Сцеволы никогда не приходила мне в голову. Возможно даже еще год назад я бы ничего ему не сказала и побежала делать аборт. Слишком свежи были воспоминания. Они всегда будут свежи. Только вот спустя два года после лечения у нас уже есть собственные воспоминания, которые приносят нам удовольствие и, чем дальше мы заходим, тем больше дело не в сексе или взаимозадевании. Ссор все меньше, особенно после того случая в офисе, да и Сцевола стал мягче, несмотря на те же жесткие шуточки и стеб, касательно моей фигуры и мозгов.
Я отхожу от Нерона только чтобы поднять снимок с кровати и приложить к животу, примеряя, где бы ребенок мог быть сейчас расположен.
- 8-ая неделя. Он совсем крохотный. В нем 2 сантиметра роста. Прямо как у тебя мозг. – я снова возвращаюсь к мужу и прижимаюсь.
Откуда я знаю, что Нерон сможет полюбить ребенка, ведь до определенного момента я не знала от этого мужчины ничего кроме боли и унижений? Конечно, ребенок – не я, и в нем есть значительная часть Нерона и это может сыграть свою роль. А Нерон хорошо общается с детьми и ему с ними легко, но то чужие дети, а здесь свое, родное. Учитывая наши отношения и отношение Нерона ко мне… Да и мое к нему отношение, прошлое и настоящее, в котором я не могу разобраться. Но все же что-то у меня к нему есть, раз я хочу его ребенка, хочу видеть маленькие голубые глаза, которые, надеюсь никогда не посмотрят на меня с той ненавистью, с которой смотрел на меня Сцевола.  Хрупкое ощущение счастья начало несмело подступать совсем недавно. Я знаю, что Нерон умеет любить. Умел. Вытравили ли наркотики из него последнее понимание этого чувства? А может он верит, что именно ребенок заставит возродиться в нем то самое, что он уже и позабыл.
- Он должен быть любим, Нерон. В отличие от нас, он должен быть любим. Я не прошу тебя, но надеюсь, что к моменту рождения ребенка, ты уже будешь его любить.  Понимаю, что ты долго старался вытравить из себя все чувства, но пойми, ему нужна будет забота с первых секунд жизни. А если у меня что-то пойдет не так, то мне бы не хотелось, чтобы ты все еще был в поиске отцовских чувств. Просто постарайся отыскать их до рождения малыша. – я провожу рукой по его щеке.

Нет, Сцевола не был бы собой, если бы не его язык, который так часто хочется замесить в блендере и подать в виде ягодного смузи. А я умею готовить смузи. И моему мужу напиток бы понравился, если бы он в это время не страдал от потери языка.
Нет, ну правда, как так произошло, что я все еще здесь? Почему я с этим человеком? Как объяснить мой старческий маразм, который проявился в тот самый момент, когда мы заставили друг друга устроить этот дурацкий брак? Я с трудом вспоминаю тот день, когда мы решились на этот отчаянный поступок. Мы оба были злобными и затравленными зверями, только я из высшего света, а он… ну, чего в его окружении точно не было, так это света, а с его ростом и о высшем не стоит говорить. В тысячный раз спрашиваю себя, в какой момент все так изменилось, потому что я не успеваю за всеми переменами декораций и сцен в нашей горе пьесе.
Он раздражает меня. Вот прямо сейчас. А 5 минут назад я готова была простить ему все его грешки, готова была стерпеть любые колкие фразы, которые он мне бросит. Не на долго же меня хватило, господа. Представляю вам единственного человека в мире, который может простебать меня после того, как я настоятельно рекомендовала ему этого не делать. Ну и о каких мозгах он говорит? Где были его мозги, когда он припоминал мне Октавия? И черт, мне плевать, что я сама тогда нарвалась, я ему этого еще не забыла. А муженек и расслабился после того, как мы решили оставить ребенка. Нет, я не имею в виду, что сейчас я буду вопить и кидаться в ванную с криками «Я СДЕЛАЮ АБОРТ», но черт, неужели нельзя хотя бы один раз подумать, о том, что ты несешь?
Хотя стоп, не я ли сейчас говорила ему, что у него мозг 2 см и его это задело, кстати, больше, чем тот факт, что ребенок размером 2 сантиметра, что само по себе кажется мне удивительным фактом. Ну конечно, я же дурочка и мне ни о чем другом теперь и думать не положено. Я ведь теперь мать. Его ребенка. И ему пора это осознать, если он еще не успел.
Вдох-выдох.
Знаю, что осознал. Знаю, что этот идиот не может не портить мне кровь, и даже помню, что сама же в клинике просила его не меняться. Только, черт, такое отношение ко мне, я привыкла и на другое не рассчитываю, но я не хочу, чтобы это видел наш ребенок. Сцевола дорог мне, он необходим мне прямо здесь и сейчас, и всегда. Но нас теперь не двое.
- Может потому и работает исправно, что природа одарила тебя только им, вместо мозгов. Потому что будь они у тебя хоть на секунду, ты бы понял, что несешь. – я отталкиваю его и обхожу кровать, чтобы быть от него на расстоянии. Снова. Он всегда заставляет меня бегать от него! Хотя, мне кажется это уже выработанный инстинкт за годы брака. Тот, который не работал у меня первые пару месяцев, но который развился, спустя недолгое время. Держаться от Сцеволы подальше, потому что может ударить. Физически ли или морально. – Так раз это моя вина, что у нас теперь будет ребенок, то может и воспитывать его буду я сама? Алименты требовать не буду, не переживай. Даже, знаешь, любезно освобожу тебя от того долга, который ты приписываешь мне за помощь в лечении.
Куда девался прежний запал  от наших ссор, от брошенных колких фраз. Один мой выпад он уже проигнорировал сегодня. Но этот… Даже мне страшно. Страшно признаться себе, почему он все еще меня задевает так сильно, несмотря на то, что я знаю его как облупленного. Страшно признаться, что я хочу этого ребенка не просто потому что хочу, а потому что это ребенок Сцеволы. Страшно признаться…
Я же не люблю его, да?
- Прости. – тихо шепчу я, бросая виноватый и до ужаса испуганный взгляд. Боюсь, что накричит, что психанет и уйдет из комнаты, из дома, из жизни. А если и вернется, то я не смогу себя переломить и снова не ляпнуть. Мы никогда не изменимся, ни он, ни я. – Я знаю, что все из-за меня.
Он даже и сам не понял, что попал в цель своей шуткой. И я тоже только сейчас это поняла. Если бы я не расслабилась, не поддалась на эту иллюзию счастья, сейчас бы не было этого всего. Не было бы вопросов и проблем. Не было бы ребенка.

Мне никогда не приходила в голову мысль, кто из нас двоих более терпелив: Сцевола или я. Он два первых года развлекался, мирясь с тем, что я лишаю его шлюх на дому, и да, сколько бы здесь не было иронии, но факт остается фактом – он мирился с этим, приводя новых. Я два года терпела унижении и боль, плюс его шлюх. Потом Нерон терпел завязку, и я терпела его завязку. Терпели на пару. Потом он терпел мою паранойю, мои истерики, которые я закидывала ему каждый раз, едва он открывал рот. А что терпела я? Его фразочки? Ну так они – стандартная часть развлекательной программы. А может и мои истерики для него норма? Хотя все чаще он доводит меня до паники, до страха, а я его довожу до извинений. За последние пару месяцев это уже второй раз. И я так скоро привыкну.
Тем не менее, я не хочу сидеть у нега коленях, не хочу чувствовать его рядом, не хочу отвечать на его взгляд, но меня заставляют. Как всегда. Нет, как раньше. Так что же получается, что это я тут единственная осталась, кто возрождает в памяти все, что он сделал и заставляет его повторять действия прошлого, чтобы угомонить меня. Одного удара хватило бы, чтобы  заткнулась с концами, но он не бьет меня уже два с лишним года. Так что, он обличил физические порывы в словесные формы? Но почему тогда мне кажется, что с каждым разом он все больше переживает по поводу моих обид, в смысле, серьезных обид, безусловно. Но его природное скотство просто не позволяет ему вести себя по-другому. Он словно та собачонка, что кусает кормящую руку. Только кормящая то уже не я. Я давно перестала понимать, почему мы вместе и мы так и не дали ответ на этот вопрос.
Теперь вот связующим звеном может быть ребенок. У нас всегда было связующее звено, ненависть ли или помощь, острая необходимость друг в друге, эгоистичное желание не отпускать, потому что мое и никому не отдам.
- Это похоже на издевательство? – шиплю я, оскорблено, ничуть не отвечая на его улыбку и не поддерживая шутку, про то, что он виноват не меньше.
Язвительность пополам с серьезным тоном. Ну и кто так утешает вообще? Тоже мне психолог. У кого только учился этому. Но тем не менее я выслушиваю его до конца. То есть про потаскуху его отец угадал? Или это, напротив, был комплимент? Я не понимаю, чертов Сцевола, он заставляет мой мозг кипеть от такого количества чувств по отношению к нему. Такое ощущение как будто хочется взять его за шкирку, запихнуть в костюм плюшевого медведя и, обнимая его, столкнуться с балкона.
Я снова выдыхаю. У меня нет сил пинать его. А учитывая как он смотрит на меня, то я вообще теряю какую либо способность сопротивляться его словам. Когда он начал на меня так влиять? Или это все ребенок? Ах этот мелкий кусок… Нерона. Влиять на мои эмоции моим же мозгом, это нечестно!
- Никак. – произношу наконец я, убеждаясь что малыш и правда пойдет в папашку и когда вырастит, будет вертеть мной как хочет. – Быть рядом – это твой максимум и других доказательств не нужно, я все равно им не поверю. Нерон, ты всегда будешь меня цеплять, а я всегда буду вестись. Просто потому что таковы наши отношения. – я закусываю губу раздумывая, как объяснить ему мои собственные страхи, которые только и делали, что сыпались на него сегодня как снег на голову. Что ж, мне не лучше, я это все чувствую. – Просто я, - сформировать мысль трудно и я на пару секунд подвисаю зарываясь пальцами в волосы. – Я просто не хочу чтобы ребенок это видел. Ладно, пока он еще во мне, хотя дети даже в утробе это как-то чувствуют. Но мысль что с первых месяцев своей жизни, он будет наблюдать, как его родители собачатся друг с другом, это неправильно. – стать плохой матерью, стать ненавистной матерью, остаться одинокой матерью, поломать психику ребенку сценой «любви» родителей. Что еще таится в моем больном мозгу? – Нам надо что-то придумать. Графики, расписание, секретаршу для напоминаний, что нам пора поболтать. Может даже построить отдельный дом, где мы это будем делать. Я не знаю. – поджимаю губы и смотрю на Нерона с легкой тенью улыбки. Ну да, я только что слабо пошутила. Смейся. И теперь зарываюсь рукой уже в его волосы, поглаживая, словно это он мне выговаривается, а не я ему. – Мы не изменимся, потому что иначе вместе не будем. Глупо было просить тебя не болтать фигню. Без нее ты дико скучный, занудный бывший наркоман с двухсантиметровым мозгом, но природной компенсацией в виде всепробиваемых сперматозоидов.  И мне нравится, как ты заставляешь свой крошечный мозг генерировать фразы, заставляющие лезть меня на стенку. И мне нравится, что такое исключительное внимание и изощренные слова получаю только я.  Мне нравится мириться с тобой, когда ты осознаешь свою вину, и даже когда не осознаешь ее. – говорить это все неожиданно просто и я снова грешу, что это все проделки малыша. Мне грозит родить второго Нерона и эта перспектива меня пугает настолько же, насколько и радует. Потому что это значит, что ребенок будет непрошибаем. – И я не понимаю, зачем ты вспомнил своего отца, учитывая, что он далеко не был идеальным и прогнозировал тебе брак со шлюхой, но ни одна шлюха бы не выдержала твоего характера, потеряв трусы от страха еще на пороге квартиры. Но ты прав. Ты женат и более того ты теперь отец. И видят боги Сцевола, если только это будет мальчик, он вырастит и накостыляет тебе за то, что ты такая свинота. Потому что даже он знает, что мам обижать нельзя. А я, на секундочку, мать твоего ребенка. И несмотря на то, что я принимаю тебя таким какой ты есть, я хочу тебя, такого, какой ты есть, но хотя бы иногда, думай о своих словах, потому что теперь их слышу не только я, но и твой ребенок. - так много слов и все это ради того, чтобы не сказать, как много он для меня значит. Потому что если скажу, уже не смогу отказаться от своих слов. - И я надеюсь ты не отключился на слове "шлюха". Потому что если так, то я прибью тебя. - легкий смешок, но за ним кроется ожидание ответа. Хотя какого ответа, ведь я и вопросов не задавала. Но все таки.

Отредактировано Regina Lucia (2015-01-22 23:23:44)

Странно, но Нерон выслушивает меня, от первого до последнего слова. Может быть я и язвлю, что он отключился где-то в самом начале, но по глазам вижу, что слушает. В нем всегда было это поразительное свойство, за маской отчуждении он скрывал свою причастность к моим словам или чувствам. Я всегда много болтала, это мой конек и Сцевола это знает, поэтому пропускает половину из того что я говорю мимо ушей. Но то, что я говорю сейчас, для меня очень важно и он с точностью до секунды понимает, что нужно выделить и запомнить, а что можно отмести. Он живуч и это одна из причин, по которой он мне дорог. Тот же Октавий, если бы мы все еще жили вместе, не осталось бы от него и косточки, если бы я родила и мы создали семью. Сцевола же всегда умудрялся мало того что выживать и выходить целым из наших сцепок и я говорю про последние два года, так еще и умудрялся меня удержать возле себя, при всей моей способности разрушать.
- Ты подписался на женитьбу будучи до жути обдолбанным, мой дорогой. Так что может быть твой отец не был так уж не прав на твой счет. Но только боги знают, как меня затянуло в твое болото.
Простой ответ на его благодарность. Нет, между нами никогда не будет стандартных диалогов в стиле: «- Спасибо. – Пожалуйста.» Но без сомнения мы всегда друг друга поймем, рано или поздно, с истериками или без. Но поймем, потому что только мы друг друга и понимаем. Развращенные, испорченные, погрязшие в своей грязи люди, нашедшие друг друга и проросшие друг в друга настолько, что и представить нас по отдельности уже невозможно. И ребенок самое тому доказательство.
И я понимаю, что все, что он говорит, перемешивая с шуткой , подобно мне или придерживаясь своего стиля, я уже и не помню откуда в нас эта привычка, но все , что он говорит это важно и он говорит правду, которую нам всегда трудно сказать друг другу. Мы не умеем сидеть у камина и разговаривать по душам, не умеем лежать в постели и мечтать о будущем. Мы – это мы. Страшнейшая из семей Капитолия и когда Нерон говорит, что наш ребенок должен быть способен накостылять своему отцу, я фыркаю, но не без тени улыбки.
- Не переживай, с твоей физической силой и моим ультразвуком, он будет непобедим даже для тебя. – я кривлюсь, но все же, Нерон сселяет в меня уверенность в будущем.
Странно, ведь он вроде ничего такого не сказал, но я уже и правда вижу сына, красивого и сильного, выговаривающего Нерону со смехом, что его мама слишком сильная женщина, раз вышла замуж за такого как Сцевола. Картинка грядущего, которого никогда не было в моей голове. С нашей семейной жизнью, страшно было задумываться о том, что будет. Сегодня мы пережили ссору и хорошо, а что будет дальше, никто не знает. Но ребенок сам по себе предполагает задумку о будущем. Но с Нероном мне уже не так страшно думать об этом.
- А слабо выговаривать это все на работе? – поджимаю я губы, но с долей усмешки. – У тебя целое здание подчиненных для этого. Если уж тебе так нравится поносить именно меня, наряди кого-то в мои шмотки. Даже готова одолжить парочку. Мне они теперь не скоро понадобятся. – немного горечи в голосе, но все же, даже потеря фигуры не омрачает мне настроение.
Все это до поры, до времени. Я знаю, что чем шире начну становиться, чем больше начну набирать, тем сильнее будет на меня давить природный, взрощенный кошмарами психоз, что я не идеальна. Моя фигура всегда вызывала зависть у дам и восхищение у мужчин. И Нерон не был исключением, чтобы он не молол на счет моих нулевых размеров и плоскостей. Мысль о растущей в животе жизни, меня радует как ничто другое, но все же трудно будет восстановиться. Надо будет подумать о последствиях. Придется позаботиться о пластической хирургии, но не раньше, чем я откормлю ребенка. Моя фигура мне дорога, но здоровье ребенка важнее, а даже самая худшая мать знает, как важно грудное вскармливание. Нерона придется выгонять из спальни в этот момент. Потому что еще важнее фигуры тот факт, чтобы он всегда находил меня привлекательной. Без этого я уже не могу. До сих пор со смущением вспоминаю его извращенские комплименты в ресторане. Такое может только мой муж. И он мой. И таким должен оставаться до конца наших дней.

Нерон тянет меня лечь на кровать и я падаю вслед за ним, оказываясь в прострации после его последних слов. Он сказал, что любит меня. Он это в неудачную шутку произнес или серьезно? Я не могу его понять. Нет, Сцевола не мог меня полюбить, не после его кристально чистой Ирис, которая убилась об асфальт. Мог ли Сцевола вообще полюбить, после травки и прочистки мозгов? К тому же, для него – бывшего-наркомана-обдолбыша, это все-таки травма психологическая. Это я тут злюсь, каждый раз, когда вспоминаю эту девицу, но он-то…
И все же, все это было сказано вскользь, легко и непринужденно, вполне в его стиле, без лишнего пафоса, который бы убедил меня, что все это откровенная издевка. Но шутливый тон и контекст тоже похожи на издевку.
Октавий чуть ли не каждый день болтал мне о любви, так же было и в мои 16 лет, когда слова произносились легко и на автомате. Но после аборта я уже и не задумывалась, как я хочу услышать фразу «я люблю тебя». По честному, я и не рассчитывала ее услышать. С моими внутренними страхами и адекватной оценки своего характера я знала, что не найдется такого психа, желавшего положить свою голову на плаху, который признается мне в своих чувствах.
Только вот Сцевола – псих. Больной псих. Хуже него нет и он вне конкуренции, иначе бы мы не были вместе, находя в нашем общении извращенный кайф. Мы могли сколько угодно собачиться между собой, но стоило кому-то левому вякнуть что-то в нашу сторону, можно было уже заказывать этому бедняге гроб. Муж и жена – одна сатана и как не странно, этот фактор работал с самого начала нашего брака.
Я приподнимаюсь и прикасаюсь своими губами ко лбу Нерона, встревожено глядя на него.
- Ты болен? У тебя рак? Нет, скорее, СПИД. – я кривлюсь, глядя ему в глаза, не способная задержать беспокойство на лице больше пары секунд. – А может в тебя вселился сам Дьявол? Потому что видят боги, Нерон Сцевола не мог сказать мне, что любит меня. – ну ведь и правда не мог и эта ситуация слишком абсурдная. – Или ты опять хотел ругнуться? Ты меня пугаешь, милый. Если твоя брань каждый раз теперь будет выглядеть именно так, я рожу раньше срока.
А еще более странно, что я ни на секунду не задумываюсь о своем к нему отношении. Я не знаю, как проявляет себя любовь, есть ли какие-то определенные эмоции, по которым понимаешь: вот, это оно, и я люблю его вот за это и за это. Нет, чем старше я становилась, тем больше мне казалось, что любовь – эфемерна и абстрактна. И не существует правил или определенного количества лет совместной жизни, когда знаешь, что вот-вот это чудо должно случиться и все ему выскажу. Я могла зависнуть в своем детском понимании взрослых признаний и ориентироваться на представлении о любви в свои 16 лет, но связи не с теми мужчинами выбили напрочь романтический настрой.
- Погоди, я помню, что на первом году нашего брака написала целую поэму о том, как люблю тебя, но не думаю, что ты оценишь слог.
Могла ли я подумать, что когда-нибудь мы будем лежать в постели и говорить о любви друг к другу. А я ведь люблю его. Уже давно, пожалуй, с клиники, когда он признался, что любил Ирис. В тот момент во мне появилось эгоистичное желание: хочу, чтобы любил меня. И нет, это не могло произойти просто так, внезапно. Просто не со мной. Я могла полюбить его только, чтобы отобрать у кого-то. Понять свои ощущения я смогла только сегодня. Когда узнала, что у меня будет его ребенок. После того, как на краю сознания возникла картинка с улыбающимся Нероном, держащим на руках карапуза, один в один похожего на отца. Когда поняла, что хочу, чтобы малыш был похож на Сцеволу с тем только отличием, что терпение возьмет мое. А в терпении меня никто не переплюнет.
- Ты несносен, Сцевола, и хотя я терпеть тебя не могу, но я все-таки безумно люблю тебя. – я смеюсь, убирая прядь волос за ухо и наклоняясь к Нерону. – Потому что тобой, оказывается, так легко манипулировать. И вот увидишь, малыш будет пользоваться этим, потому что живучесть у него будет папашкина. И неужели ты думаешь, что я и правда бы спрашивала твое мнение по поводу ребенка, если бы не любила тебя? Твой мозг совершенно точно усох. Но мы это переживем, я всегда так влияю на мужчин.
Сказать это оказалось легче, чем я предполагала. Готовиться почти всю свою жизнь к важному моменту и в итоге налажать и придать издевательский тон почти каждой фразе, чтобы сказать мужу, что любишь его. Мужу, с которым вместе уже 4 года. С которым сначала беременеешь, а потом говоришь о чувствах. У нас с ним всегда все наоборот.
- Он будет удивительным трудоголиком, учитывая то, что зачат был на твоем офисном столе. Помнишь тот вечер? Уйди я тогда, после того как ты меня послал и не было бы забот. - я притворно вздыхаю. -А теперь в нашей семье появится еще один лампочковед.

Отредактировано Regina Lucia (2015-01-24 19:34:35)

Какую бы чепуху он сейчас не нес, но мне, кажется, уже все равно. Я опять настроена простить ему любую колкость или пошлость, которая будет брошена им в мою сторону. Так и происходит, но мне и правда все равно. Момент настолько хрупкий и комфортный, что я даже не опровергаю факт отсутсвия моего мозга.
- Зачем мне мозг, если у меня есть грудь и попа, дорогой? – я немного щупаю свою грудь, оценивая размеры. – И ведь это не предел. – произношу как-то мечтательно, но это скорее интонация специально для мужа, который постоянно жалуется на размер отдельных частей моего тела.
С грудью и бедрами, конечно, вырастит и живот, превратясь в огромный шар, который мне будет не спрятать. Но по большому счету, прятать его и не хочется. Мои ненаглядные подруженьки, всякий раз заговаривая о детях и возможной беременности, снижали громкость голоса до шепота, словно это убережет их от залета от святого духа. В нашем случае с Нероном, никакого духа не было, не говоря уже о святом, оценивая ситуацию в офисе. Опять было после ссоры, в которой я могла уйти и по праву больше никогда не вернуться к этому мужчине. Но ведь осталась же и прошляпила график приема таблетки, потому что никак не пришло мне тогда в голову, что будет у нас что-то в его кабинете. Фу, фу, слишком пошло и слишком внезапно. Но ведь было и офигенно. И получили мы за это неплохой снег на голову в виде ребенка. Ну и что? А мы и рады, будет наше продолжение, будет ребенок, собравший в себе, надеюсь, только самые отборные наши качества и тогда уж точно ему назначено большое будущее. Кто попрет против такой детины?
И, тем не менее, в его критике я слышу неподдельное удовольствие от сказанных мною слов, несмотря на то, как сильно я их сдобрила значительной порцией сарказма. А ему и в кайф, этому чертовому извращенцу, который прям на небеса улетел от того, как я прошлась по нему, сообщая о взаимности наших чувств. Нет, мы никогда не будем нормальными мужем и женой. Хочется верить, что родители из нас будут не хуже, но тут я почему-то полностью доверяю Сцеволе. Останавливать друг друга в необходимый момент от падения, черта каждого из нас. Несмотря на то, каким грязными были наши отношения в самом начале, но Нерон все же не утянул меня за собой, утверждая как раз обратное – что я вытянула его к себе. Куда к себе, тоже мне не ясно,  я не была святой и праведной. Но тем не менее мы установились на каком-то уровне и теперь надо постараться  не завалиться вновь в ту яму, из которой мы выбирались так долго.
Я смеюсь в ответ на его пошлости и поминания по поводу моих каприз  про недолгосрочность нашего секса. Имела полное право. Начни я его расхваливать, он бы зазнался и слишком много о себе возомнил. Надо сочетать критику с похвалой, 50 на 50. В моем случае 90 на 10. Но этот гад умудряется довольствоваться не только малым, но и большей частью критики, находя кайф в подборе подходящего и колкого ответа.
- Мда, было дело. Только знаешь, кажется малыш влияет на меня и теперь даже представить не могу, что меня может в тебе возбудить. – поджимаю губы, наигранно раздумывая над возможными вариантами. Я, конечно, вру, но он первый начал. – Вкусы меняются и теперь мне нравится, как ты зовешь меня милой. – я беру его руку и прикладываю к своему животу. – Да, это тоже способствует. – смеюсь, глядя в глаза мужу, которые зажигаются, едва его руки касаются моего живота. – Но все это не идет ни в какое сравнение с тем фактом, что в статусе отца ты нравишься мне гораздо больше, чем в статусе лампочковеда. – я целую его, зарываясь пальцами в его волосы и скользя второй рукой по его шее. – На следующей неделе у меня плановое узи. Пойдешь со мной, папочка.
Это даже не вопрос, это утверждение.
- Ты даже не представляешь на что подписался.
Он и правда не представляет, потому что я теперь буду водить его на все узи, по всем магазинам детских товаров и это не говоря о том, что он будет принимать активное участие в переделывание комнаты под детскую. Я сделаю все возможное, чтобы он с этой самой минуты почувствовал себя отцом. Ну, может не с этой самой минуты, потому что сейчас он мне самой нужен. А завтра, мы начнем все, нет, не заново, мы начнем жить. Втроем.